довольно «чистой», все порешили на время переселиться туда и «залечь на дно».
– Слушай, Ходжа, когда ты мне сказал «новая одежда», ты пошутил? Это у тебя юмор такой специфический, да?! – не переставая ворчал Лев, плетясь в хвосте у Рабиновича. На его широких плечах косо сидела грязная кожаная безрукавка, а бёдра были попросту обёрнуты дряхлой козьей шкурой. Единственно достойным предметом являлся длинный, в десять метров, пояс из грубой красной ткани, обмотавший крепенькое пузо Багдадского вора раз восемь.
– Ты – нищий грузчик, – терпеливо напоминал Насреддин, по-прежнему изображающий золотаря. – Опусти голову, согни спину и ссутуль плечи – у тебя походка визиря!
– Но я и есть потомок древнего дворянского рода! – огрызнулся Оболенский, взбивая босыми белыми ногами пыль.
– Ай, клянусь Мухаммедом, я впервые слышу о ворах-аристократах! Да не выпячивай грудь и не задирай подбородок – люди твоего сословия не должны высовываться…
– Ха, вот ты бы видел, как одевают грузчиков в престижных инофирмах, я вот… где-то видел… Но не помню: где?!
– Тогда заткнись и улыбайся с покорностью, о сын греха… – елейным полушёпотом пропел «золотарь». – Не видишь, к тебе идёт наниматель!
И вправду, к ним навстречу чинно шествовал старичок, худой, как кочерга, но, судя по одежде, человек состоятельный. Его лицо напоминало переспелую коричневую грушу, узкий лоб был изрезан морщинами, а костлявый подбородок украшен длинной профессорской бородкой. Вкупе с неприятно сверлящими глазками и жёлтым зубом, торчащим напоказ, дедуля откровенно напоминал находящегося на задании пожилого и траченного молью демона. Такие вот и шастают по азиатским базарам, предлагая доверчивым мусульманам весь мир, если только те отступятся от ислама и продадут свою бессмертную душу…
– Так вот они какие – саксаулы… – понимающе протянул Лев.
– Аксакалы! – сквозь зубы выдохнул Ходжа. – Когда же я тебя выучу самым простым понятиям?!
– Джинн – учил, дед – учил, башмачник – учил, теперь ещё и всякий ассенизатор учить будет… – скорбно буркнул наш вор и сделал ангельское лицо – потенциальный наниматель вперился в него узкими, колючими глазками.
– Ты пойдешь со мной! – Богатый старик удовлетворённо оценил рост и руки мнимого грузчика. Оболенский кинул косой взгляд на друга, тот опустил ресницы – соглашайся.
– А что, собственно, надо делать?
– То, для чего тебя предназначила природа, глупое животное…
– Не может быть… – едва не взвыл от счастья воодушевлённый Оболенский. – Поправь меня, о благословенный пророк пенсионного возраста, – мы идём в гарем?!
У старца от удивления чуть не воспарила чалма. Ходжа понял, что пора брать дело в свои руки, не дожидаясь, пока аксакал призовёт на голову оскорбителя городскую стражу.
– Не волнуйтесь, почтеннейший, этот несчастный идиот – мой младший брат. Аллах наградил его недюжинной силой, но злобный шайтан отобрал последний ум, и бедолага с детства заговаривается. Склады и сараи он называет гаремами, мешки с товаром – прекрасными пэри, меня, недостойного…
– Ах ты, пенёк, собаками помеченный! – обомлел Лев.
– Вот, слышали? – страдальчески всплеснул руками Насреддин. – Я денно и нощно молю небеса возвратить ему разум, но, увы, они безмолвствуют…
– А он не опасен?
– Что вы, уважаемый! Во всём остальном мой брат даже мухи не обидит! Да и труженик он, каких поискать… Большой, сильный, послушный! Только не слушайте его болтовню…
– Хорошо, – важно кивнул подозрительный старик, – пусть он идёт за мной. До вечера я найду ему работу в доме…
Как только «золотарь» обсудил все условия оплаты и получил за каторжный труд «младшего брата» две таньга вперёд, он напустился на Оболенского:
– Иди и трудись! А греховные помыслы о чужом гареме гони из головы в шею!
– Я не могу трудиться, это нарушение воровской этики… – хмуро отбивался «потомок дворянского рода». – И что я такого сказал? С гамадрила седобородого уже песок сыпется, а мне хоть поглядеть на этих… ваших… гурий!
– Зачем, о несносный зуд в моей пояснице?!
– Гормон пришёл… – Но, видя, что Ходжа не разделяет его страданий, Оболенский шмыгнул носом и покорился судьбе. Их ищут, а значит, действительно имеет смысл разделиться. Лавку башмачника Ахмеда на базаре он теперь и сам отыщет без труда…
* * *
На чужой гарем – штаны не разевай!
Табличка при входе
Помню, как я звонил Маше в Москву, и она радостно поведала, что «больничного вора», видимо, скоро поймают. Доблестные работники милиции совершенно случайно получили очень важные улики… Не угадали? Да было сразу найдено всё краденое! И где?! Под матрасом у безнадёжно лежащего в коме Оболенского! Медперсонал наконец-то решил поменять постельное бельё, а в результате под несчастным был найден целый склад. Разумеется, все вещи были опознаны и возвращены законным владельцам. Общественное мнение негодовало: это ж насколько надо быть законченным мерзавцем, чтобы прятать ворованное в постели обездвиженного больного, который не то что слова сказать – и глаз-то открыть не может. Теперь вся клиника с надеждой ждала поимки бесчеловечного злодея. Увы, радость была преждевременной… На какое-то время кражи действительно прекратились, но спустя недельку всё началось вновь… Повторяю, что лично я сам знаю о тех событиях исключительно понаслышке. Всё происходившее было описано мною со слов Маши Оболенской, и у меня нет причин ей не доверять. Но вернёмся к главному герою, да извинит меня его почтеннейшая супруга, и да продлят небеса годы её благоденствия… Чёрт побери, ещё десяток глав этого романа – и я даже в троллейбусе буду обращаться к кондуктору преувеличенно-вежливым слогом восточного рубаи! Это всё из-за Льва… Я пытался понять, каким именно способом он намеревался опозорить эмира? Ну, не опозорить, а вообще хоть что-то ему сделать… Мне, стороннику традиционных взглядов на историю, казалось, что вход в эмирский дворец должен охраняться не хуже Московского Кремля. Сам властитель Багдада наверняка окружён не