Дело было не в крике… Мне на секундочку показалось, что у Ирины Андреевны было сердце и свои личные человеческие проблемы, помимо отчислений. Но студенты, галдящие в холодной, слишком большой для нас аудитории, не замечали ничего, кроме записанного на доске психоделического вещества. Наверное, это полное сумасшествие — задумываться над личной жизнью человека, омрачающего твое собственное существование.
Телефон в кармане провибрировал. Не с первой попытки, я достала его, когда на экране горело уже несколько уведомлений.
Дан
Я прилетаю в семь часов.
От прочитанного меня передёрнуло. Я прокрутила чат выше и увидела сообщения, которые были отправлены Соней этой ночью.
Пожалуйста, не плач… Я на эти выходные купила билеты. Завтра уже вылетаю! Улица Садовая 37. А квартира вроде 24? Правильно помню?
Не долго думая, я схватила с парты телефон и подскочила в сторону двери, отправляя подруге дозвон. Это вопиющее недоразумение нужно было ликвидировать быстрее, чем Соня сядет в самолёт. Не знаю, почему… До пробирающей дрожи, до сводящего руки и челюсть отчаяния — мне нельзя было показываться перед ней в таком растоптанном виде. Ни за что нельзя было проводить выходные, обсуждая Алёну Борисовну и Антона, пытаться делать вид, что это не самое тяжелое потрясение в жизни, а впереди меня ждут толпы ухажеров и счастливое будущее.
— Алло, — миловидный голосок, донёсшийся из трубки, заставил меня до неприличия бурно разволноваться. Телефон буквально затрясся около уха.
— Сонь, пожалуйста, сдай билеты, — я забилась в угол одной из массивных колонн, сопровождающих широкий коридор, и попыталась как можно тише заговорить, но шёпот эхом разнёсся по пустому этажу. — Не могу я… Не хочу! Пожалуйста… Не обижайся только…
— Дан… Я… Ладно. Почему не хочешь? — кажется, её голос дрогнул от разрождающихся слёз, и в моей груди что-то остро сжалось от сожаления.
— У меня нет сил, ничего не хочется… Не хочу говорить, он не выходит из головы, — от просипевших, переходящих на сдавленный визг оправданий, я затихла, стараясь сдержать слёзы. Соня долго молчала.
— Всё совсем плохо? Я ведь могу приехать и помолчать вместе с тобой…
— Нет! Прошу тебя! Я хочу побыть одна, — мы дружили с восьмого класса и вместе поступали на химический. Потом общительную жизнерадостную Соню отчислили, она уехала покорять Питер. За семь лет дружбы я успела заметить, как больно ей слышать то, что я хочу остаться наедине с собой.
— Ох, — девушка разочарованно и тяжело вздохнула, не находя, что ещё сказать. Но мне и не нужно было ничего больше слышать.
— Сонь, я тебя люблю. И не говори, пожалуйста, маме ни о чём. Ни моей, ни своей… Иначе… Обещай… — по миллиону раз предостерегающая меня, боязливая, предусмотрительная мама может не выдержать таких наивных ошибок. Хватит того, что плачу я… Теперь и Соня. Дыхание девушки задрожало в трубку.
— Обещаю.
А затем нас прервали. С полными силами возвращающаяся к своим обязанностям, выскочившая из преподавательской Ирина Андреевна уже готовилась гаркнуть на меня, но я сбросила звонок и зашла обратно в аудиторию.
***
Занятия теперь длились запредельно медленно, с усилием. Я осталась под впечатлением выходки научрука, на перерывах всё снова и снова возвращаясь к теме терпенов. А ведь в справочниках мне попадалось, что тимол является монотерпеновым фенолом… Вещество, над аналогом которого я работала в лаборатории, профигурировало в лекции, когда Ирина Андреевна рассказывала про получение ментола. И хоть никакой прямой связи я не видела, кроме той, что вещества относятся к одному классу, мне почему-то стало приятно, что я приложила руку к изучению этих веществ на практике.
Останусь ли я "химичить" под руководством Антона Кулибина было важным и открытым вопросом… Смогу ли продолжать практиковаться в синтезах, проводить время за чаепитиями в нелицеприятном, но уже привычном коллективе, видеть его… К концу учебного дня стало гадко думать, что я могла бы простить директору этот поступок. Не могла бы. Не могла! Но и перестать думать о нём было не менее невыполнимой задачей. К сожалению, Антон открылся мне с такой мерзкой стороны, когда отказаться от его предложения работать в лаборатории я уже не представляла возможным.
Поэтому размышления на тему синтеза не покидали меня все оставшиеся занятия, стоило зацепиться за лекции Ирины Андреевны. Я даже не знала, о чём конкретно её можно спросить, но была готова пойти на это… Потому что чувствовала, что женщина знает нечто, что мне пригодится.
После лекций и муторных, не удавшихся лабораторных я решила не посещать буфет и, не снимая истерзанного временем халата, поднялась на первый этаж.
Время уже было довольно позднее: младшие курсы, обычно заполоняющие коридоры, исчезли с наступлением крайней пары, научные сотрудники мирно и одиноко прогуливались между лабораторий, из которых пахло чем-то стерильным и по-больничному отпугивающим. Атмосфера нашей кафедры ассоциировалась у меня со страданиями, моральными усилиями над собственной психикой. Иногда я задумывалась, насколько же отчаявшиеся студенты оставались здесь в качестве лаборантов… И когда видела, как молодые лица бесперебойно сменялись, чуточку радовалась, что они освобождались от непосильной ноши и гнёта Ирины Андреевны. Судя по расписанию, висевшему у преподавательской, она до конца дня занимала девятую аудиторию, в которой мне редко доводилось бывать.
Не без щемящей неприкрытой тревоги я решилась постучать в дверь, на что в ответ в конце длинного аркообразного коридора охранник поднялся со стула и недовольно уложил руки на грудь. Наверное, я его разбудила.
— Ирина Андреевна, можно? — момент стука оказался точкой отсчёта.
По ту сторону послышался скрипучий, ворчливый голос старухи, которая явно находилась в лаборатории. Нервно репетируя свой вопрос, я не разобрала, что научрук прокричала и неуверенно приоткрыла дверь. Терпкий, смолистый запах ударил по носу…
Не сразу поняв, чем пахнет, я бездумно заглянула к преподавателю. По недавно перемытой сотрудниками химической посуде стекали блестящие капли воды. Дневной свет ещё хорошо освещал помещение, вытяжка гудела вовсю. Небольшого роста пожилая женщина стояла, облокотившись о рабочую тумбу, и дымила дешёвую смрадную сигаретку.
Глава 16
Меня ждали обезображенные разочарованием выходные и учебные будни. После субботнего фиаско в лаборатории, которую я с содроганием покидала под разъяренные крики "пошла вон", к исключительным мыслям о коварном Антоне присоединился панический стыд. Необъяснимое чувство того, что я жёстко ошиблась, травило и изводило меня, отняв аппетит и желание выходить на улицу. Не знаю, почему курила в университете Ирина Андреевна, а угрызения испытывала я… С чего вообще я взяла, что могу обратиться к женщине с вопросом, что она станет уделять время "бездарной девице"… Эта затея теперь выглядела так глупо, бесполезно. Толку