Читать интересную книгу От убийства до убийства - Аравинд Адига

– А что насчет индусско-мусульманских беспорядков? О них мы тоже писать правду не можем?

– В чем состоит эта правда, Гурурадж?

Пока Гурурадж рассказывал, в чем она состоит, главный редактор улыбался. А дослушав до конца, приложил к вискам ладони и захохотал, надрывая бока и сотрясая, казалось, весь ночной город.

– Даже если то, что вы говорите, это действительно правда, – сказал старик, когда ему удалось совладать со смехом, – и, заметьте, я не подтверждаю и не опровергаю ни одного вашего слова, напечатать ее мы ни под каким видом не сможем.

– Но почему же?

Редактор снова улыбнулся:

– Как по-вашему, кому принадлежит наша газета?

– Рамдасу Паи, – ответил Гурурадж, поскольку именно этот бизнесмен с Зонтовой улицы был указан на первой странице газеты как ее владелец.

Редактор покачал головой:

– Нет, не ему. Совсем не ему.

– Но кому же?

– А вы пораскиньте мозгами.

И Гурурадж увидел главного редактора в новом свете. Ему показалось, что вокруг головы старика образовался нимб, состоящий из всего, что он узнал на протяжении своей карьеры, но опубликовать так и не смог; тайное знание это осеняло главного редактора, точно гало полную луну. Такова судьба каждого журналиста нашего города, нашего штата, нашей страны, а возможно, и всего мира, думал Гурурадж.

– Неужели вы никогда ни о чем не догадывались, Гурурадж? Должно быть, это потому, что вы так и не женились. Без женщины понять, как устроен мир, невозможно.

– А вы слишком уж хорошо понимаете, как он устроен.

Они смотрели друг на друга, и каждый страшно жалел другого.

Шагая на следующее утро к редакции, Гурурадж думал: я иду по земле, состоящей из лжи. Невинный человек сидит за решеткой, преступник разгуливает на свободе. Все знают, что это так, и никому не хватает храбрости попытаться хоть что-нибудь изменить.

С этого времени Гурурадж каждую ночь спускался по грязной лестнице ИМКА, безучастно поглядывая на богохульные надписи и похабные рисунки на ее стенах, и шел по Зонтовой улице, не обращая внимания на лаявших, шнырявших под ногами и спаривавшихся бродячих собак, пока не добирался до гуркха, который улыбался ему и приветственно вскидывал старое ружье. Они уже стали друзьями.

Гуркх рассказывал ему о множестве мерзостей, свершавшихся в их маленьком городе, о том, кто кого убил за последние несколько лет, о том, сколько берут судьи Киттура, а сколько – его полицейские начальники. Они разговаривали почти до зари, а потом Гурурадж уходил, чтобы немного поспать перед работой. Как-то раз он, помявшись, сказал:

– Я ведь все еще не знаю вашего имени.

– Гауришанкар.

Гурурадж ожидал, что гуркх спросит и о его имени, ему хотелось сказать: «Теперь, когда я потерял отца, вы – мой единственный друг, Гауришанкар».

Но гуркх просто сидел, закрыв глаза.

Возвращаясь в четыре утра в ИМКА, Гурурадж думал: «Кто он, этот человек, этот гуркх?» Старик несколько раз упоминал мимоходом о том, что был слугой в доме отставного генерала, и Гурурадж вывел из этого, что Гауришанкар служил в армии, в полку гуркхов. Но как он попал в Киттур, почему не вернулся в родной Непал – это так и оставалось загадкой. Завтра я расспрошу его обо всем, решил Гурурадж. А потом расскажу ему о себе.

У входа в здание ИМКА росло дерево ашока[12], и Гурурадж остановился, чтобы полюбоваться им. Свет луны обливал дерево, оно казалось сегодня каким-то другим, словно готовившимся с минуты на минуту обратиться во что-то еще.

«Они для меня не коллеги, они нечто менее животных».

Гурурадж не мог больше выносить даже вида своих товарищей по работе; входя в редакцию, он отводил взгляд в сторону, прошмыгивал к себе в кабинет и, плотно закрыв дверь, принимался за работу. И хотя он продолжал редактировать материалы, которые получал, смотреть на свежий номер газеты ему было уже не по силам. Особенный ужас нагоняло на Гурураджа его собственное, набранное крупным шрифтом имя, и он попросил освободить его от работы, которая прежде доставляла ему наибольшее наслаждение, – от сочинения собственной колонки – и оставить за ним только обязанности редактора. В прежние дни Гурурадж засиживался в редакции до поздней ночи, ныне же покидал ее ровно в пять вечера, торопливо возвращался в свою комнату и валился на кровать.

Ровно в два он просыпался. Чтобы избавиться от необходимости искать в темноте брюки, он спал теперь не раздеваясь. И, почти бегом спустившись по лестнице, выскакивал из здания ИМКА и спешил к гуркху.

