Страх перед завоевателем. Ужас от неотвратимости наказания тех, кого эти завоеватели считали своими врагами. Осознание того, что если не вообще, то уж в ближайшее время к пришедшими сюда «неверными» не договориться, не подкупить и не убедить. В общем, изъявившие свою покорность притихли по настоящему, опасаясь даже излишне громкими словами разозлить новых хозяев Ташкента. Именно хозяев, поскольку мало у кого имелись сомнения, что совсем скоро весь город, включая и цитадель, станет подвластен пришельцам из далёкой России.
Ночь, она прошла совсем не спокойно. Сконцентрировавшиеся на базарной площади и в цитадели войска бурлили, то и дело пытались то атаковать русских, то прорваться за пределы города, но все бестолку. Все ворота уже контролировались войсками Черняева, орудия и пулемёты держали под обстрелом возможные сектора прорывов. Ну а освещение… Местами подожженные дома, большие костры, горящие баррикады, ранее возведённые защитниками — всё это давало достаточно света, чтобы отражать попытки прорыва и невразумительные атаки разрозненного, деморализованного, потерявшего общее командование противника. Ах да, ещё по базарной площади ударили остатками ракет. Ну так, чтобы добавить огоньку и паники.
Утро двадцать седьмого июля оказалось траурным для одних и значимым для других. Запертые в центре города остатки войск противника окончательно осознали своё печальное положение. Осознав, стали сдаваться. Не все, не сразу, но бросающих оружие было достаточно для понимания — Ташкент захвачен, ну а пока не подконтрольная Черняеву цитадель — это так, вражеская агония и не более того.
Агония и страх. Оказалось, что более прочего остававшихся на базаре и даже в цитадели испугали именно виселицы, на которых так и остались висеть те, кто владел русскими рабами. Очень не желая оказаться рядом, представители ташкентской знати при поддержке немалой части гарнизона цитадели схватили как самого Алимкула Хасанбий-угли, так и наиболее важных персон вроде Сиддык-Тура, Арслан-Тура, Мохаммеда Салих-бека и ещё нескольких столь же значимых.
Чего они просили? Всего лишь дать возможность убраться из Ташкента целыми и невредимыми, с семьями и имуществом.
Помня о том послании бухарскому эмиру, Черняев, пусть и скрипя зубами, решил согласиться, получив пускай не всё, но большую часть. Особенно столь важную птицу как самого правителя Коканда, который был нужен не столько ему, сколько самому императору. Точнее сказать, императорам, Российскому и Американскому, отцу и сыну Романовым. Зачем? Уж точно не по образу и подобию того, что случилось с имамом Шамилем. Тот то жил в полном комфорте, пусть и под хорошей охраной, что вызывало у немалой части воевавшего на Кавказе офицерства в лучшем случае глубокое непонимание, а в худшем абсолютное неприятие случившегося. Но то было тогда. теперь же… Был такой город под названием Нью-Йорк, а в нем не так давно случилось действо под названием заседание Международного трибунала по Гаити. Ну а в депешах от графа Игнатьева недвусмысленно звучало, что если удастся захватить действительно важных пленников, то обращаться с ними с предельным тщанием, дабы отвезти по ту сторону Атлантики. Причина? Показать, что не одна Американская империя заботится о том, чтобы разного рода дикари даже помыслить не смели о том, чтобы поднимать руку на тех, кто им ни в каком месте не ровня.
Как бы то ни было, а Ташкент был взят. Со взятием этого города Кокандское ханство становилось гораздо слабее и несомненно стало бы искать защиты у Бухары, а то и Хивы. Нужно ли это было Российской империи? Разумеется, нет. Ей требовался покорный Туркестан и ничто иное. Поэтому конец июля 1864 года являлся для военного губернатора Туркестана генерала Черняева не концом этой миссии, даже не серединой, а всего лишь завершением первых, пускай и чрезвычайно важных, шагов. Да и вообще, у него было намерение стать не просто губернатором края, а полноценным наместником тех земель, которые он завоевал для империи. И теперь, когда удалось доказать, что Алие-Ата и Чимкент не были случайными улыбками фортуны, его положение становилось необычайно прочным. А коли так, то следовало ожидать и новых пополнений, и увеличившегося влияния и, разумеется, новых наград. Как для себя, так и для своих людей, которые после случившегося готовы были идти за своим генералов что в огонь, что в воду. что в самое сердце здешних песков. Причём последнее от них потребуется уже в самом скором времени. Ведь останавливаться на таком пути, значило стрелять себе в ногу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})* * *
Вспоминая произошедшее в году минувшем, находящийся сейчас именно в Ташкенте военный губернатор Туркестана аж прищурился от удовольствия. 1864 год стал для него ступенькой, что вознесла на иную, доселе не ожидаемую даже высоту. Стать военным губернатором нового края, к тому же с перспективой скорого становления наместником… не будучи при этом по крови связанным не то что с домом Романовых, но и просто с высшей аристократией империи — это сильно. Исключительно собственные достижения, отрицать которые не получалось даже у большинства завистников и откровенных врагов. Всего то и понадобилось, что свобода действий, полностью развязанные руки и отсутствие помех при получении подкреплений из метрополии.
