Читать интересную книгу Удар отложенной смерти - Инна Тронина

– Да нужно папе моему слушать бабские сплетни! – скривилась Элла. – Для этого я есть. Ну, скажи, вот ты Ленке много внимания уделяешь? Только честно!

– Она на это и не претендует.

Андрей перевёл дыхание и осторожно пошевелился. Из-за того, что всё тело болело, держать женщину на коленях было очень трудно. Но тут из-за пелены падающего снега показались шпиль и часы Финляндского вокзала.

Элла тихонько шепнула Андрею на ухо:

– Ходят слухи, что ты прибавления в семействе ждёшь… Или врут?

– Да нет, правда.

– Ты же был против многодетности. Помнишь, в Выборге надо мной смеялся, хотя у меня только двое? Или теперь пересмотрел свои взгляды?

– Меня не могут обмануть бандиты, но может собственная жена. Когда она призналась, ничего сделать было уже нельзя. Хитрюга, каких мало. Твоя электричка десять минут ещё простоит?

– Простоит-то простоит, но пока добежим… Хочется всё же не торчком ехать до Выборга. Так что огромное спасибо тебе, Андрей, и береги себя. Елене привет. Сына, вылезай!

Пока Ричард протискивался между плечами и коленями пассажиров «рафика», снова наклонилась к уху Андрея.

– Какая-то у нас там опять история с контрабандой. На этот раз гору золота везли, представляешь? Офонарели совсем уголовнички! Ничего пока не слышал? Растворили в «царской водке», и в таком виде пытались протолкнуть за кордон. Мне кажется, что на таможне получили сигнал, иначе ни за что не догадались бы!

– Нет, до меня не дошло покамест. Я ж весь день просидел в крематории.

Озирскому не хотелось сдаваться в подробности. Да и Элла рисковала опоздать на электричку, что вызвало бы море слёз у маленькой Астры.

– Тьфу, ужас какой! – Шогорова вздрогнула. – Не слышал, значит? Квело, друг, работаешь! – поддразнила она.

А потом, захлопнув дверцу, долго махала вслед «рафику». И лишь после того, как красные огоньки пропали в метели, она схватила сына за рукав и бросилась на перрон. Электричка уходила через пять минут.

* * *

Они ехали по белой дороге, и снежок быстро заметал наледь. Били в лицо лучи встречных фар, нервируя Озирского сильнее обычного. В Управлении, конечно же, придётся долго объяснять, как удалось получить информацию о золоте. Не хотелось бы рассказывать про Обера – пусть лучше о контакте знает один Захар. Андрей как гипнотизёр на учёте не состоял, подписку о неприменении не давал. Но всё равно над ним постоянно висела угроза всевозможных санкций за использование в работе недозволенных методов воздействия.

Кроме того, не хотелось рассказывать, как его самого едва не запихали в печь. Очень уж стыдно было вспоминать удар Ременюка сзади по голове, проклятую «Калку», где главное – даже не боль, а невероятное унижение. Да и обстоятельства встречи с Обером были такие, что лучше о них помолчать. Ещё, чего доброго, подумают на то же, на что вчера Захар! Ведь не объяснишь же обыкновенному, нормальному человеку, что чувствует садист, когда видит кровь, синяки и шрамы. Андрей в какой-то степени понимал Готтхильфа. Но очень боялся, что генерал и его заместители не поймут…

Аркадий Калинин, вытянув шею, смотрел на убегающий вдаль Кировский проспект. Потом легонько тронул Андрея за плечо. Он единственный знал, как тому больно.

– Слушай, ты на телевидении хоть кофе выпей, что ли! Голодный к Горбовскому поедешь? Он же тебя часа три продержит как минимум.

– Пожалуй, надо.

Андрей не знал, можно ли ему пить кофе, не начнётся ли рвота или чего похуже. Но если он мог свободно обходиться без пищи, но без кофе терял работоспособность начисто. И потому решил рискнуть.

– Ты устал очень! Передохни денёк. Не убивайся. – Бориспольский захлопнул свой «дипломат». Протянул руку к дверце. – Мы все будем ходатайствовать перед Горбовским и выше, чтобы тебя в приказном порядке отправляли на выходные. Так даже ты не выдержишь – точно тебе говорю! – Никита застегнул крючки дублёнки и сказал Максиму: – Я у «Петроградской» выйду, останови.

Бориспольский делал пересадку у «Техноложки», и ехал дальше – до улицы Морской Пехоты. Они с Андреем были почти что соседями. На площади Льва Толстого «рафик» практически опустел. Ребята из ОБХСС и Красногвардейского районного управления договорились продолжить поиски Ременюка и обещали утром связаться с Чиряевым. Но главное было сделано – канал вычислен. Партия золота за границу не прошла.

