Кое-как поддерживая этот обрывочный разговор, отец и дочь через некоторое время очутились в центре рощицы, состоявшей из крупных дубов, берез, рябин, орешника, остролиста и разнообразного подлеска.
Ветви высоких деревьев тесно переплетались над головой, а кустарник покрывал свободное пространство между стволами. Место, на котором они остановились, было более открытым, но и над ним простиралась природная древесная сень, а по бокам доступ свету преграждали буйно разросшиеся молодые деревца и кустарник.
— Вот здесь, Изабелла, — сказал мистер Вир, возобновляя то и дело прерывавшийся разговор, — здесь я воздвигнул бы алтарь дружбы.
— Дружбы, сэр? — удивилась мисс Вир. — Но почему именно в таком мрачном и уединенном месте?
— Место выбрано правильно, и это легко доказать, — отвечал с усмешкой отец. — Ты считаешь себя образованной девушкой, мисс Вир, и знаешь, что древние римляне не только обожествляли известные им полезные качества и добродетели; они создавали особый культ для каждого оттенка и разновидности этих добродетелей во всех их индивидуальных проявлениях. Возьмем, к примеру, дружбу, в честь которой должен быть здесь воздвигнут храм: это не мужская дружба, которой глубоко чужды всякого рода двуличность, интриги и притворство, а женская дружба, которая, в сущности, в том только и заключается, что так называемые подруги подстрекают одна другую на обман и мелкие интриги.
— Вы строго судите о женщинах, сэр.
— Не строже, чем они того заслуживают, — отвечал отец. — К тому же мой портрет лишь слабая копия с оригинала; это портрет, созданный благодаря возможности созерцать два столь великолепных творения, как мисс Айлдертон и ты.
… — Если я ненароком совершила какой-то проступок, сэр, то со всей искренностью уверяю вас, что ни о чем не советовалась с мисс Айлдертон и не делилась с нею.
— Ах так! — воскликнул мистер Вир. — Кто же внушил тебе то легкомыслие в речах и дерзость в спорах, которыми ты за последнее время оттолкнула сэра Фредерика и причинила мне столько неприятностей?
— Если своим поведением я имела несчастье доставить вам неудовольствие, сэр, то приношу вам самые глубокие и самые искренние извинения. Но я отнюдь не раскаиваюсь, что отвечала дерзко сэру Фредерику, когда он стал грубо преследовать меня.
Раз уж он забыл, что я аристократка по рождению, необходимо было ему напомнить, что я по крайней мере женщина.
— Прибереги, пожалуйста, свои дерзости для тех, кто захочет спорить с тобой на эту тему, Изабелла, — холодно заметил отец. — Что до меня, подобные разговоры мне надоели, и я больше не скажу об этом ни слова;
— Да благословит вас бог, дорогой отец! — воскликнула Изабелла, схватив отца за руку, которую тот хотел было отнять. — Я во всем готова повиноваться вам, но не заставляйте меня выслушивать любезности этого человека. Они для меня тяжелое наказание.
— Ты бываешь отменно любезна, мисс Вир, когда послушание соответствует твоим интересам, — продолжал неумолимый отец, вырывая у дочери руку, — но отныне, дорогая, я не намерен докучать тебе своими советами. Полагайся только на себя.
В этот момент на них набросились четверо бандитов. Мистер Вир и слуга выхватили кинжалы, которые в те времена принято было всегда иметь при себе, и попытались отразить атаку и защитить Изабеллу. Но пока каждый из них сражался с одним из нападавших, два других негодяя увлекли молодую женщину в чащу и там усадили ее на спрятанную в роще лошадь. Вскочив на своих лошадей, они пустились крупной рысью, держа ее лошадь с двух сторон за узду. Еле заметными и извилистыми тропинками по полям и долинам, через пустошь и болото они привезли ее в крепость Уэстбернфлет, где она оставалась под строгим, но заботливым надзором старухи, сыну которой принадлежала эта твердыня.
Как ни умоляла мисс Вир старую каргу открыть причину, по которой ее увезли силой и подвергли заключению в этом уединенном месте, та не сказала ни слова. Появление перед крепостью Эрнсклифа с сильным отрядом всадников встревожило бандита.
Он уже отдал приказание вернуть Грейс Армстронг ее друзьям, и ему и в голову не пришло, что это неожиданное нападение предпринято ради нее. Увидев во главе отряда Эрнсклифа, привязанность которого к мисс Вир была предметом толков во всей округе, он уже не сомневался, что единственной целью нападения является ее освобождение. Боязнь личной ответственности принудила его выдать пленницу; о том, как это все произошло, было рассказано выше.
В тот самый момент, когда послышался топот лошадей, увозивших дочь Эллисло, ее отец упал на землю. Слуга, рослый парень, который уже начал было теснить своего противника, тотчас перестал сражаться и бросился на помощь хозяину, решив, что тот получил смертельную рану. Оба негодяя тут же покинули поле боя, скрылись в кустах и, сев на лошадей, поскакали во весь опор вслед за своими товарищами. Между тем Диксон с радостью обнаружил, что мистер Вир не только жив, но даже не ранен. Он, по всей видимости, просто потерял равновесие в пылу битвы и упал, споткнувшись о корень дерева, в то время как пытался нанести удар своему противнику. Отчаяние, охватившее его, когда он обнаружил исчезновение дочери, было, по словам Диксона, настолько велико, что зрелище это растрогало бы даже камень. Он был так обессилен своим горем и несколькими бесплодными попытками отыскать след похитителей, что добрался до дома и поднял на ноги всех слуг очень нескоро.
Все его поведение свидетельствовало о безутешном горе.
— О, не говорите со мной, сэр Фредерик, — нетерпеливо повторял он, — вы никогда не были отцом.
Она моя дочь, неблагодарная дочь, увы, но зато единственная! Где мисс Айлдертон? Она должна что-нибудь знать о случившемся. Мне кое-что известно об ее интригах: ни к чему хорошему они привести не могли. Иди, Диксон, позови сюда Рэтклифа. Пусть он явится, не мешкая ни минуты.
В этот момент человек, о котором шла речь, вошел в комнату.
— Послушай, Диксон, — продолжал мистер Вир другим тоном, — передай мистеру Рэтклифу, что я хотел бы побеседовать с ним по важному делу. — Ах, дорогой мой, — продолжал он, как бы только что заметив вошедшего, — именно ваш совет мне более всего необходим в постигшем меня несчастье.
— Что случилось, мистер Вир, чем вы так взволнованы? — спросил мистер Рэтклиф озабоченным тоном. И пока лэрд Эллисло излагает Рэтклифу во всех деталях утреннее происшествие, сопровождая свой рассказ жестами, выражающими крайнее горе и возмущение, мы воспользуемся возможностью рассказать читателям о взаимоотношениях этих двух джентльменов.