– Это сумасшедшие, – закричал Паук, когда мы заползли в шалаш, – они морочат нам головы, гипнотизируют, делают опыты! У них там закрытый институт, они превращают людей в зомби!
– Обсуди это с Локкой, – зло бросила ему Кобра, – он тебе еще и не такое расскажет.
– И обсужу, – распалился Паук и так резко покинул шалаш, что сделанные из веток стены едва не завалились.
– Я тоже таким был недавно, – флегматично сказал Волк.
Оказалось, что неутомимый Локка вел свои беседы и с ним. До своего решения войти в Ночную группу Волк был почти убежден, что все чудеса Бучака специально разыгрываются для каких-то неведомых экспериментов. На эту мысль наводила таинственная фигура Генерала, о котором говорили, что он на самом деле работает в каком-то военном институте.
Я вспомнил, что именно Генералу я отвез послание из Москвы. Как рассказывала мне моя мама, он работал в каком-то институте, где разрабатывались методы интенсивного обучения иностранным языкам, но это был явно гражданский институт.
Паук вернулся часа через три. От злости его не осталось и следа. Он действительно говорил с Локкой, и тот его почти уговорил покинуть Ночную группу. Но Локка совершил роковую ошибку: он попросил Паука повторить все то, что мы делали с шестом, надеясь уловить момент, с которого начался гипноз. Паук исправно это выполнил с «тотемным» шестом – лошадиным черепом, что возвышался возле хаты. И к собственному удивлению втянул его в себя, как и требовалось…
Второй раз он сумел это сделать, как и я, только через год. Он долго еще оставался мятежным элементом группы, но никогда больше не помышлял о том, чтобы ее покинуть.
А через год и у меня, и у него случилось следующее. Стрелок пришел в наш шалаш вместе с Толстяком и Черногорцем сразу после обеда.
– Я буду учить вас стрельбе, – сказал он без долгих предисловий.
Стрелок положил лук на пол, затем – пять стрел параллельно друг другу поверх его. Получившаяся фигура напоминала иероглифы Барбароссы. Напротив наконечников стрел и по бокам лука Черногорец разложил свои карточки-семена.
– Надо втянуть лук и стрелы в себя.
Стрелок сказал это тоном, подразумевающим, что мы понимаем, о чем идет речь. На самом деле, это была сложнейшая операция. Толстяк дал детальную инструкцию: полностью сосредоточиться на получившейся фигуре (карточки Черногорца оставались за пределами поля внимания) и воспроизводить ее в своем воображении.
Дубликат лука и стрел в сознании должен пространственно совпадать с реальными предметами, но в то же время быть независимым от них. Все, что осталось за пределами фигуры, подлежало Растворению.
На это «втягивание» ушел целый час. Внимание перескакивало с реальных лука и стрел на воображаемые. Наконец мне удалось удерживать внимание одновременно и на предметах, и на их образах. Через пару минут я почувствовал знакомую тяжесть лука и стрел в своем сознании.
Такую же тяжесть, как и тяжесть Змея, когда год тому назад он полз через мое сознание в Каньоне. Подняв глаза, я увидел, что и Паук, и Волк и Кобра уже чувствуют то же самое.
Черногорец поднял одну из карт с изображением прозрачного кристалла на красном фоне. Я вдруг понял, что это и есть имя моего состояния, состояния поглощения предмета сознанием.
Карточка мягко втянулась в мое сознание. Напряжение, с которым я удерживал в себе лук, прошло. Предметы прочно стали частью меня.
Стрелок медленно поднял лук. Я вновь испытал то отвратительное ощущение, которое впервые возникло, когда Голубой Змей полз сквозь меня. Он натянул тетиву, вложил стрелу и пустил ее во входную щель шалаша. Летящая стрела как бы захватила острием часть моего сознания, вытянула его из тела, растянула в линию своего полета. Секунду длилось мучительное растяжение, наконец стрела впилась в дерево, и мучение прекратилось. Осталось странное ощущение себя как растянутой нити. Стрелок по очереди предложил повторить пуск стрелы каждому из нас.
