Читать интересную книгу Ослиная Шура - Александр Холин

– Всё правильно, – кивнул тот. – Я – иеромонах Агафангел.

– Агафангел… надо же!

– Вас удивляет моё имя?

– Нет. Наверное, нет, – сконфузилась Шурочка за свои расспросы. – А вы давно монашествуете?

Монах, совсем было собравшийся отправиться дальше, остановился. Снова глянул на Шуру, решая для себя: стоит ли вот так первой встречной что-то рассказывать, откровенничать, раскрываться? Потом, решив видимо, что никакого криминала не будет, признался:

– Я шесть лет назад в Строгановке учился.

– Художник?! – ахнула Шура. – Вот это номер!

– Да, где-то, может быть, и художник, – задумчиво промолвил монах. – Хотя больше занимался иконографией и реставрацией икон. Хотя несколько картин уже написал. Говорят, неплохо работаю.

– Потрясающе! – Шура не могла прийти в себя от восторга. – Надо же! Подобное действительно притягивает подобное! Точно говорят мудрецы, что ничего случайного на свете не случается. Художник! Иконописец! Это просто чудо какое-то! Просто чудо!

Монах уже с любопытством посмотрел на собеседницу. Скорее всего неподдельное восхищение, переполнявшее Шурочку, не оставило его равнодушным. Собственно, к вспыхнувшей в человеке радости никто и никогда равнодушным не будет.

– Мне вас, верно, Бог послал, – резюмировала девушка. – Я тоже художник. И очень хотела бы посоветоваться с собратом по перу, то есть по кисти. Можете мне уделить несколько минут?

– Вы интересуетесь иконописью?

– Во всяком случае, очень хотела бы получить кое-какие знания, или хотя бы дельные консультации, – принялась объяснять Шурочка свой интерес. – Поверьте, это вовсе не праздное любопытство.

– Что же, – пожевал губами монах, – может, я действительно смогу вам помочь, только где и как?

Он на несколько минут застыл в нерешительности, решая, видимо, непростую задачу помощи художнице. Ведь монастырское подворье – не Дом художника и далеко не Софринская фабрика иконописных товаров.

– Послушайте, не лучше ли нам на Измайловский вернисаж съездить? – продолжил монах. – Там в одном ряду можно увидеть и старинные образа, и подделки, и новодельные иконы. Сейчас многие стали возвращаться к иконографии, но не у многих получается.

– Званных много да избранных нет? – усмехнулась художница. – По-моему, так когда-то говорил сам Иисус Христос?

– Вы искажаете Евангелие, – возразил Агафангел. – Там сказано: «Званных много, но мало избранных».

– Да, знаю, – вздохнула Шура. – Просто я когда-то стихоплётством баловалась и у меня евангельская строчка по-другому вылепилась.

– Стихи? А послушать можно? – неподдельно заинтересовался монах. – Я грешным делом тоже пишу. Наверное, все творческие люди подвержены одинаковым слабостям.

Шура отнекивалась не долго, потому что заиметь слушателя, к тому же не простого – воистину редкая удача:

Боль мою не измерить словами —разливаются вспышки кометнад поваленными тополями.Званных много, да избранных нет.Оборванец, скажи мне, родимый,для чего ты явился на светбесприютный, с душою ранимой?Званных много, да избранных нет.Обозначить чужие порокилегче лёгкого – вот в чём секрет.Божий Сын тоже был одинокий.Званных много, да избранных нет.И когда ты пройдёшь спозаранкупо тропинке непрожитых лет,не разглядывай жизни изнанку.Званных много, да избранных нет.

Монах некоторое время молчал, осмысливая услышанное, потом как-то уже совсем по-иному посмотрел на Шуру:

– Вы читаете Евангелие?

Шура покраснела. Она знала, что есть такая книга, знала даже, что в переводе с древнееврейского это звучит – Благая Весть. Но читать, кажется, никогда не читала. Агафангел, вполне вероятно, понял, в чём дело, потому что сказал, как бы размышляя вслух:

– Если бы вы хоть когда-то не читали Евангелие, откуда же такие стихи? Мне кажется, что, только ознакомившись с Благой Вестью[22] можно написать что-нибудь подобное.

– Сама не знаю, – Шура покраснела ещё больше. – Но вы проговорились, что сами подвержены баловству стихоплетения. Не желаете ли мне сделать своеобразный алаверды? Лучше соглашайтесь сразу, я ведь не отстану.

