Читать интересную книгу Удар отложенной смерти - Инна Тронина

– Вам виднее, вы специалист. Таможенники – люди культурные. Знают и кодекс, и право… Всё объяснили доходчиво. Мол, раз там есть азотная кислота, значит, содержимое бутылей – «царская водка». Отсюда вывод – там что-то растворено. Просто так «царскую водку» не перевозят – это опасно.

– И провели электролиз? – Филипп не знал, радоваться ему или огорчаться. Да и ухо нужно держать востро – ещё неизвестно, как Уссер повернёт разговор.

– Совершенно верно. – Семён бросил быстрый взгляд на Филиппа. А. может, на буддийский храм, мимо которого они проезжали. – У них там такой компактный, современный аппарат. Из каждой бутылки берётся проба для анализа. Опускается два электрода. И на одном из них…

– На катоде, – подсказал Филипп.

– Да, на катоде, осаживается некий жёлтый металл. Это были четыре пробы – как раз из тех бутылок.

– И они, конечно, опустили осадок в азотку, – задумчиво предположил Филипп.

– Вероятно. Определили, что это – золото. Установили пробу. Как сами понимаете, положение хоть куда.

– Да, ведь медь тут же должна среагировать. А золото спокойно там висит. Семён, я вам одно могу сказать: всё это – не случайность. Они знали, что искали. Хотя таможенники тоже бывают разные. Если попался излишне бдительный, нам просто не повезло.

– Но почему именно сегодня, мой дорогой Филипп?! А я вам скажу, почему. Кисляков не сумел убрать Озирского, когда это можно было сделать запросто. Вы, кажется, хотели с вельможным паном Анджеем встретиться?

– Да, там получилась некоторая накладка. Я думал застать его дома, но не вышло. Он из крематория поехал не в Ульянку.

– Само собой. Его на Васильевском видели, на Морской набережной. Он сразу же к Горбовскому рванул, доложился. И послушайте, что случилось дальше. Сегодня, где-то около четырёх утра, к Валерию на Ириновский пожаловали мусора. Двое поднялись в квартиру, двое, включая водилу, ждали внизу. Без всякой санкции прокурора Валеру увезли на Литейный, а потом выпустили – в восемь утра. Через пятнадцать минут состав задержали в Лужайке. И сразу же принялись искать «царскую водку». По-моему, Филипп, далее лень ворочать языком.

– А по какому поводу пожаловали мусора? Из-за того, что случилось в крематории с Озирским?

– Скорее всего. У них же были записи с «левыми» кремациями. Да и то, как в печь запихивают живого агента, тоже сняли. Не говорю уже о том, что с коронками Валера достаточно наляпал – десятка полтора заявлений граждане накатали, шум подняли. Мне такой человек больше не нужен. Я ему не верю. Оставить Озирского в цехе без охраны, позволить ему уйти мог или круглый идиот, или сука. А зачем мне это? Похоже, Валера действительно был взят из-за Озирского. Он забздел и решил спасать свою шкуру. Решил, что если сдаст ментовке нас с вами, раскроет канал переправки золота, то его помилуют, защитят. Кстати, план не лишён здравого смысла. Как по-вашему? Или другое – Валера сам был агентом. В таком случае менты забрали его под видом дела о коронках и случая с Озирским для отчёта и консультации. Он пытался оправдаться вчера вечером. Говорил, что Озирский уже был без сознания от побоев, и сбежать вряд ли мог. Но ведь сбежал, факт! А были ли в действительности побои, я не знаю. Это же надо – исчезнуть ровно настолько, чтобы сообщник успел вытащить Блада из кремцеха! За кого он нас-то держит, Филипп? За сущих олигофренов?

– Как бы там ни было, а Валерий виноват. Он с самого начала и до конца вёл себя неграмотно, халтурно. – Готтхильф слегка улыбнулся, но тут же вздрогнул. Они доехали почти до Лахтинского Разлива. – Семён, поворачивайте назад! У меня обед через пять минут кончается, а я ещё ничего не ел.

Обер понял, что его задумка удалась. Всё будет свалено на Кислякова, который, скорее всего, ни в чём не виноват. Хотя кто его знает? Валера сегодня утром в ментовке мог и расколоться, чем просто продублировал информацию. И в таком случае Захар Горбовский должен был поверить безоговорочно. Ничего нельзя ни утверждать, ни отрицать. Но если бы Филипп не посвятил в свои дела Андрея Озирского, такой вариант выглядел бы единственно правильным.

«Были ли в действительности побои, я не знаю…» А я знаю, Семён Ильич! Видели бы вы, что вытворял там Ременюк по приказу Кислякова! То есть, по вашему приказу, как ни крути! Но вы запрещаете своим людям говорить при вас о всяких зверствах. Потираете чувствительное сердце под кожаным пальто и кашне с блёстками. И получается, что вы не в курсе происходящего где-то внизу, в подвале, в кремцехе, в гараже на окраине города, в лесу, в заброшенной избе.