Да, именно метрополии. Черняев не был наивен, потому понимал, что у Российской империи колоний по факту немногим меньше, нежели у той же Британии, Нидерландов, Франции и иных стран. Просто у тех они отделены от метрополии морями, а у России словно прилепились к изначальным землям. Та же Сибирь, Камчатка, Кавказ, теперь вот и Туркестан. Похожие дикари-аборигены, периодически возникающие проблемы с ними, которые приходилось решать мерами разной жесткости. И сам термин инородец, применяемый к местным жителям, он о многом говорил. Ведь не являлись инородцами жители Польши, Лифляндии, Финляндии. Никому и в голову бы не пришло так отзываться о финнах с поляками и прочими латышами с эстонцами и прочими. Не-ет, каждому своё наименование, отражающее суть.
Взглянув на висевшую на одной из стен его кабинета подробнейшую карту Туркестана и прилегающих земель, Черняев поневоле улыбнулся, расслабившись в своем кресле. Карта была не просто так, а особенная, показывающая пошаговое расширение Туркестана за последнее время. Вот первый бросок, во время которого были захвачены Алие-Ата и Чимкент. Рывок уже летний, когда пал Ташкент, в котором он сейчас находится, равно как и немалое число мелких и относительно мелких поселений, тогда ещё принадлежащих Кокандскому ханству.
И рывок третий, уже осенний, во время которого он даже рискнул разделить силы, устроив походы на Джизак и Ходжент, пользуясь сумятицей в Коканде и особенно тем, что номинальный правитель, Сеид-хан, в попаданием в русский плен правителя настоящего, аталыка Алимкула Хасанбий-угли, не смог удержаться на троне, уступив его одному из прежних владельцев, Худояр-хану. Любой переворот, особенно тут, в азиатских землях, сопровождается сумятицей и снижением готовности воевать. Есть куда более важные дела, а именно необходимость закрепиться на только что взятом троне. Потому Джизак и Ходжент и не могли рассчитывать на поддержку из столицы. Быструю так уж точно. Да и не ожидал никто, что Черняев совершит ещё один бросок, не успел даже в полной мере укрепиться в спешно восстанавливаемом Ташкенте.
Просчитались! Они, а вовсе не военный губернатор Туркестана. Черняев как раз всё верно сделал, пользуясь удобным случаем, не давая противнику опомниться. И про фактор деморализации помнил. Только фактор фактором, а во главе высылаемых на взятие Ходжента и Джизака отрядов должны были стоять люди определённых талантов. Хорошо, что они с недавних пор имелись.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Присланный в августе в помощь генерал-майор Дмитрий Ильич Романовский — не сам по себе, а с ещё двумя тысячами солдат, дополнительными орудиями, пулемётами и боеприпасами в большом числе — был опытным офицером. Кавказ, затем противостояние туркам во время Крымской войны. Теперь вот прислали сюда, понимая востребованность именно таких людей с особенным опытом. Где-то с полгода и тем более с год тому назад Черняев мог бы воспринять прибытие Романовского как угрозу собственному положению и отнестись соответственно. Но к концу лета 1864 года ситуация настолько изменилась, что сковырнуть его с места военного губернатора Туркестана могли, пожалуй, лишь фигуры уровня графа Игнатьева и сыновей императора. Уж точно не давний соперник и недоброжелатель вроде Оренбургского губернатора, генерала Крыжановского. Тот и рад был бы ограничить, прервать взлёт соперника, но уже не имел к тому возможностей.