– Хм, – крякнул монах. – Я не отказываюсь, но читать с таким выражением, как у вас, ещё не умею. Да и вряд ли когда обучусь. Ладно, слушайте:

Дни мои дни —белопенное поле тетради.Сны мои сны —уходящие вдаль облака.Так бы и жил, только в небо печальное глядя,так бы и умер в беспечной игре игрока.Но за окошком вагона нагие погосты!Но за бортом парохода глухая волна!Глас ниоткуда:– Зачем же, несчастный, живёшь ты?Я тебя создал для жизни на все времена!..И, словно луч, пронизал естество и сознанье,перекрестились земные и Божьи пути.Господи! Господи!Дай мне хоть миг покаянья!Не позволяй нераскаянным в полночь уйти!

Шурочка, слушая иеромонаха, до того была поражена, что не сразу смогла ответить. Агафангел же молчал, исподлобья поглядывая на собеседницу. Наконец, Шура кашлянула в кулачок и тихо промолвила:

– Я не знаю, какой вы иконописец, но русская литература потеряла одного настоящего поэта. Вы ведь всё равно не станете печататься?

– Почему не стану? – удивился Агафангел.

– Я знаю, монахам запрещается заниматься мирскими делами, – пояснила Шурочка. – Всё это вызывает суету и стремление к тщеславию, которое издавна называет одним из самых любимых дьявольских искушений. И даже если вы захотите, вам всё равно не даст благословения кто-нибудь из высокого многоуважаемого начальства.

– Напрасно вы так, – улыбнулся монах – В Псково-Печорском монастыре есть ещё один насельник, занимающийся стихосложением. Это иеромонах Роман, песни которого на обыкновенных кассетах разлетаются по всей Руси. Правда, Роман не избавился от войнушек-ладушек с самим патриархом нынешним, но всё-таки тому пришлось уступить. Творчество в рамки «не положено» и «нельзя» загнать ещё никому не удавалось, на то оно и творчество.

– Патриарх был против песен монаха? – обрадовалась Шура. – Значит, песни действительно хорошие.

– Эх, милочка, – нахмурился Агафангел. – Что ж это вы так настроены против патриарха всея Руси?

– Хозяин никогда не станет устраивать в своём доме узаконенный бардак! – отрезала Шура. – А по благословению Его Святейшества митрополит Кирилл завозил в начале девяностых прошлого столетия в Россию огромные партии иностранных сигарет. И всё это вместе с пивом для нашего подрастающего поколения! Забавная забота о российских детях, не правда ли? «Табачный бум» прокатился по всем газетам, неужели не слыхали?

– Слышал, ещё как слышал, – вздохнул Агафангел. – Рыба с головы гниёт. Но не все монахи следуют этим правилам.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Шура. – Значит, всё не так уж плохо! В семнадцатом веке на патриаршем троне тоже восседал христопродавец, но не удалось Никону испоганить страну. Русь до сих пор ещё держится!

– Держится и не потопить её чужим! – Агафангел даже рубанул в сердцах ладонью воздух. – Вот с этим я согласен, нападок множество с разных сторон было и будет ещё. На войне как на войне!

– Вы всерьёз считаете, что когда-нибудь на земле вспыхнет Армагеддон? Что настанет Апокалипсис? – глаза у девушки даже округлились. – Что возникнет мировое правительство, где управлять и царствовать будет Антихрист?

– Война давно уже началась, – монах достал из глубокого кармана подрясника клетчатый платок и вытер лоб. – Ещё в 1870 году старец Саровской пустыни Серафим сказал, что уже пришёл в этот мир предводитель тёмных сил и, дескать, править он будет три с половиной года, как сказано в Писании. А в этом году родился Ульянов Владимир Ильич и официальная бытность его у руля власти составляет именно три с половиной года.

– Так что же сейчас происходит? – ахнула Шура. – Выходит, война действительно уже идёт? И что делать?

– Выбирать, – твёрдо ответил монах. – Антихрист сейчас растекается по миру эфирным облаком и пытается проникнуть в каждого человека. Где денежным соблазном, где программным чипом на правую руку или на лоб, а где и психотропным зомбированием. Чем больше людей согласится плясать под его дудку, чем больше будут люди кидаться друг на друга, чтобы попить пролитой крови, тем вероятнее победа инфернальных сил Зазеркалья. Самая беспощадная война идёт за души человеческие! Только выбор придётся делать каждому в отдельности.

– А что мне делать, батюшка? Лично мне? – на глаза Шурочки невольно набежали слёзы. – Я уже нагрешила, да так, что никаким покаянием не отмоешься! Иногда мне кажется, что я забыла часть своей прошлой жизни. Пытаюсь вспомнить, но никак не могу. Наваждение какое-то.

– Наваждение? Возможно, возможно, – кивнул Агафангел. – Покаяние всегда очищает душу, не забывайте этого. Но сейчас я понял другое: вам надо серьёзно заняться иконографией. У вас получится. Я уже говорил, многие нынешние художники взялись за это, да не всем дано.