Вопрос же о том, что катафальщики и прочие служащие крематория приторговывают цветами, одеждой с трупов и гробами, а также извлекают золотые коронки, поднимался настолько часто, что уже потерял свою остроту. А, значит, он вполне мог обсуждаться и не в пожарном порядке.

Оставались «леваки» – то есть случаи сожжения неучтённых трупов. Страшно было даже вспомнить о том, что ещё делали Кисляков с компанией – похоже, под присмотром Обера. Но теперь всё повесят на Кислякова и его погибших архаровцев. И, самое главное. Андрей искренне хотел, чтобы было так.

Аркадий тоже уехал к своему брату. Тот позавчера вернулся из армии – аж через три месяца после осеннего приказа о дембеле. И потому к улице Чапыгина, где располагался телецентр, они, как господа, подъезжали вдвоём.

Капитан Озирский уже около двух лет имел устную договорённость с несколькими тележурналистами. Он время от времени снабжал ребят сенсационными материалами, касающимися деятельности разных преступных групп. По официальным каналам, например, через центр общественных связей ГУВД, их получить никто не мог. А потому среди пишущей и снимающей братии за право получить данные от Андрея шла настоящая битва.

Он, правда, очень тщательно дозировал информацию, стараясь ненароком не повредить делу. То, что вчера у него на квартире сказал Готтхильф, повергло Андрея в уныние. Значит, про визиты на телецентр хотя бы одному из бандитских главарей хорошо известно. А где гарантия, что только ему? Получается, что вновь появился прокол. И много за последнее время этих проколов…

Конечно, Обер знал, что капитан вербует агентов. Сам же он никогда этого не афишировал – просто исполнял свои обычные служебные обязанности. Но когда представлялась возможность договориться о «сливе» информации, всегда этим пользовался. Так повелось с начала восемьдесят восьмого года, когда Андрей по настоянию Горбовского и Петренко перешёл на Литейный с Пулковской таможни. Устная договорённость об этом была достигнута ранее – ещё с Михаилом Ивановичем Грачёвым.

Сохранять манжеты белоснежными, имея дело с местной мафией, не удавалось. Приходилось использовать буквально любую лазейку, чтобы заполучить хоть крупицу ценной информации. Случалось, что, ухватившись за одно звено, Андрей вытаскивал всю цепь, и какая-то группировка прекращала своё существование. Плохо было то, что в условиях разрухи и неразберихи, царивших в стране, на место одной банды возникали пять.

В этих условиях руководство отдела позволяло Андрею многое, потому что работать без него не представлялось возможным. Он был не просто ментом, и в преступном сообществе знали об этом. Озирский имел судимость, что в прежние времена навсегда закрыло бы ему дорогу в милицию и в таможню.

Но Горбовский и Петренко понимали, что именно это обстоятельство заставляет бандитов и воров относиться к Андрею иначе, чем к другим «мусорам». Он слыл среди лихих ребят чем-то вроде «своего». В то же время оба майора были уверены, что Андрей никогда и ни при каких обстоятельствах не переметнётся на ту сторону, не сдаст агентуру. Он умел держать слово, как никто другой, и за это был уважаем по обе стороны «невидимого фронта».

Внук влиятельного и грозного генерал-лейтенанта КГБ, Анджей Озирский был необыкновенным с младенчества. Его мать играла на рояле, а ребёнок хрустальным голоском пел «Аве. Мария», доводя слушателей до слёз. Тогда он был очаровательным голубоглазым ангелочком с золотыми локонами.

Но потом волосы ребёнка стали стремительно темнеть, а голос очень рано «сел». Уже в семь лет, к моменту поступления в хор мальчиков при академической капелле, Анджей мог исполнять лишь «вторые» партии. Впрочем, ему это было выгодно – таких голосов традиционно было мало, и конкуренция ему не грозила.

Через какое-то время выяснилось, что эта стезя Анджея не манит. Имея абсолютный слух и другие данные для того, чтобы стать певцом или музыкантом, он сбежал из капеллы. Мать была очень недовольна, целый месяц не разговаривала с сыном. Но положение спас дед, который за руку отвёл внука во французскую школу. Там как раз и преподавала Мария Озирская, которая, образно выражаясь, драла с сына каждый день по три шкуры.

Мальчик к тому времени уже прочитал все учебники до четвёртого класса включительно, а потому на уроках страшно скучал. Развлекался тем, что под партой раскрывал книги Жюля Верна, Сабатини, Дюма – и погружался в волшебный мир приключений.