Как планировалось, так и произошло. Складные штурмовые лестницы было легко переносить. Компактные, удобные, не привлекающие к переносящему внимание… Да и то самое внимание, оно от немногих могло последовать — пожары, смерть, продолжающаяся прицельная стрельба — всё это делало работу штурмовиков куда менее опасной, чем она могла бы быть. Оказавшись же внутри, солдаты под началом ротмистра Вульферта большей частью заняли позиции для стрельбы по защитникам, что не собирались давать им закрепиться. Ну а часть меньшая, у них была особая задача. Заваленные землёй, камнями и разным хламом ворота следовало освободить. Но растаскивать всё это вручную… слишком много времени могло занять подобное. Другое дело использовать взрывчатку — тот самый новомодный динамит. Не бывает несокрушимых преград — бывает лишь мало взрывчатки. Неизвестно, кто изрёк эту пришедшую из-за океана фразу, зато она быстро нашла отклик в сердцах сапёров и вообще инженерных войск российской империи. Пробить лопатками подходящие углубления, заложить туда динамит, поджечь фитили и… скрыться за пределами зоны поражения.
Взрыв! Нельзя было сказать, что от ворот вообще ничего не осталось, но мощности правильно заложенной под командованием понимающих во взрывном деле офицеров взрывчатки хватило, чтобы пробить приемлемый проход. Особенно после пары взрывов вспомогательно-дополнительных. И вот, к шоку и полнейшему непониманию защитников города, русские войска не просто хлынули внутрь городских стен, но хлынули грамотно, не спеша, не подставляясь под пули и клинки гарнизона. Сперва накопление сил на уже захваченном участке, установка пулемётов, затем втащенные в пролом орудия и установка их на прямую наводку. И обстрел мест, откуда раздавались выстрелы. Опять же, церемониться с противником никто не собирался, равно как и стремиться показывать себя гуманистами.
Оказаться внутри — уже половина дела. Русские войска, во избежание избыточного риска и лишних потерь предпочитали тратить снаряды и патроны, которых хватало. Активно и в несколько стволов стреляют из глинобитного дома? Несколько снарядов туда, чтобы точно ликвидировать источник угрозы. Отряд защитников пробует перейти в контратаку? Развернуть туда пулемёт, да не забыть про стрельбу из винтовок. И по возможности никакого рукопашного боя к вящей печали некоторых, всё вспоминающих ни разу не верное высказывание «Пуля дура, штык молодец». Кому он нужен, этот самый штык, если в тебя стреляют из винтовки или револьвера. Штыком просто не успеешь ничего сделать. Некоторые же, не желающие этого понимать, обречены были и своих солдат погубить, да и себя вместе с ними с высокой вероятностью. Черняев к апологетам штыкового боя не относился, а потому и офицеров старался подбирать из числа разделяющих подобные убеждения. Сейчас это вновь помогало. Равно как и раньше, в Чимкенте.
Некоторые проблемы доставляли довольно многочисленные барбеты — эти укрепления, представляющие собой насыпные площадки, прикрытые земляным или дерево-земляным бруствером, за которыми таились одно или парочка орудий, да и обычной пехоты хватало. Обычно такие укрепления брались штурмом, когда пехота, теряя своих под стрельбой противника, переходила в ближний бой. доводя дело до той самой рукопашной. Раньше, но не теперь, когда не то чтобы появились, а получили «второе рождение» ручные бомбы. Не те старые и маломощные, использовавшиеся гренадерами более века тому назад, а новые, от которых и урона было много, и взрывались они с малым процентом отказов, и поджигать фитиль не требовалось из-за разработанного терочного запала.
Вот эти бомбы и летели в изрядном числе в обитателей того или иного барбета. И лишь потом, когда часть защитников была выбита, другая контужена, дело доходило до рукопашной. Потери, само собой, при такой ситуации становились заметно меньшими, приводя как самого командующего, так и его офицеров если и не в благостное, то достаточно пристойное настроение.
