Мама симеонов Нинель Овечкина родилась в трудном 1937 году. Осиротела рано: отец погиб на войне, а маму в 43-м году застрелил пьяный колхозный сторож, заподозрив в краже пары картофелин. Пройдя горнило беспризорности и детского дома, Нинель с самого детства мечтала о большой и крепкой семье. Сразу после школы встретила парня, Дмитрия, и вышла за него. Уже в 18 лет родила дочку, но малышка умерла еще в младенчестве. Стоя на могиле у маленького гробика, Нинель поклялась, что не избавится ни от одного плода в собственном чреве. «Всех, сколько б ни было, буду рожать и растить», — сказала она мужу. Тот кивнул.
Уже через год на свет появилась Людмила. Потом Ольга, Василий, Дмитрий, Олег… К началу 80-х в семье было уже 11 детей. Четыре девочки и семь мальчиков. Младший симеон Сережа родился в 1979 году.
Жили Овечкины в небольшом деревенском доме с огородом в 8 соток. Тем и кормились — 3 коровы, 5 свиней, кролики и куры… Огород давал овощи. Молоко, яйца и мясо продавали на рынке. Дети целыми днями были заняты — помогали по хозяйству, учились, беззаветно отдавались занятиям музыкой. Учиться нотам и аккордам начал еще Василий, старший из сыновей. А позже все братья, только научившись ходить, уже напевали, дергали струны или жали на клавиши. В заботах по хозяйству и учебе у ребят почти не оставалось времени. «Моим детям некогда хулиганить», — с гордостью говорила Нинель.
К 50-ти годам Нинель была грузной, придавленной заботами, но доброй и жизнерадостной женщиной. Семье, детям она отдавала все силы и время. Она не заставляла отпрысков работать, но ждала от них понимания семейных проблем и помощи.
— Зло порождает зло, — говорила она. — Вот отругаешь ребенка, он обидится, затаится обозленный. А он должен сам понимать, что мне тяжело, всем тяжело, что без помощи каждого мы не справимся. Ведь нужны инструменты, чтобы играть музыку. Вот и надо работать, чтобы они были. Поэтому не говори, что ты маленький, делай, что можешь. Можешь подмести — подмети. Можешь воды натаскать, сделай это.
Нинель работала продавцом, но собственное хозяйство приносило намного больше, чем зарплата. Забота о младших братьях часто ложилась на плечи второй дочери, Ольги. Подрастая, работали и сыновья. «Семь Симеонов» с успехом давали платные концерты. Копейка к копейке и рубль к рублю, симеонам удавалось не просто сводить концы с концами, а жить в относительном достатке. Могли позволить себе дорогие инструменты. Труба для Дмитрия стоила 1500 рублей — гигантские по тем временам деньги, и ехать за ней пришлось в Москву. Пианино для Игоря — 1000 рублей, саксофон для Олега — тысячу… Хороший звук обходился недешево, но ради него симеоны и жили.
Отпор отцу-забулдыге
Камера выхватывает профиль женщины у окна. Она умиротворенно смотрит на детей во дворе, за кадром — ее усталый голос. Она говорит о том, что она желает детям только добра, что ей не важно, станут они знаменитыми музыкантами или нет. Для нее главное, чтобы в их душах был свет, чтобы они всегда были. Святая женщина…
Но вот другие кадры: пассажирка лайнера выступает в зале суда.
— Маленький ребенок закричал: «Васечка, Димочка, только не взрывайте бомбу». А мать зажала ему ротик рукой и сказала: «Молчи, скотина, а то хуже будет». А потом закричала старшим: «Расстреливай пассажиров, нам терять нечего».
Как Нинель Овечкина могла превратиться из уважаемой и доброй матери в кровожадного монстра? Наверное, преподносимая документалистами идиллия с самого начала была далека от истины. Не бывает идеальных людей и семей. В жизни Овечкиных дегтя хватало. Взять хотя бы историю с отцом, Дмитрием, которая может враз перевернуть представление об Овечкиных как о безобидных и витающих в облаках существах.
С годами супруг Нинель стал все чаще прикладываться к бутылке. Он не просто пил, а часто в пьяном угаре налетал и на жену, и на детей. Бил с оттяжкой и смаком, давая выход черному гневу, обиде за тяжелую и беспросветную жизнь. В доме были охотничьи ружья, и отец, еле стоя на ногах, нередко брал одно, загонял патроны в ствол, выходил во двор и палил в белый свет. Нинель тогда собирала детей в комнате и говорила: «Ложитесь и не шевелитесь».
Братья, да и сестры часто неделями ходили с синяками, не смея показаться в школе и на улице. Они как могли выгораживали отца, выдавали обычные в таких случаях версии вроде «ударился об косяк». Но вся округа знала, что к чему.
