Наконец Мансур повернул коня, поскакал прочь, но его настигли несколько воинов Шахруха. Шахрух вернулся с отсеченной головой персидского правителя и бросил ее под копыта тимурова коня.
Это явилось концом сопротивления Персии и закатом музаффаридов. Тимур приказал разыскать всех уцелевших представителей рода и заковать в цепи. Впоследствии их казнили.
Только с Зайн-аль-Абайдином и Челаби — которого тоже ослепили родственники — обошлись милостиво, отправили в Самарканд, где они получили дома, землю и возможность жить в покое. Из Шираза и Исфагана вывезли искусных ремесленников, художников, поэтов и доставили ко все разраставшемуся тимурову двору.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
БАГДАДСКИЙ СУЛТАН АХМЕД
Против Тимура неизбежно должен был образоваться союз. Слишком часто эмир налетал с востока, из своих пустынь, подобно черной буре, и оставлял города в развалинах. Предвидеть его нашествие, как и налет урагана, было невозможно.
Правители запада слали друг к другу послов. Турецкий султан, воевавший в Европе, пока не тревожился, но египетский — властитель Сирии, Дамаска, Иерусалима — и багдадский поклялись совместно противостоять Тимуру. Кара-Юсуф, вождь туркменов, которых Тимур оттеснял на запад, был весьма не прочь присоединиться к ним.
Багдад стоял на пути продвижения татар. Этот город уже не являлся центром мусульманского мира, как в те дни, когда Харун Благословенный пил вино с бармекидами{42}, огромный, сонный, он стоял на берегах Тигра — по-прежнему переполненный паломниками и богатыми торговцами. Был, по словам одного из современников, насыщен исчезающими следами и тенями былого — подобно женщине, чья юность уже миновала. И, подобно старухе, дремотно гляделся в реку, служившую зеркалом его красоты.
Султана его, Ахмеда Джелаира, до сих пор называли Защитником Правоверных, и черные одеяния Курейша все еще висели в главной мечети города. Но подлинным стражем Багдада был Мамлюк, египетский султан. Ахмед распалял свою душу подозрительностью, а страсти жестокостью; боялся сокровищ, лежавших в его сундуках, и еще больше охранявших сундуки невольников. И стоило пыли закружиться над равниной, в страхе обращал глаза на восток, не идут ли то татары Тимура.
Ахмед отрядил великого муфтия к хромому завоевателю с такими дарами, какие мог послать только он — и подобные же отправил своему возможному союзнику Кара-Юсуфу. Тимур, по одним сообщениям, отправил муфтия обратно с любезным ответом, по другим — с головой шаха Мансура. Ему не нужны были ахмедовы дары — нужна была покорность Багдада, нужно было, чтобы его имя произносили в молитвах и чеканили на монетах.
Тем временем Ахмед старался обезопасить себя. Поддерживал отношения с туркменами и с Дамаском, старательно подобрал отряд воинов и быстроногих коней для охраны своей семьи и сокровищ на случай бегства. А на границе, в восьмидесяти милях от города, поставил дозорных с почтовыми голубями, дозорные должны были отправить птиц при первых признаках приближения Тимура.
Видимо, лазутчики сообщили эмиру о приготовлениях Ахмеда. Во всяком случае, он решил захватить Багдад, первым делом отправил тумен потревожить туркменов и не давать им покоя. Потом отправился сам словно бы на соединение с ним.
Но вместо этого Тимур свернул с большой дороги и двинулся ускоренным маршем по горной местности. Ночами его воины шли по ущельям при свете факелов. Тимур ездил в конном паланкине. Основная часть войска отстала, при нем был только отряд отборных воинов с запасными лошадьми.
Дозорные Ахмеда в горных деревнях увидели пыль, поднявшуюся при его приближении, и отправили голубей с вестью, что Тимур показался. Войдя в деревню, эмир потребовал к себе дозорных и спросил, послали ли они сообщение в Багдад, отрицать это они побоялись, и Тимур велел им отправить второе послание.
— Напишите, что всадники, которых вы увидели, оказались бегущими от Тимура туркменами.
Дозорные снова выпустили голубей, и Тимур поспал несколько часов. Потом отобрал несколько сотен воинов, лучших лошадей и, покрыв с ними без остановки восемьдесят одну милю, въехал в предместья Багдада.
Как только пришло первое послание, султан Ахмед принялся готовиться к бегству — отправил свои богатства и окружение на другой берег реки, призвал свою охрану к оружию. Второе письмо не вызвало у него полного доверия. Он оставался в городе, пока не убедился, что приближается Тимур. Тогда переправился через Тигр и уничтожил за собой наплавной мост.
