Читать интересную книгу Король - Андрей Посняков

Арцыбашев скрипнул зубами и сплюнул. Выражаясь шахматным языком, ситуация сложилась патовая. Или даже скорей матовая. Да уж, матюгаться хотелось всласть! Во весь голос.

Набрав в грудь побольше воздуха, король уже собирался обложить всех, как вдруг…

Резко, один за другим, прозвучали два выстрела. Покачнувшись, атаман схватился за грудь, повались наземь, словно подкошенный сноп. Рядом, воя от боли, покатился в овраг еще один разбойник. Остальные лиходеи насторожились, опасливо озираясь вокруг.

Опасались не зря! Не давая врагу опомниться, из-за деревьев выскочили обозные – несколько крепких мужиков во главе… с Ефимом Востриковым. Вот уж от кого-кого, а от этого «гламурзика» Леонид ничего подобного не ожидал! Не ожидал, да… А вон оно как вышло!

– Окружить, – выбросив дымящиеся после выстрелов пистолеты в траву, деловито скомандовал торговец. – В рогатины взять, разом. Коли!

Вооруженные рогатинами приказчики, в большинстве своем весьма дюжие парни, разом бросились на лиходеев. И те не стали ждать! Одно дело, когда ты и твоя банда побеждаете, когда враг бежит, или когда совершенно ясно, что победа будет «за нами», и совсем другое, когда противник огрызается, сам переходит в атаку, начинает безжалостно убивать, и ряды «своих» редеют на глазах, тают, словно последний припозднившийся снег солнечной жаркой весною. А ежели еще и старший убит…

Не говоря ни слова, разбойник бросились врассыпную. Кто куда.

– Спасибо, – вытерев окровавленную саблю полой кафтана убитого лиходея, поблагодарил король. – Вовремя вы.

Востриков повел плечом и неожиданно улыбнулся:

– Мы б и быстрей явились, как договаривались, да вражины дорогу деревьями завалили. Ловко так, а главное – в самый последний момент, и потом сразу напали.

– Как там с обозом? – достав нож, Леонид быстро разрезал спутывавшие Саньку ремни.

– Цел обоз, – покивал торговец. – Некоторых, правда, убили. Но не так чтобы много.

* * *

Переночевав в Торжке, путники тронулись дальше и до Москвы добрались без приключений, в полном довольствии. Столица встретила их сверкающими маковками церквей и колокольным звоном – караван как раз поспел к обедне. А может быть, благовестили в честь какого-нибудь святого, Леонид толком не знал.

Стоял хороший светлый денек, в меру морозный и солнечный. Уже выпал первый снежок, припорошил стылую землю, тоненьким сверкающе-белым покрывалом лег на крыши боярских хором и курных посадских изб. Пахло парным молоком, навозом и – почему-то – сладостями. Толи заварными пирогами, то ли пряниками.

Вальяжно покачиваясь, возы переваливали через замерзшие ухабы. Весело хрустел под колесами первый ледок. Окружавший тракт лес постепенно сменился избами, потянулись заборы, показались маковки церквей, и вот уже не заметили, как проехали Дмитровские ворота.

– Ну, вот она, Москва, – выглянув из возка, купец Еремей Устиныч довольно пригладил бороду.

Ефим Востриков уже давно ехал верхом, оставив свою повозку сзади. С любопытством глазел по сторонам да болтал с Магнусом и Михутрей. Разбойный капитан был ранен в предплечье, и правая рука его бессильно висела, перевязанная чистой тряпицею еще в Торжке местной бабкой-кудесницей. Впрочем, левой рукой кондотьер, как и вообще многие ландскнехты, действовал ничуть не хуже.

– Ну, мы на постоялый двор, – перекрестясь на красивую бревенчатую церковь, выстроенную, видно, совсем недавно, уже после устроенного татарами пожара, Востриков поглядел на своих спутников. – Вы с нами?

Михутря отрицательно качнул головой и хмыкнул:

– Да пожалуй, нет. Что-нибудь подешевле поищем.

– Знаете, где искать?

– Да уж знаем.

Проехав очередные ворота, Арцыбашев и его люди тепло простились с купцами уже за стенами Белого города и, резко свернув вправо, зашагали в сторону Чертольских ворот, за которыми начинался самый злачный район российской столицы – Чертолье. Многочисленные овраги, густые кусты, даже целые перелески предоставляли надежное убежище всякого рода лихим людишкам, разбойникам-татям. Жители Чертольского посада – уж и впрямь сам черт ногу сломит! – отличались какой-то лютой первобытной злобой, ненавистью буквально ко всем, невероятной завистью и столь же невероятной страстью к пустой похвальбе. Главным развлечением сего довольно-таки гнусного народца являлись кулачные бои да самое серное беспросветное пьянство – царевы кабаки располагались буквально на каждом углу. Именно кабаки, а не харчевни, покушать там обычно было нечего, зато выпить… Водка да дешевый медовый перевар лились рекою, редкий вечер обходился без поножовщин и драк, а гулящие женщины бесстыдно приставали к любому прохожему. Окромя женщин, еще и в достатке имелись и «гулящие парни». Напомаженные, манерные, они открыто хвастались своими богатыми покровителями и всякого рода цацками, типа золотых колец и сережек. Содомский грех на Чертолье особым грехом не считался.