Сейчас Готтхильф видел, что босс и кумир Валеры Кислякова утвердился в мысли убрать его. Убрать за верную службу и собачью преданность. Сразу поверил, что сдал их именно Кисляков, а про Обера такое даже и не подумал. «Быдла подлы», – всегда говорил Уссер. И сейчас, наверное, он думал о том же самом.

Снова пролетал за ветровым стеклом сначала Елагин, а потом Каменный остров. Морозное сияние скрадывало очертания деревьев и домов. Ветви покрывались пушистым инеем, и розовело низкое небо. Дымы из труб поднимались вертикально вверх. Ночной ветер стих, и трудно было себе представить, как бесновался шторм ещё совсем недавно.

Филиппу вдруг стало противно – рот словно залепило холодным жиром. Это действительно надо скурвиться, чтобы подставить невиновного человека, пусть хоть и Кислякова. Остановить бы Семёна, только как?.. Возбуждать его подозрения тем более неразумно. Лучше раз и навсегда позабыть, что приложил руку к пресечению контрабанды. Своя рубаха ближе к телу, а других вариантов нет.

– Вы согласны на то, что я предлагаю? – Уссер лихо вписался в поворот у Ушаковского моста. – Или вам мои умозаключения кажутся высосанными из пальца?

– Нет, почему же? всё логично. Кладовщик сам в милицию не пойдёт – рыло в пуху. А чтобы его забрать, надо иметь наводку. Да, залысили мы, Семён, ничего не скажешь! Сейчас главное – обрубить концы. Весь балласт за борт! Кроме нас с вами, да ещё Веталя. никого не должно остаться. Жаль, конечно, что зря побеспокоили Аду Витальевну.

– Да. Мне в особенности жалко её и вас. Все труды псу под хвост! Значит, насчёт Кислякова у вас возражений не будет?

Филипп знал, что надо сейчас же решать. Хоть Валера и в подчинении Уссера, тот для большей уверенности хочет заручиться согласием своего компаньона. Кисляков и его ребята успели доложить, что Обер поехал на квартиру Озирского улаживать дело. Но Сене вряд ли придёт в голову, что после всего Андрей наедине встретился с человеком, который распоряжался омерзительным шабашем в крематории. Сам Уссер никогда бы так не поступил, а, значит, и от других этого не ждёт.

Нет, хватит рефлексировать! Эту мразь, которая обирала мёртвых и истязала живых, надо отдать на расправу своим же. Имя Валерия Кислякова должно быть навеки проклято. Сегодняшнего дня он не переживёт. Его достанут везде – и на воле, и в изоляторе.

Так что, друг любезный Валера, прощай! Нет на голове шапки, а то бы снял. Ты знал, на что шёл, когда сворачивал на кривую дорожку. Хотел сладко пить да жрать, ездить на иномарке, лапать дорогих девок – и получил всё это. А теперь будь добр расплатиться – даром только птички поют.

Филипп вспомнил, как ночью едва успевал отшибать щелчками горлышки ампул и набирать в шприц лекарства. Андрей лежал без сознания, весь в кровоподтёках, с резиновым пузырём на животе. А когда приходил в себя, сначала смотрел с тревогой. А потом, увидев Обера, улыбался…

– Да, его надо убрать, Семён. И чем скорее, тем лучше, – спокойно сказал Филипп, снова закуривая. – Это – непременное условие нашей с вами свободы.

– Короче, вы возражать не будете? – Уссер взял из «бардачка» рацию, готовясь отдать приказ. – Отдаёте его мне?

– Так он же и так ваш, Семён Ильич. Но если вам нужна моя резолюция, то считайте, что вы её получили…

* * *

Изморозь закрыла лобовое стекло микроавтобуса; боковые запотели от дыхание набившихся внутрь людей. В быстро наступающей темноте виднелись лишь красные огоньки габаритных фар идущих впереди машин. И валили ставшие особенно заметными на морозе выхлопы из труб.

В РАФе, как всегда, стоял невообразимый гам. Ребята обсуждали последние крематорские новости, а Андрей, опустив со своей стороны стекло, курил «Данхилл». Шёл уже шестой час вечера, но с таможни пока никто не звонил. Скорее всего, Горбовский просто не мог застать Андрея – тот весь день провёл на Шафировском.

Озирский до сих пор ничего не ел. Во-первых, после вчерашнего аппетит пропал начисто. Во-вторых, Готтхильф строго-настрого запретил принимать какую-либо пищу. Он оставил на кухне две бутылки с травяной настойкой цвета жигулёвского пива и сказал, чтобы Андрей выпил стакан отвара утром, а потом – вечером. Желательно бы, конечно, и днем, но это как получится.