Для нового руководства Ягода сразу стал своим человеком. С Рыковым, своим земляком-волжанином, они были довольно близки,[249] а председатель Моссовета бухаринец Уханов (сменивший на этом посту Каменева) находил темы для долгих и, по-видимому, приятных бесед с «железным Генрихом» Ягодой. Начальник экономического управления (ЭКУ) ОГПУ Георгий Прокофьев впоследствии вспоминал: «Уханов часто бывал у Ягоды на квартире… приходил всегда без доклада прямо в кабинет, где долго оставался наедине с Ягодой».[250] С председателем Совнаркома у Ягоды тоже сложились довольно фамильярные отношения. «Я сидел с Рыковым на диване, — откровенничал он, — и беседовал о гибельной политике ЦК, особенно в вопросах сельского хозяйства».[251]
Победители распределили ключевые посты. Рыков сменил Каменева на посту председателя Совета труда и обороны, оставаясь при этом и главою Совнаркома; одновременно Каменев лишился поста зампредседателя Совнаркома.
Во главе Ленинградской парторганизации встал Сергей Киров, который о своих политических взглядах говорил так: «Каждый член партии должен сейчас любого оппозиционера бить в морду».[252] До революции он был либеральным журналистом, печатавшимся в прессе, сочувствующей партии кадетов (конституционных демократов). К 300-летию династии Романовых он даже поместил прочувствованную верноподданническую статью в журнале «Терек». Вместе с тем он состоял в партии меньшевиков, а после Октябрьской революции стал активно сотрудничать с большевиками и даже инициативно возглавил Военно-революционный комитет Астраханского края. Во время Гражданской войны прославился подавлением рабочих волнений в Астрахани, казнив около четырех тысяч человек. В 1919 г., когда заметно укрепились позиции анархистов на юге, стал сближаться с ними, но в самом конце того года все же вступил в партию большевиков.[253] Особого доверия ему, разумеется, не было, он стал полпредом (послом) Советской России в Грузии, до вторжения советских войск и оккупации этой страны.
Впоследствии официальная пропаганда объявила его большевиком с дореволюционным стажем. После революции мечтал о возобновлении массовых казней и, выступая на собрании по случаю юбилея органов ВЧК — ОГПУ, следующими словами выразил свои представления о задачах госбезопасности в Советском государстве: «ЧК — ГПУ — это орган, призванный карать, а если попросту изобразить это дело, не только карать, а карать по-настоящему, чтобы на том свете был заметен прирост населения благодаря деятельности нашего ГПУ!».[254] Решительными мерами он выполнил задачу, поставленную ему Бухариным, Рыковым и Сталиным: «очистил» Ленинград от зиновьевцев. Главным редактором «Ленинградской правды» поставили видного журналиста-бухаринца Валентина Астрова, который в сотрудничестве с Кировым стал насаждать культ Бухарина в Ленинграде вместо процветавшего там ранее культа Зиновьева. Астров закончит свою карьеру при Сталине тюремным агентом внутрикамерной разработки (в просторечии стукачом).[255]
Новые партийные лидеры, Бухарин и Рыков, не пожелали повторения «литературной дискуссии» 1924 г. Когда Сталин в первых числах февраля выступил против Григория Зиновьева с брошюрою «К вопросам ленинизма», Рыков официозно, на бланке Председателя Совнаркома, осадил его: «Брошюру твою прочел… Брошюра, мне кажется, правильная.
Гриша на нее ответит, и я боюсь, что нам придется выдержать новое литературное сражение…».[256] Вместо этих ненужных публицистических баталий Бухарин и Рыков предпочли действовать более надежными административными рычагами, «довинчивая» «Новую оппозицию». 1926 г. начался стремительным наступлением Бухарина на позиции зиновьевцев: Лашевича вывели из состава Реввоенсовета и направили работать на Китайско-Восточную железную дорогу,[257] Сафарова вывели из Исполкома Коминтерна и отправили в тот же Китай секретарем посольства, Сокольникова вывели из состава Политбюро (его место занял Угланов) и сняли с поста наркома финансов, переведя на малозначительную должность в Коминтерн, Евдокимов потерял пост секретаря ЦК и выведен из состава Оргбюро, Залуцкого вообще отстранили от работы и т. д. Чтобы дискредитировать внутриэкономическую политику Каменева и Сокольникова, решено было инспирировать ряд уголовных дел, затрагивающих окружение опального наркома. Старая, с гимназических лет, дружба с Бухариным избавила Сокольникова на сей раз от тюрьмы, но не столь счастливы оказались его сотрудники по Наркомфину. В этих делах Ягоде впервые дали возможность проявить себя в большой политической игре, дав ему расстрелять группу ответственных работников Наркомата финансов по сфабрикованному им делу (группа Волина, начальника Особой части Наркомфина, которого Дзержинский сначала предлагал «закатать лет на 10 (десять) в ссылку, подержать года два-три в тюрьме»[258] а потом все же решили уничтожить).