И вот настала ночь, когда это случилось. Гуркх больше не сидел перед банком. На его месте оказался совсем другой человек.

– Откуда ж мне знать, сэр, – сказал новый ночной сторож. – Я получил эту работу только вчера, а куда подевался старик, мне не сказали.

Гурурадж бегал от магазина к магазину, от дома к дому, задавая каждому ночному сторожу, какой ему попадался, один и тот же вопрос: что случилось с гуркхом?

– В Непал уехал, – в конце концов сказал ему один из сторожей. – Вернулся к семье. Столько лет деньги на это копил, а теперь уехал.

Гурураджа точно кулаком в грудь ударили. Только один человек и знал, что происходит в городе, и вот он покинул страну. Увидев, как Гурурадж хватает ртом воздух, ночные сторожа обступили его, усадили, принесли ему пластиковую бутылку с холодной водой. Он попытался объяснить им, что связывало его с гуркхом все эти недели, какую утрату он понес.

– Гуркх-то, сэр? – покачал головой один из сторожей. – Вы уверены, что он рассказывал вам все это? Он же полный идиот. Ему в армии мозги покурочили.

– А сарафанное радио? Оно все еще работает? – спросил Гурурадж. – Может кто-нибудь из вас рассказать мне о том, что он слышал сегодня?

Ночные сторожа вытаращились на него, и Гурурадж увидел, как недоумение в их глазах сменяется испугом. «Похоже, они сочли меня сумасшедшим», – подумал он.

Он проблуждал всю ночь меж темных домов, среди скопищ спящих людей. Он проходил мимо больших, безмолвных, пасмурных зданий, в стенах которых покоились сотни оцепенелых тел. «Я единственный в городе человек, который бодрствует в этот час», – говорил он себе. Но потом увидел на холме большой многоэтажный дом, светившийся яркими огнями. В семи его окнах горел свет, дом сверкал, он показался Гурураджу живым существом, чудищем со светящейся утробой.

И тут Гурурадж понял: гуркх вовсе не покинул его. Не поступил с ним так, как поступали все, кого он знал в своей жизни. Гуркх кое-что оставил ему: дар. Отныне Гурурадж будет слушать собственное сарафанное радио. Он простер к сверкающему зданию руки и почувствовал, как его наполняет оккультная сила.

Через несколько дней, придя, опять с опозданием, на работу, он услышал за своей спиной шепоток: «И с отцом его под конец то же самое было…»

И подумал: «Надо вести себя поосторожнее, чтобы никто не заметил моих внутренних изменений».

А подойдя к двери своего кабинета, Гурурадж увидел рабочего, который снимал с двери табличку с его именем. «Я потерял все, ради чего усердно трудился многие годы», – подумал он. Однако ни сожаления, ни иных эмоций не ощутил, все это происходило словно бы с кем-то другим. К двери привинтили новую табличку:

КРИШНА МЕНОНЗаместитель редактора «Герольда Зари», единственной и лучшей газеты Киттура

– Гурурадж, послушайте! Я не хотел этого, я…

– Не стоит оправдываться. На вашем месте я поступил бы точно так же.

– Вы не хотите поговорить со мной немного, Гурурадж? Мы готовы помочь вам все устроить.

– О чем это вы?

– Я же знаю, вы лишились отца… Но мы можем сосватать вам женщину – из хорошей семьи.

– Я спрашиваю, о чем вы?

– Мы думаем, что вы немного больны. Вы, наверное, знаете, в редакции об этом давно уже поговаривают. И я настаиваю: возьмите неделю отпуска. Может быть, две недели. Съездите куда-нибудь, отдохните. Поезжайте в Западные Гхаты, будете жить в горах, любоваться облаками.

– Хорошо. Я возьму три недели.

Три недели он целыми днями спал, а ночами бродил по городу. Ночной полицейский больше не приветствовал его, как прежде, словами «Здравствуйте, редактор», хотя Гурурадж и видел, как тот, проезжая мимо на велосипеде, оборачивается, вглядываясь в него. Да и ночные сторожа посматривали на него как-то странно, и Гурурадж усмехался: «Даже здесь, в полночном Аиде, я обратился в чужака». Мысль эта воодушевляла его.

Он купил детскую грифельную доску и кусок мела. И в тот же вечер написал вверху доски:

ВОСТОРЖЕСТВУЕТ ОДНА ЛИШЬ ИСТИНАНочная газета Единственный корреспондент, редактор, рекламодатель и подписчик Гурурадж Манджешвар Каматх, эсквайр

Он переписал из утреннего выпуска газеты заголовок: «Член Городского совета от партии БД обрушился с критикой на конгрессмена», но перечеркнул его, стер и написал следующее:

2 октября 1989 года