«Она обладала непринужденной скромностью, и ее глаза не теряли ничего, ни одной крошки от спектакля. Иронию она принимала за иронию, насмешку за насмешку. Но, Господи! Уже! Уже она была одинока! Одинока оттого, что на нее смотрели не так, как ей хотелось. Одинока оттого, что не могла дать этим людям право себя судить»[185]. Но иногда ей случалось встретить незнакомца, с которым ей хотелось дружить. Так, в «Галлимаре» в конце сентября 1955 года она заметила молодого американского студента Гальвэя Киннеля. Живя в Париже в течение полутора месяцев, будущий лауреат поэтической премии Пулитцера[186] получал стипендию и работал над переводом Франсуа Вийона[187]:
«Меня попросил сопровождать его к Галлимару мой друг, французский журналист. Там была вечеринка на открытом воздухе по случаю приезда Уильяма Фолкнера. Перед буфетами толпились сотни приглашенных. Там была вся литературная элита Франции. Альбер Камю, которому я немного помог в качестве переводчика во время его разговора с Фолкнером, был несколько смущен и сказал, перефразируя его “Реквием по монахине”: “Я фермер, я не интеллектуал”. В этой толпе Франсуаза олицетворяла неожиданную свежесть. В ней была чистота, которая сразу же произвела на меня сильное впечатление. Когда я заговорил с ней, я не знал, что это новый Радиге, которого только что открыла Америка.
Мы тут же почувствовали внутреннюю общность. Франсуаза попросила меня позвонить ей в день, когда она предполагала закончить свой новый роман[188]. Это был ответ профессионала, и это особенно меня поразило. Потом она пригласила меня поехать в Сен-Тропе в ее “ягуаре”. Так как я не мог отправиться немедленно, мне пришлось присоединиться к компании позднее. До Лазурного Берега я добирался автостопом».
Для молодого Гальвэя встреча с Франсуазой Саган повлекла большие изменения в жизни. Он родился в Новой Англии, получил суровое пуританское воспитание, живет в Париже в крохотной комнате и вынужден экономить на всем. И вдруг оказывается в среде беззаботных и жизнерадостных людей, где благодаря доброй фее Франсуазе невозможное обретает все более отчетливые горизонты. «Франсуаза царила в этой компании. Ее личная свобода стала нашей. Было достаточно, чтобы она сказала: “Вечером мы едем в Швейцарию или в Италию”, чтобы мы собрались и отправились. Для меня, человека, вышедшего из среды, где придерживались суровых нравов, это было просто поразительно. Все это на меня очень сильно повлияло, и тогда у меня открылся дар понимать многие вещи».
Гальвэй Киннель с простодушием смотрит на всех этих юношей и девушек, которые так нетерпеливо рвутся жить. Время принадлежит им. Сен-Тропе оглашен смехом поколения, которое пытается забыть о пустоте существования. Франсуаза Саган олицетворяет страсть этих детей века, опьяняющих себя до глухоты, до головокружения. В тот же год хрупкая и блистательная Брижит Бардо стала легендой благодаря фильму «И Бог создал женщину…», первые кадры которого были сняты на пляже бухты Канебьер.
На пляже «Салин», рядом с судоверфью, Франсуаза случайно встретилась со страстной Джульеттой, дикаркой из фильма Роже Вадима. Романистка и актриса выгуливали там своих собак. Первая — немецкую овчарку по кличке Попов, вторая — Клоуна, черного кокера. Молодые дамы поприветствовали друг друга и обменялись несколькими фразами. «Она весьма сдержанна и какие у нее красивые волосы!» — скажет Франсуаза. Брижит прочла «Здравствуй, грусть!» и отметила выдающийся ум автора, ее впечатление было таким: «Она вся в завитушках, даже ее мысли».
Несмотря на эту взаимную симпатию, они так и не сойдутся. Ни Франсуаза, ни Брижит не испытывали желания поддерживать более тесные отношения. Они встречались иногда у общих знакомых, но никогда не стремились видеться чаще. Случай несколько раз сводил их в Сен-Тропе или Париже. Тем не менее Брижит Бардо пригласила Франсуазу Саган на свое сорокалетие, отмечавшееся в клубе «55», на пляже «Пампелон», где впервые летом 1964 года родилась мода обнажать грудь. Десять лет спустя скандальный пляж вновь обрел покой. Мир тогда жаждал экзотики. Это десятилетие было временем далеких путешествий, интереса ко всему азиатскому.
Кинозвезда, только что простившаяся со съемочной площадкой, собрала в этот день своих друзей по Сен-Тропе. Были приглашены Пиколетта, бывшая жена Пьера Брассёра, владевшего в Гассене модным рестораном «О катр ван», архитекторы Клод Шовен и Роже Геррера, художник Винсент Ру, Франсуа Гуглиетто. Франсуазу Саган сопровождал ее второй муж Боб Вестхоф, с которым она только что развелась, но еще не успела окончательно разойтись, и подруга Франсуаза Жанмэр. Сияющая Брижит Бардо появилась в обществе Лорена Верже, своего тогдашнего шевалье. Сорок погасших свечей именинного торта символизировали погасший свет рампы и софитов феноменальной артистической карьеры.
В честь этого события Франсуаза приняла участие в создании фотоальбома Гислена Дюссарта, посвященного его приятельнице[189].
«В 1954 году, — пишет она, — нужно было быть добродетельной, и Бардо такой не была. В 1975-м — беспутной, такой Бардо тоже никогда не была. Она не знала ни той, ни другой крайности. Как всякое разумное существо, она не имела ничего общего с христианской цивилизацией и ее запретами и одновременно — с ее деструкцией и ненавистью к этим запретам. Брижит — это женщина, которая хорошо себя чувствовала в теплой воде Средиземноморья на протяжении двадцати лет и продолжает все так же хорошо там себя чувствовать. Это также женщина, которая любит, когда обретенные мужчины и потерянные собаки кладут ей голову на плечо. Это женщина, которая всегда была и остается ослепленной кинокамерой в буквальном смысле: “слепить глаза невыносимой для них вспышкой”.
Она дитя своей судьбы, озаренной фотовспышками, населенной звездами и редкими животными, но еще в большей степени она обязана своей жизнью инстинкту самки, от природы удивительно свободной в своих побуждениях…»
Этот «исторический» день рождения станет также для Франсуазы Саган и Брижит Бардо днем серьезного разговора. Еженедельник «Жур де Франс»[190] дал романистке задание интервьюировать знакомую по Сен-Тропе, с которой она до сих пор обменивалась лишь улыбками, короткими приветствиями, незначащими фразами. Их беседа очень скоро стала носить дружеский характер. Перескакивая с одного на другое, они обнаружили между собой много точек соприкосновения, что позволило Франсуазе сказать:
«Это забавно, мы одинаково судим о стольких вещах… На самом деле мы обе ужасно разумные… Может, потому, что мы получили буржуазное воспитание?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});