Старший лейтенант ответил, что да, у него все готово, действовать будет на правом фланге, где боевое охранение 1-го батальона.
- Сейчас полнолуние, а на небе ни облака, - предупредил я его. Подумай, может, повременим с поиском?
- Нет! - твердо ответил Иван Миронович. - Я же дал слово командарму!
За действиями разведки я решил понаблюдать сам, а если понадобится, то и прикрыть их минометным огнем. Для чего взял с собой в 1-й стрелковый командира минометного батальона полка.
Луна светила вовсю, когда мы добрались до боевого охранения батальона.
- Задержитесь хотя бы часа на три, - посоветовал я Каменеву. - Луна во второй половине ночи пойдет на спад, да и немец под утро станет дремать в окопах.
Каменев с моими доводами согласился, и мы стали ждать. Часа в четыре старший лейтенант подошел ко мне, сказал:
- Пора. Час туда, час обратно. Да час в гостях, - пошутил он. - А к рассвету все же дома надо быть. Пожелай мне удачи.
Я пожал ему руку. Он махнул своим разведчикам и первым полез на бруствер...
Прошел час, другой. От ушедшей группы ни слуху ни духу. Режим переднего края тоже пока не изменился.
И вдруг где-то справа, похоже на стыке с соседом 1-го батальона, вспыхнула автоматная стрельба, заухали разрывы ручных гранат. Я тут же приказал командиру взвода охранения взять с собой отделение стрелков и быстренько выяснить обстановку.
А бой между тем начал уже стихать. Все реже рвались ручные гранаты, смолкали пулеметные и автоматные очереди. И вскоре установилась тишина. Настороженная, ждущая.
Через несколько минут прибежал назад командир взвода боевого охранения. Доложил, что наша разведка уже в траншее 1-й роты, старший лейтенант Каменев тяжело ранен. Взято двое пленных.
Я бросился в 1-ю роту. Когда подбежал к разведчикам, увидел: двое из них склонились в траншее над раненым, забинтовывают ему грудь и живот.
- Живой? - спросил я.
- Живой, но без сознания. Ему в грудь и живот автоматной очередью полоснули...
- Быстрее в землянку! Андреев! - крикнул я командиру роты.
- За мной! - скомандовал он разведчикам.
Внесли Каменева в землянку. При тусклом свете самодельной лампы, сделанной из гильзы артвыстрела, санинструктор заново перебинтовал старшему лейтенанту грудь и живот. Затем дал понюхать нашатырного спирту.
Иван Миронович очнулся, открыл глаза, повел ими по потолку землянки. Но вот перевел взгляд на стоящих и, увидев меня, тихо прошептал:
- Приказ я выполнил. Передай, Михаил, команд... - и замолк на полуслове. Навсегда.
Потом разведчики рассказали мне, как все это случилось. Когда группа выползла на нейтральную полосу, кто-то из них заметил гитлеровцев, которые (как оказалось, тоже разведка) направлялись к нашей обороне.
- Мы стали следить и продвигаться за ними, - медленно, словно его не слушались губы, говорил старший сержант Сергеев. - Когда гитлеровцы проделали проход в нашем минном поле, как раз на правом фланге первой роты, и стали преодолевать его, старший лейтенант Каменев дал команду тоже двигаться за ними в проход. Потом и ударили из автоматов фашистам в спины. Те, естественно, ответили. Завязалась перестрелка. Мы бы их быстро уложили, но тут откуда-то вторая группа немцев к проходу подтянулась. Шла, видимо, вслед за первой. Ну и... Теперь уже мы между двух огней оказались. Старший лейтенант вскочил, бросил гранату, но тут и его... Словом, не уберегли мы командира.
Старший сержант замолчал, отвернулся, ссутулил плечи. Горестно потупились и все находившиеся в землянке. Тяжело, ох тяжело терять таких людей, как старший лейтенант Каменев!
* * *
В конце ноября меня вызвал к телефону начальник штаба дивизии подполковник С. Е. Климахин, сменивший отозванного недавно в штаб фронта подполковника П. Г. Рака. Спросил, пришлось ли мне воевать под Москвой. Я ответил, что воевал, и начал было докладывать, где, в какой дивизии и даже в полку. Но он перебил:
- Все данные о тебе есть. В штабе фронта только уточняют, ты ли это.
- А к чему эти уточнения? - спросил я Климахина.
- Не знаю, - ответил он. - Что-то сверяют, наверное...
А в январе 1943 года меня неожиданно вызвали в штаб дивизии, и в торжественной обстановке комдив зачитал... приказ командующего Западным фронтом о моем награждении орденом Суворова III степени. В приказе говорилось, что эта награда вручается мне за умелое руководство боевыми действиями батальона при защите столицы нашей Родины - Москвы.
Это была первая моя награда. Пусть и запоздалая, но от этого не менее желанная.
А тем временем на южном крыле огромного советско-германского фронта наши войска, окружив и уничтожив под Сталинградом трехсоттысячную группировку Паулюса, начали успешно развивать наступление на запад. Забеспокоилось и немецко-фашистское командование группы армий "Центр". Уж не готовят ли им русские какую-нибудь каверзу и здесь, на спас-деменском направлении?
Активизировала свои действия их разведка. Но поиски и засады вражеских разведгрупп желаемых результатов не давали. Наши разведчики всякий раз срывали их планы, больше того, сами захватывали "языков".
В ночь на 17 февраля я решил проехать во 2-й батальон и проверить, как там выполняется приказ командира полка по упорядочению системы огня. На полпути услышал стрельбу шестиствольных немецких минометов, затем разрывы снарядов и ствольной артиллерии на левом фланге 1-го батальона.
Бегу с ординарцем по ходу сообщения в первую траншею 3-й роты. Там слышны автоматные очереди, взрывы гранат, гортанные выкрики по-немецки. В нескольких десятках метров от нужной нам траншеи попадаем под повторный, правда короткий, вражеский артналет. Переждав его на дне хода сообщения, снова вскакиваем и бежим дальше.
Завернули в ус хода сообщения, где, я знаю, находится блиндаж командира роты. Из неплотно прикрытой двери пробивается свет. Заглянул в смотровое окошко двери и... отпрянул. В блиндаже - фашисты! Один стоит посередине, двое других сидят на нарах и перевязывают свои раны.
- Гранату! - шепчу ординарцу.
Когда он выдернул чеку и приготовил гранату к броску, рывком открываю дверь и уже в полный голос кричу:
- Бросай!
Взрыв, гаснет свет, из блиндажа вылетают стоны...
- Эти уже не уйдут. За мной!
Выскочили в траншею. Услышали приближающийся топот ног слева, возбужденный разговор по-немецки.
- Вдоль траншеи, огонь! - шепнул я ординарцу.
Тот дает длинную очередь. Опять стоны, крики...
Где-то тоже стреляют, раз за разом рвутся гранаты.
И вдруг наступает тишина.
Незаметно рассвело. И постепенно начинает проясняться обстановка. У первой траншеи, справа и слева от меня, лежит несколько десятков трупов фашистских солдат. На проволочном заграждении в различных позах - тоже трупы. Их много. Что же это было? Разведка боем или...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});