Когда очередь дошла до меня, я взял лук и стрелу с тошнотворным ощущением их перемещения внутри меня. Мною овладела странная раздвоенность: все свои действия я производил и в пространстве шалаша, и одновременно внутри себя. Я поворачивал стрелу, а ее острие царапало деревья за шалашом. Я осознал, что ощупываю деревья проекцией стрелы, вытянутой далеко вперед по сравнению с физической стрелой. В какой-то момент я сам вытянулся в линию вдоль стержня стрелы и, почувствовав, что упираюсь в дерево, спустил тетиву.
Напряжение внезапно спало, я почувствовал непреодолимую слабость, и обливаясь холодным потом, лег на пол шалаша. Лук и стрелы выскочили из моего сознания, и я вернулся в свое обычное состояние.
Но это случилось следующим летом, а пока нас только знакомили с тем, как деи понимают Вселенную.
Стемнело. Мы опять собрались в шалаше. Инструктор не заставил себя долго ждать. Каждый раз мне становилось не по себе при его приближении. Его вторжение внутрь моего сознания было не таким противным, как вторжение Змея, скорее оно ощущалось как мягкая прохлада. Но насильственное внедрение в меня чего-то чужеродного вызывало отторжение.
– Рабо-о-о-тать! – пропел Инструктор голосом одного из инструкторов и повторил эти слова с интонациями каждого из известных нам деев.
Инструкторская ария при всей ее пародийности выглядела довольно зловеще. Казалось, что пропевают это слово содранные шкуры наших инструкторов, надетые на Инструктора. Их карикатурные маски вторгались в сознание, жили своей жизнью, оторванной от жизни оригиналов, давили на мозг изнутри. Я явственно вспомнил описание ритуала казни в одном из индейских государств, когда жрец, вынув сердце у приносимого в жертву пленника, снимал с него кожу, облачался в нее как в халат и исполнял что-то вроде танца. Возможно, еще раньше жрец надевал на себя оболочку казнимого, сделанную из материи сознания. А когда это искусство было утрачено, артефакт из сознания был заменен на свой исходный оригинал.
– Работать! – повторил Инструктор и вывел нас в лес.
Мы уже ни о чем не спрашивали. Через час нашего путешествия показалась светящаяся поляна.
– Отныне это место будет нашей рабочей площадкой, – пафосно возвестил Инструктор.
Сияние, исходившее от каждой травинки, то усиливалось, то ослабевало. Мы уже знали, что это свечение находилось внутри нас, что оно было «сделано», как «сделана» маска на лице Инструктора.
Разместившись среди мерцающей травы, мы выслушали инструкцию, а потом несколько часов подряд разделяли свечение внутри нас и темные травинки реальных растений.
Я внимательно смотрел на травинку.
– Нужно различить, что в вашем восприятии – от реальности, а что от созданных нами форм сознания, – начал объяснять задачу Инструктор, – смотрите пристально на светящееся тело и прочувствуйте, чем отличается свечение от своей темной основы.
Я долго всматривался в светящийся стебелек перед собой, потом произвел РВ и внезапно почувствовал свечение стебелька внутри себя. Но оно не было давящим и плотным, как Светящийся Змей или надетые на Инструктора маски других деев, скорее это было тревожащее дребезжание.
Что-то шевелилось во мне, и это было неприятно, но не так противно, как в прошлых испытаниях. Темная часть травинки, наоборот, воспринималась только глазами, она не шевелилась, не пугала. Я стал присматриваться к свечению и обнаружил, что оно не однородно.
Явственно выделялись искрящиеся точки, образуя сложную геометрическую фигуру. Я вспомнил, как выглядит кирлиановское свечение. Точно так же светились живые листочки в высокочастотном поле. Профессора и серьезные физики Фурманного переулка видели под маской электромагнитных излучений отражение – то, что происходило не в мире материи, а в мире сознания. Именно поэтому кирлиановским приборам придавалось мистическое значение.
Отнюдь не физика волновала их…
– Как вы это делаете? – спросила Кобра Инструктора.
– Есть дни, когда лес хочет соединиться с нашим сознанием, и тогда легко изготовить тела сознания, которые оседают на таких магических полянах. Такие места – точки приема той реальности, которую мы создаем из сознания.
– Это как течка у кошек? – осведомился Волк.
– Почти, – засмеялся Инструктор.