Чекисты в наступлении
Зиновьев ответил тем, что заключил союз с Троцким. Так сложилась внутрипартийная оппозиция, известная под названием Объединенной левой, так как она включала в себя, помимо троцкистов и зиновьевцев, также бывших участников «рабочей оппозиции» и «децистов» (сторонников «демократического централизма», проще говоря, сохранения демократизма внутри Коммунистической партии с одновременным подавлением всякого инакомыслия вне ее).
В таких условиях наступило лето 1926 г. Троцкий и Зиновьев формально еще являлись членами Политбюро, но фактически все рычаги власти перешли в руки Бухарина, ставшего главным теоретиком партии, и его сторонников: тут и Председатель Совнаркома Рыков, и руководители партаппарата — Секретариата (Сталин) и Оргбюро (Молотов), и наркомвоенмор Ворошилов, и Председатель ВЦИК Калинин. Троцкому и Зиновьеву даже публичные выступления теперь разрешали при условии, что они как члены ЦК не будут критиковать политику ЦК. Официальная печать клеймила левых оппозиционеров как раскольников и сектантов. Сами представители левой оппозиции могли открыто высказать свою позицию лишь на июльском Пленуме, да и то им дали такую возможность только для того, чтобы под предлогом «непрекращающейся антипартийной борьбы» вывести Зиновьева из состава Политбюро (как глава Исполкома Коминтерна он еще представлял определенную опасность) и заменить его послушным Рудзутаком.
Что касается «железного Феликса», то он свое дело уже сделал и теперь, после исключения Зиновьева из Политбюро, лидерам большинства ЦК стал более не нужен. Он выполнил свою миссию так же, как чуть раньше ее выполнил Фрунзе, проведя военную реформу и изгнав из Красной Армии троцкистов. Бухарин, Сталин и остальные хорошо помнили прежнюю близость «железного Феликса» к Троцкому. Спустя 11 лет Сталин публично скажет о нем: «Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал… Это был очень активный троцкист, и весь ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось».[259] Что если Дзержинский опять перейдет на сторону Троцкого и Зиновьева? Этого допустить было нельзя. На сей раз, учтя прошлую осечку, с медиками связываться не стали: два слишком явных «медицинских убийства» меньше чем за год — это выглядело бы нелепо. На Дзержинского как председателя ВСНХ стали возлагать все возраставшую нагрузку. Каждый вопрос он вынужден был увязывать и согласовывать со множеством ведомств. Все это, похоже, направлялось рукою Куйбышева как председателя ЦКК. На ВСНХ со всех сторон посыпались разного рода жалобы, по ним пошли проверки. Дзержинский, человек не слишком крепкого здоровья, страдал от головных болей, постоянно принимал лекарства, ему предписаны были уколы и другие процедуры. Врачи предписывали ему щадящий режим, но он не имел возможности его исполнять. В отчаянии он 3 июля написал Куйбышеву: «Оппозиция наша будет расти, и страна тогда найдет своего диктатора — похоронщика революции, какие бы красные перья ни были на его костюме… Я не могу быть Председателем ВСНХ при таких моих мыслях и муках». Через несколько дней слабеющей рукою он написал Куйбышеву: «В. В. Я так ей-ей не могу быть в ВСНХ. Я умоляю Вас всех снять меня и поставить своего человека, т. е. такого, которому не пришлось бы испытывать столько сопротивления по всякому вопросу».[260] Заявление осталось без ответа. После смерти Дзержинского, которая последовала у него на кремлевской квартире, куда его отвел Рыков прямо после заседания июльского Пленума, ВСНХ возглавил Куйбышев, получивший также и место в Политбюро. Центральную контрольную комиссию вместо Куйбышева возглавил Орджоникидзе.
На кинохронике похорон Дзержинского обращает на себя внимание смеющийся чему-то Сталин, идущий рядом с Бухариным. В акте вскрытия тела Дзержинского, подписанном восемью крупными учеными-медиками, многие обратили внимание на отсутствие упоминания о вскрытии черепной полости, что повлекло многочисленные сплетни об обстоятельствах смерти Дзержинского, которая произошла якобы без свидетелей.