Воины Тимура поскакали к дворцам, где некогда обитали халифы. Проследили путь багдадского властителя до реки и переплыли ее на конях.
Ахмед покинул город всего несколько часов назад, и погоня отправилась в сторону Сирийской пустыни — татары нашли и отослали эмиру великолепную галеру под названием «Солнце», служившую султану для ночных пиршеств. День, ночь и еще день они скакали по сухим болотам и наконец достигли тростников Евфрата.
Здесь татары наши лодки и переправились на веслах, лошади плыли рядом. Очевидно, они настигали беглецов, так как нашли личные вещи Ахмеда и большую часть сокровищ брошенными, навьюченных лошадей пасшимися без присмотра. Объехали все деревни и нигде не нашли ни единой лошади на смену своим уставшим. Рядовые воины постепенно отставали, поскольку кони у них были похуже, и вскоре в татарском отряде осталось сорок-пятьдесят человек, почти все они были темниками или командирами тысячи. Они пообещали Тимуру привезти Ахмеда и продолжали путь по глинистым увалам пустыни.
Тем временем султан послал обратно отряд для охраны своей дороги, и татарские военачальники внезапно оказались лицом к лицу с сотней, если не больше, конников. Отбили атаку стрелами и, когда багдадцы отступили, поскакали дальше.
Их атаковали опять, они спешились и стреляли поверх спин своих коней, покуда враги не рассеялись снова. После этого все следы беглецов потерялись, и страдающие от жажды военачальники с измученными конями были вынуждены отправиться на поиски воды.
Ахмеду удалось достичь Дамаска, но его сыновья и женщины попали в руки татар, и те отвезли их к эмиру. Багдад уплатил выкуп и признал власть Тимура. В городе был оставлен правитель, и захватчики удалились так же внезапно, как нагрянули. Перед этим они вылили в реку все багдадские вина. И Тимур забрал с собой в Самарканд всех астрологов и зодчих.
Султан, будучи поэтом, написал по поводу своего несчастья скорбное двустишье:
Люди говорят, ты Хромой Боец.Ну а я отнюдь не хромой беглец.
Буря пронеслась, почти напрочь лишив султана Ахмеда богатства и чести. Его приютил в Каире повелитель Египта, дал ему новых женщин и рабов. В Каир также прибыли послы из Самарканда.
— Во времена Чингисхана, — сказали они, — предки нашего повелителя воевали с твоими предками. Затем они договорились о мире. Впоследствии весь Иран стал жертвой хаоса и междоусобной войны. Наш правитель восстановил мир в Иране, граничащем с твоими владениями, и теперь шлет послов к тебе, чтобы торговцы могли беспрепятственно ездить из страны в страну, и никаких поводов для ссоры не возникало. Хвала единому Владыке и Повелителю царей.
Монарху Египта доставило удовольствие предать этих послов смерти. Захватив Багдад, Тимур слишком приблизился к странам Запада, и войска мамлюков были подняты. В это время у Египта появился неожиданный и сильный союзник.
Какое-то татарское войско вмешалось в дела Малой Азии, и это навлекло на Тимура гнев Баязеда, турецкого султана. Союз теперь был крепким, и казалось, что продвижение эмира на запад окончилось. С туркменами и сирийскими арабами, прикрывавшими фланги, оба султана двинулись на восток, почти не встречая сопротивления до Евфрата и Каспийского моря{43}.
Египетские мамлюки шли вниз по течению Тигра и вступили в Багдад, сопровождая беглеца Ахмеда. Его с почестями возвратили в собственный дворец, но теперь уже как египетского правителя. Когда мамлюки ушли из Багдада, а турки из Мосула, довольные своим достижением, Ахмед оказался предоставленным самому себе. Он послал в Самарканд лазутчиков собрать сведения о Тимуре, и те вернулись со странными донесениями.
— Мы видели то, что видели. Город уже не тот, что прежде. Где раньше привязывали верблюдов, теперь голубые купола и выложенные мрамором дворы. Своими глазами мы видели татарского повелителя на строительстве дворца. Он оказался недоволен тем, что сделали строители, и велел его снести. Потом в течение трех недель ежедневно приезжал туда верхом, смотрел и — Аллах свидетель, все было так, как мы говорим — через три недели дворец был отстроен вновь до последнего камня в арке, последнего кирпича в куполе. Арка высотой в двадцать четыре копья, в проеме ее могут выстроиться пятьдесят человек.