Не встретил бы, — глухо сказала женщина, — слег мой Солветр. Приболел.
Итан лишь плечами пожал. Это намек на то, что он должен пожалеть этого глупого старика, который сперва разряжает ружье, а потом мучается совестью? Не дождетесь.
— Ты не держи на него зла, — вдруг попросила Тавилла.
От такого заявления Итан даже отложил гвозди и молоток и поднялся на ноги.
— С чего бы? Ты думаешь, что мне очень понравилось, когда он во мне дыр наделал?
Тавилла поникла. Итану даже показалось, что ее белоснежный накрахмаленный чепец обвис от расстройства. Но вместо того, чтобы развернуться и уйти, экономка шагнула вперед и тихонько прикрыла за собой дверь.
— Мальчик, ты просто не понимаешь. Когда наш Кельвин привел в дом молодую жену, мы ведь знали, чем вся его женитьба закончится. Вельмина… она так растерялась, она не ожидала, что столкнется с чем-то подобным. Она ведь ждала, что просто выйдет замуж, и что у нее будет самая обычная семья. Муж и дети. А получилось вон что. Первые два года она все себя винила, ей казалось, что Кельвин так с ней обошелся потому, что она страшненькая… Хотя как по мне, такую красавицу ещё поискать, но она себе вбила в голову тогда, что, коль муж на нее не смотрит, значит, что-то не так с ней. И она такая была добрая, ласковая с нами, стариками, что мы ее полюбили, и утешали, как могли. Просто чудо, что она руки на себя не наложила. Иной раз захожу к ней, а она сидит на краю кровати, как мокрый воробышек, такая жалкая, такая несчастная. Слишком честная, чтоб найти любовника и жить себе в удовольствие…
Экономка умолкла, выразительно глядя на Итана. Он приподнял брови.
— Все это весьма трогательно. Чего вы от меня ждете?
— Солверт боялся, что ты ее обидишь как-нибудь, — в голосе Тавиллы прорезались сварливые нотки, — он мне сказал, что ты нашей хозяюшке едва руку не сломал. Что он должен был делать?
— Возможно, вмешаться иным способом?
Итан, помолчал, хмурясь, а потом добавил:
— Подозреваю, что в наместника он палить из ружья бы не стал. Впрочем, мне все равно. Я доделаю то, что начал, и уйду. То, что здесь происходит и будет происходить, меня не касается.
А про себя подумал, что слукавил. Несмотря на то, что здесь случилось, уходить не хотелось. И внезапно дальнейшая судьба Вельмины не была безразличной. Итан слишком хорошо понимал, каково это, когда тебя заставляют делать то, что противно до рвотных позывов. Ему не хотелось, чтобы этот Ариньи к чему-то принуждал маленькую птичку с волшебными глазами.
Но экономке вовсе необязательно знать о том, что он думал — и она увидела только то, что оказалось на поверхности. Вздохнула, окинула его обиженным взглядом, и собралась уходить.
— Единственное, что ты можешь сделать действительно правильного — это пойти и купить эту проклятую вытяжку из мартовской травки, — бросил он ей в спину, а сам отвернулся.
Наверняка у Тавиллы глаза округлились, и от возмущения она сделалась багровой. Лессия оказалась большой шутницей. Ну это ж надо было, катализатором трансмутации назначить вытяжку от нежелательной беременности…
***
На обед он все же решил пойти, потому что голодный работник — плохой работник. И без того качество ремонта оставляло желать лучшего, при всем-то прилагаемом старании. Но, поразмыслив, Итан решил поменять пропотевшую сорочку, усмехаясь про себя — мол, тяжело расставаться с королевскими привычками, ни один простолюдин не меняет одежду два раза на день. Поэтому он вернулся к себе в комнату, стянул через голову сорочку, а когда потянулся к полке за свежей, услышал за спиной вздох. Развернулся резко, всем корпусом, уже и не зная, чего ждать. Но в щель приоткрытой двери на него благоговейно взирала Вельмина де Триоль. Смотрела так, что Итан вмиг подобрался — а ну как узнала в нем короля? Но Вельмина, моргнув, покраснела и пробормотала:
— Дверь была приоткрыта… прошу прощения.
Смотреть на ее смущенное личико было интересно и одновременно приятно. И, пожалуй, Тавилла очень точно описала эту маленькую женщину, Итан почти представил себе, как она грустно сидит на краю кровати, словно нахохлившаяся птичка, совершенно уверившая себя в том, что во всем виновата она сама. Вельмина де Триоль дико смущалась, глядя на него, стиснула руки поверх подола темно-коричневого шерстяного платья. Взгляд выхватил на правом запястье приличных размеров синяк…
— Вы здесь хозяйка, — торопливо сказал он, — не за что извиняться.
И понял, что сам начинает краснеть. И удивился этому. А всему виной — багрово-синее пятно на тонкой смуглой руке.
Вельмина вскинула на него взгляд, взмахнула ресницами, словно бабочка крыльями.
— Я, собственно, к тебе шла. Хотела убедиться, что рана закрылась… Осмотреть… — последнее было сказано после запинки, — но я… не хотела…
Под конец ее голос прозвучал едва слышно. Итан кивнул.
— Да, пожалуйста. Проходите. Я не закрываюсь, да мне и не от кого закрываться. И незачем…
Смущение Вельмины оказалось заразным. Итан внезапно почувствовал себя большим и неуклюжим по сравнению с этой легкой птичкой, что впорхнула в комнату. Этаким громилой в посудной лавке. И замер, не зная, куда руки девать — то ли сцепить их за спиной, то ли сложить на груди. Встретился с темным бархатным взглядом.
— Ты бы мог прилечь? — спросила Вельмина де Триоль.
— Да, конечно.
Он шагнул к кровати, растянулся на ней, положив руки вдоль тела, и даже прикрыл глаза. Затаив дыхание, спокойно лежал, пока тонкие пальцы легонько надавливали ему на живот вокруг места, где была рана.
— Здесь не больно? — спрашивала Вельмина, — а здесь? Все в порядке?
Потом она замолчала, а он не торопился открывать глаза, потому что вот так лежать и чувствовать осторожные прикосновения оказалось неожиданно приятно. С Лессией все было по — другому… Совсем по-другому.
— На тебе герб правящей семьи Аривьена, — сказала Вельмина, — ты точно не помнишь, откуда он? Просто так такие вещи на людях не оставляют. Возможно, ты служил кому-то из королевской семьи в Аривьене?
Ее тихий голос как будто убаюкивал, усыплял бдительность. И так было хорошо, когда ее теплая ладошка боязливо легла на грудь, поверх того герба…
— Сколько я себя помню, он всегда был со мной, — невольно прошептал Итан, — вторую печать поставила Лессия.
«Скот всегда носит клеймо хозяина», вот что она тогда