Очередная неожиданность, которой защитники мало что могли противопоставить. Сперва столь быстро выбитые — подорванные, но не суть — ворота. Затем концентрированных обстрел из орудий и пулемётов всех мест, откуда велась стрельба. Теперь вот штурм одного барбета за другим. Про взятие под контроль стен штурмовые отряды также не забывали, благо орудия защитников изначально были направлены совсем в другую сторону, а быстро переместить и правильно наводить… ну-ну! Не то что хороших, а даже приемлемых специалистов в Ташкенте было чрезвычайно малое количество.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Как бы то ни было, но когда на город надвинулись сумерки, Черняеву удалось захватить стены и разрушить практически все барбеты. Тем самым лишив защитников не только полноценных укреплений — за исключением, увы, цитадели — но и нейтрализовать большую часть вражеских орудий. Ну а сумерки… К счастью, в городе было чему гореть, а солдаты в достаточной мере были обучены и ночному бою. В достаточной, но всё же именно такого развития событий генералу Черняеву хотелось избежать, ограничившись с наступлением темноты исключительно обороной от тех, кто ещё считал для себя возможным оказывать сопротивление.
А оставалось ещё изрядно врагов. По большей части выбитые из-под защиты барбетов и из относительно крепких домов, они стягивались к центру город, ближе к цитадели и большой базарной… назовём это площадью, хотя территория была куда больше всего, что можно было представить связанным с этим понятием. В любом случае, до десятка тысяч плюс минус сколько-то там присутствовало. Точный подсчёт никого не интересовал, да и не было ни возможности, ни собственно желания считать.
Зато уже в сумерках появились посланники. Не от правителя Коканда и не от власти собственно Ташкента, а со стороны местных торговцев и ремесленников. Эти, поняв, что дело не просто запахло жареным, а уже подгорело и источает смрад палёной плоти, в прямом смысле распростерлись ниц перед Черняевым и его офицерами, умоляя о милости и заявляя о полной своей покорности.
Доверия к подобному уничижению со стороны азиатов, конечно, не было и быть не могло. Что сам военный губернатор, что его приближённые в большинстве своём знали повадки Востока. Кто-то воевал на Кавказе, кто-то здесь ещё до Чимкента, иные и вовсе умудрились побывать как там, так и здесь. Оттого знали, что верить азиатам нельзя в принципе, особенно таким вот, готовым сегодня целовать сапоги победителя, а завтра, усыпив бдительность, вонзить в спину отравленный кинжал или подсыпать яду в стакан… особенно уповая на то, что «Аллах велик и всё делается во славу Всевышнего».
Однако подобные «депутаты», представители народа, выражающие полную покорность — как раз то, что требовалось Черняеву. И пусть носиться с ними, аки дурак с писаной торбой, он не намеревался, но вот отправить их в уже очищенную часть города до окончания активной части штурма — это было можно и нужно. Разумеется, не просто так, а под «нежный и ласковый» присмотр части своих войск. Тот присмотр, при котором в сторону наблюдаемых всегда готовы развернуть штыки или просто пристрелить при малейшей попытке взбрыкнуть.
И ещё… Та самая ситуация с русскими пленниками и теми, кто изображал из себя их хозяев. Об этом тоже спросили, напомнив, что если кто соврёт — того за недоносительство в лучшем случае выпорют кнутом и конфискуют большую часть имущества. Ну а собственно «хозяев» по любому ждёт если не петля, то пуля в глупую голову.
Любят в краях восточных друг на друга доносить. Только вот насчёт правдивости следовало проверять и перепроверять. Поэтому Черняев и не отдавал приказ вешать сразу, понимая необходимость сперва подтвердить правдивость сказанного. Единственное исключение — это если обвинение прямиком от бывших пленников звучало, что тут на рабском положении находились. Нескольких таких несчастных уже нашли, в живом или почти живом состоянии. И их рассказы… ну, для прошедших кавказское чистилище ничего нового в этих рассказах не было, а вот кое-кого из менее опытных затронуло до глубины души. Но что одни, что другие были единодушны в том, что спускать такое не следует. А христианское милосердие и прощение… Не здесь, не сейчас и уж точно не этим. Вот и повисли на верёвках пара десятков тех, чья вина была доказана сразу и без возможностей обжалования тем либо иным манером. Слова русских людей военный губернатор Туркестана ценил куда выше, нежели льстивые заверения местных. Потому и задергали ногами в петлях разные и всякие, считающие, кто могут держать у себя как говорящую скотину подданных государя-императора. Новая политика империи, тесно связанная с союзом с империей другой, заокеанской, уже работала, принося свои плоды. И многим она нравилась куда больше той, прежней, излишне мягкой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})