Но однажды сыновья выросли. Весной 1984 года они дали отцу отпор. Во время очередной пьяной выходки старшие сыновья не стали покорно подставлять вторую щеку, а избили предка. Василию, Дмитрию и Олегу было тогда 22, 20 и 17 лет соответственно. Бить они умели, отец умер в больнице через несколько дней. Следователи не стали портить парням-музыкантам жизнь. Дело провели как самооборону и отправили в архив.
Ансамбль симеонов расцвел как раз после смерти отца. Словно гнет родителя не давал им достичь музыкальных высот.
— Все они были очень музыкальными, — рассказывал художественный руководитель симеонов Владимир Романенко. — Кто-то был больше одарен, кто-то меньше. Старшие, надо сказать, были хорошими, но посредственными музыкантами. А вот Миша и Игорь выделялись. Особенно Мишка. Он только внешне белый. А внутри — черный. В том смысле, что может играть как настоящий негр-джазмен. В джазе самое сложное — это искусство фразировки. Ему нельзя научить: либо дано природой, либо нет. Мишка в свои 12–13 лет прекрасно владел этим искусством. На своем тромбоне он по-настоящему разговаривал со зрителями. И те слушали, раскрыв рот.
За сценой мужчины семьи Овечкиных тоже были разными. Василий, старший — высокомерный, жесткий и бескомпромиссный. Дмитрий — шебутной и вспыльчивый. Саша — молчаливый, словно с каким-то внутренним секретом. Игорь самоуверенный и немного плутоватый. Талантливый Миша — бесхитростный и открытый. А младший, Сережа, был еще слишком мал, чтобы в полной мере проявить характер. Но уже в 5–6 лет он показывал, что сам себе на уме.
Успех свалился на братьев Овечкиных, быть может, слишком неожиданно и рано. В золотой 1985 год их приглашали на джазовые фестивали в Тбилиси, Кемерово, Ригу. Всей семьей они ездили в Москву на фестиваль молодежи и студентов. Концерты один за одним, интервью и съемки… Троих старших братьев пригласили в столицу и без экзаменов приняли в Музыкальное училище имени Гнесиных. Впереди — блестящая карьера, как, скажите на милость, не закружиться молодым и тщеславным головам! И они закружились.
Учиться не у кого
Любовь Лашина, заведующая эстрадно-филармоническим отделением Училища им. Гнесиных, вспоминала:
— Овечкиных здесь вознесли на самый олимп. Они только четыре дня проучились, а их уже отправили на первое выступление. Потом стали приглашать с концерта на концерт. И уже через месяц-полтора было заметно, что они считают себя исключительными и уникальными. С ними занимались лучшие педагоги, но Овечкины были искренне убеждены, что все знают лучше учителей. Василий так и говорил: в Союзе нам учиться не у кого. Если есть для нас наставники, они за границей.
Москва не дала Овечкиным того, на что они надеялись. Через полгода они бросили учебу и вернулись в Иркутск. Почему? Ведь какой бы ни была Гнесинка, это все же хороший трамплин в карьере музыканта. Похоже, уже тогда они не видели перспектив жизни в Союзе. Олег, третий по старшинству из братьев, переписывался с американской девушкой. Он рассказал ей о джаз-банде, даже послал фотографию симеонов. Может быть, он обсуждал с ней будущий переезд на Запад, хотел подготовить плацдарм? И поэтому возомнившие себя гениями Овечкины не хотели тратить время на учебу у посредственных, с их точки зрения, преподавателей.
Дома их ждала радость. Власти дали знаменитому семейству новое жилье, две смежные трехкомнатные квартиры в самом Иркутске. Вот это да! Сменить деревенское житье на городское — мечта любого сельского жителя. Овечкины быстро распродали крестьянский скарб — скотина, свиньи и кролики ушли за полцены. Семейство погрузило инструменты и нехитрую мебель в грузовик и перебралось в новые «хоромы».
Но вскоре радость сменилась разочарованием. Оказалось, что жить симеонам не на что. Доходов от хозяйства больше не было.
Матери выделили пенсию — всего 52 рубля. Трое старших братьев устроились разнорабочими и приносили домой по 80 рублей. Всего этого семье из 11 человек не хватало, но никем больше братья работать не могли — не было специальности.
Все, что братья умели делать, — играть джаз. Но зарабатывать этим они не могли: симеонам запретили давать платные концерты. Да, вы известный ансамбль, но таков закон. Играйте на любительских фестивалях, участвуйте в праздниках и утренниках… А чтобы давать концерты, надо получить музыкальное образование, поступить в филармонию и — ну что вам объяснять. Это был фактический запрет на профессию, пробить стену, казалось, нет ни единого шанса.