Проходя мимо очередного кабака с прибитой над распахнутой настежь дверью еловою веткой, Леонид едва не столкнулся с выскочившим оттуда мужиком в армяке, накинутом прямо на голое тело, желтое, тощее и немытое. Ничуть не стесняясь редких прохожих, мужичонка повернулся к забору и, рассупонив штаны, принялся шумно мочиться, после чего, обернувшись, улыбнулся беззубым ртом и, тряхнув лысеющей башкою, побежал следом за Магнусом, в коем безошибочным нюхом угадал старшего.

– Эй, господине! Отроцев своих не продашь ли?

– Нет.

– А я б вон энтого взял, – гнусно ухмыляясь, мужик схватил за руку Левку и тут же повернулся к Саньке. – Або вон энтого, глазастенького. Продай, а? Ну, хучь на едину ночь токмо? Вона что дам!

Выпростав из армяка руку, мерзкий содомит показал надетый на запястье браслет. Изысканный, золотой, явно женский.

– Нет, ты, господине, глянь, глянь! Что скажешь?

– А то и скажу – отстань!

– А ты погляди все-таки! Редкостной красоты вещь.

– Ну, утомил! – замедлив шаг, Леонид грозно округлил глаза и громко, с придыханьем, сказал, цитируя знаменитый старинный фильм:

– Вещицу эту, дорогую, старинную, третьего дня с убитой женщины сняли!

Содомит скривил тонкие губы:

– Це-во?

– Иди, говорю, отсюда, не то в Разбойный приказ сдам.

На сей раз угроза подействовала, приставучий мужичонка резко отстал, но еще долго бормотал проклятия в спины «поганым чужакам».

Протиснувшись меж заборами, путники вышли к неширокому ручью с ласковым названием Черторый, и, пройдя вдоль него, остановились перед высоким забором с крепкими двухстворчатыми воротами. Почуяв чужих, за теми воротами тотчас же залаяли псы.

Однако хозяин – или, скорей, слуга – откликнулся довольно быстро, без особого страха выглянув из небольшой калиточки, прорубленной прямо в створке ворот. Мужик как мужик – лет тридцати, темнобородый, одетый по-домашнему – в зипуне. Глянул на незнакомцев, не сказать чтоб неприветливо, но и без вежливо выказанной радости, да вопросительно мотнул головой – чего, мол, надо?

– Тут, на Черторые, невдалеке, ране Зосимы Первака постоялый двор был, – со знанием дела осведомился король, знавший эти места отнюдь не понаслышке. Приходилось бывать когда-то.

– У-у-у, ну ты и спросил, братец, – мужик вытянул губы в трубочку. – Повесили прошлолетось Зосиму за воровство и татьбу.

– О, как! Повесили, – вздохнул Леонид. – Жаль, хороший был человек, жаль… А ты нам постоялый двор или корчму не подскажешь?

– А вона, вдоль ручья с полверсты, а там увидите. Галимчи-татарина двор. Найдете, скажите – Авраам Косорук присоветовал.

Поблагодарив, король двинулся дальше вместе со своей свитою. И впрямь, примерно через полверсты, средь разросшихся до полного безобразия кустов краснотала и вербы, на месте горелой проплешины забелел свежими стенами новострой – новенький частокол из тонких осиновых бревен, распахнутые настежь ворота, за которыми виднелся шумный, полный телег и людей, двор.

Две высокие, связанные бревенчатыми сенями избы, рубленные в обло, рядом – конюшня и прочие хозяйственные постройки. Прямо напротив изб артель плотников весело крыла абмар свеженькой звонкою дранкой.

– Бог в помощь, мужички! – помахал рукой Михутря. – Хозяин где?

– А вона, – один из плотников, оторвавшись на миг от своего дела, указал рукой.

Галимча-татарин оказался красивым мужчиной с белым, обрамленным светлой бородкой лицом и породистым, с легкой горбинкою, носом. Серо-голубые, слегка навыкате, глаза смотрели на незнакомцев приветливо, но без лишней услужливости.

– Да, я – Галимча. В крещении – Николай, в честь Николая угодника мирликийского. Что-что? От Авраама Косорука, говорите? Что ж, проходите, всегда гостям рады. О цене – сговоримся, ага.

Оставшихся купеческих денег вполне хватило на местный «олл инклюзив». На три дня – с ночевкой и «столованием». Правда, ночевать пришлось в общей «людской зале», а «столование» включало в себя лишь простой, но обильный, ужин, но это уже были мелочи. В целом – устроились неплохо. Хозяин постоялого двора, как и все на Чертолье, ни о чем гостей не расспрашивал: по местной традиции за излишнее любопытство вполне можно было очутиться в том же ручье Черторые с перерезанным горлом. Памятовали про то и слуги – персонал. В меру услужливые, молчаливые, эти ловкие парни не просили чаевых, ни о чем постояльцев – упаси боже! – не расспрашивали, но все примечали и знали обо всех – почти все. Как-то вот так это у них выходило – то там что-то услышат, то сям…