никакого, зато сделалось ещё более омерзительно. Маленькие злые глазки зрительно избивали меня за этот неожиданный визит — научрук имела власть над деканатом, удовлетворяла собственные прихоти. На кафедре всё имело свой собственный порядок, и соваться в него было равносильно остаться без диплома.
Значит, показалось. Ирина Андреевна страдала лишь о том, как бы побольше отчислить студентов. Как бы посильнее напиться молодой крови… В женщине не было ничего человечного, а моё желание разглядеть в её показательном выступлении на лекции подозрительную горечь смехотворно. Я готовила на складе чистое стекло под свежие реактивы, разложила воронки на раскладном столике, пока за стенкой уже разогревалась плитка для синтеза. Просроченные жидкости отправлялись в слив, грязные бутыли — на мойку. Приводила в порядок директорские запасы, к которым меня любезно допустили утром, и много думала о том, как быстро всё изменилось.
Влюблённость переросла поверхностные чувства, укоренилась в непослушном сердце, а затем сжала его до пронзительного треска в течение какого-то месяца. Я продолжала работать на мужчину-сердцееда, нажила проблем из-за пропусков в университете, сунула нос к Ирине Андреевне, пообещавшей отчислить меня при любой удачной возможности. Напугала и обидела Соню — порой казалось, что зазря. В течение нескольких дней, что я провела вне работы, домашние стены верно хранили моё одиночество, а наша переписка ощутимо неловко замерла.
Улица Садовая 37. А квартира вроде 24? Правильно помню?
Стараясь не запятнать белые листы, я перевернула одним запястьем прохрустевшую от убористых записей страницу тетради и накрыла ею телефон. Я здесь высчитывала концентрации и выписывала интересные вещи с того самого дня, как Максим Игоревич подарил мне свою старую тетрадь. Многие реагенты приходили уже чистом, готовом для использования виде, некоторые приходилось разбавлять или даже готовить самой. Я натянула перчатки потуже и приготовила опустевшую стеклянную бутылку под этанол, который расходовался в лаборатории быстрее растворимого кофе, затем потянулась за воронкой, как раздался осторожный стук.
Гадая, кто может так учтиво навестить меня на складе, я недоуменно промолчала в ожидании, когда дверь откроется. Как выяснилось за это время, ни Алёна, ни Максим не обладали чувством такта, а любой жест директора происходил, как неожиданная, бешенная волна самоуверенности, окатывающая тело знойным щекотливым волнением. Если бы это оказался он, меня в ту же секунду пробрало бы от необъяснимого страха — после того злополучного утра в его кабинете мы больше не виделись. И мне было проще думать, что в лаборатории сегодня гости…
— Здравствуйте, — на секунду я и правда обманулась желанным образом. Не узнала его… — Дана Евгеньевна…
Мужчина какое-то время стоял за порогом, серьёзно рассматривая меня. Уловив знакомый, порядком помрачневший взгляд голубых глаз, свой я перевела на уже подрагивающую руку, опускающую бутыль обратно на стол.
— Нам нужно поговорить, — Антон с небрежной однодневной щетиной, в расстегнутом пальто медленно притянул дверь за ручку. Замок тихо защелкнулся. Мы остались вдвоем в оглушительной тишине.
Наблюдая за выражением его выразительного, исказившегося строгостью лица, я мучительно откашлялась. У нас двоих было четыре дня на подумать до этой встречи… И мне показалось, что я догадалась, о чём размышлял он. Антон Владимирович собирался меня уволить…
От этой мысли я с дрожью вздохнула и шумно сглотнула слюну. Пускай, директор оказался подлецом, но я будто и не была готова расставаться так быстро… Антон продолжать молчать и доводить меня до остервенелого беспокойства — прошло не мало времени прежде, чем я, совсем не контролируя участившееся холодное дыхание, разглядела среди его напускной суровости намек на мягкое, искреннее раскаяние и удивлённо раскрыла рот.
— Извините меня, — Антон Владимирович стоял у самого входа тесного склада, словно боясь подступиться ближе. Моё сердце принялось истошно биться в такт ошарашено замельтешившим мыслям. — Я не хотел вас обидеть. Если решите уйти, то я пойму. Вот ваша зарплата за месяц…
Директор без излишней вальяжности достал из кармана пачку купюр и сдержанно протянул мне. Не в силах подавлять клокочущее в груди волнение, я почувствовала, как подбородок дрогнул прямо на глазах Антона Владимировича. Я приподнялась со стула, по привычке расправив складки халата, и опустила взгляд в пол, чтобы не расплакаться. Происходящее было настолько непредсказуемым, страшным… Ещё не придумав, как ответить, я оторопело рассматривала исколотый женскими шпильками линолеум: вдруг я прощу мужчину от самого сердца и снова продолжу мысленно зарекаться о нем…
— Не бойтесь, Дана Евгеньевна, больше я вас и пальцем не трону… — Антон порывисто шагнул ближе, положив на стол деньги. Я опешила, болезненно, торопливо соглашаясь кивками с его решением: это прозвучало и правильно, и одновременно насильственно. Больше и пальцем не трону… Пока я потеряно размышляла над новыми рабочими условиями, мужчина строго смотрел в самую глубину моих глаз, и, в следующее мгновение, когда я повела головой, она бесконтрольно закружилась. Дотянувшись одними пальцами до столешницы, я придержалась за край. Глаза Антона вдруг слегка удивлённо распахнулись, он с сожалением закусил нижнюю губу, долго не решаясь что-то добавить… Но всё же сказал. — Не трону, если вы сами этого не попросите.
Он облегченно выдохнул, заметно беспокоясь о формулировках. Теперь, похоже, все сказанное его устраивало и ни чуть не смущало… А мой гулкий сердечный ритм, раздающийся в ушах, пропустил один недостающий удар. Я, обиженная до безнадежности, наслышанная о всевозможных похождениях бабников и сердечных страданиях их бедных избранниц, была готова в эту же самую секунду попросить, лишь бы почувствовать его тепло на своей коже… Но вместо этого нескромно подняла взгляд, изучая мужское переменившееся лицо. Густые брови сосредоточенно хмурились, а из-за лёгкой щетины миловидные черты выглядели немного грубее. У меня не осталось обиды.
— Хорошо, Антон… Владимирович, — я тяжко вздохнула, подмечая, что директор перешёл со мной на холодное опасливое «вы», и вовремя ответила ему тем же. — Я думала, что вы меня увольняете…
Мужчина зло насупился.
— За что?.. Вы хороший сотрудник, с обязанностями замечательно справляетесь. И нравитесь мне… Я не могу вас уволить, но если вы готовы сами уйти… — чуть отшатнувшись и прибрав со лба пряди русых волос, Антон выжидающе и сурово наблюдал за моей реакцией. Меня от его откровенности пробил жар, и колени неловко задрожали. Директор пожирал меня поцелуями тогда в кабинете — конечно, я ему нравилась… Но услышать это в лоб было, мягко говоря, необычно.
— И вы действительно отпустите? — я и сама схватилась за горячую голову, пытаясь дышать размеренно. Зачем-то важным я вам понадобилась, Антон Владимирович… Только понять не могу, зачем конкретно…
Директор скупо ухмыльнулся: дежурная улыбка его больше походила вымученную жалостливую насмешку, с какой одерживают оглушительное поражение. Он