Читать интересную книгу Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века - Ирина Щербакова

В 1991 году Даган Бараевич попал в больницу с диагнозом «перелом шейки бедра»: во время очередного припадка он упал неудачно и сломал ногу. Врачи не помогли ничем и отмахнулись – отправили домой. В нашем государстве к старикам относятся бездушно, как к досадному недоразумению. И пенсионный возраст называют странно – «годы дожития». А отсюда и отношение чиновников и врачей, как будто чиновники, врачи и те, кто принимает законы, бессмертны, никогда не состарятся и не заболеют.

Он просто устал жить и тихо отошел в забытьи. Смерть избавила его от дальнейших страданий.

Полистав документы из семейного архива, мы долго рассматривали его фотографии, мысленно ведя с ним почтительную беседу. Есть люди, чья судьба является важным уроком для остальных.

Примечания

1 По аналогии с «Сокровенным сказанием монголов», старинным памятником монгольской истории и литературы.

2 Перевод песни Д. Б. Такаева о депортации (из следственного дела).

«Да вроде так все и должно быть…» История жизни Доры Ивановны Павловой – спецпереселенки из Крыма

Надежда Кондакова

Школа № 1, г. Соликамск Пермского края, научный руководитель Л.А. Гирко

Дора Ивановна – болгарка, высланная из Крыма по национальному признаку, бывшая спецпереселенка, с 1944 года она живет на Урале, с 1945-го – в Соликамске. С этого же года до выхода на пенсию в 1975 году она работала в средней школе № 1 нашего города. Сегодня Дора Ивановна живет одна, умер ее муж, дети и внуки живут отдельно. Летом 2010 года Доре Ивановне исполнилось 90 лет, она не без труда передвигается по квартире, жалуется на зрение и слух. Но у нее хорошая память, прекрасная речь – настоящая учительская речь! А рассказывает она так, будто читает интереснейшую книгу, только это вовсе не книга, а ее воспоминания – рассказ о прожитых годах, в которых было и горе, и счастье.

Желябовка-Андреевка

Дора Ивановна родилась в селе Желябовка в Крыму. Мне было интересно узнать, что это за село, может, у него есть и своя история, есть ли сведения, как живет Желябовка сегодня. Тем более с 1944 года сама Дора Ивановна на родине не была.

Вспоминает Дора Ивановна: «Я родилась в Крыму в 1920 году. Моя родина – большое болгарское село – Желябовка Сейтлерского района, Крымской области, сегодня район наш называется Нижнегорский. Мой дедушка рассказывал, что наши родственники после войны с турками по разрешению царицы переехали в эти края из Болгарии. Здесь давали землю, они думали, что здесь они смогут жить спокойно».

Представители старшего поколения, с которыми довелось беседовать, в основном 1916–1935 годов рождения, хранят в памяти светлый образ родины своего детства и юности. В поселке Виноградном сосредоточились в основном выходцы из деревни Марфовка Приморского района Крымской области. Кроме того, есть выходцы из деревень Узун-Аяк, Туйгуч и Желябовка. Глубина исторической памяти восходит к временам турецкого ига и обстоятельствам поселения в Крыму1.

И Дора Ивановна в своих воспоминаниях упомянула, что ее родное село вначале называлось Андреевка. Название Желябовка – название «советское» – так село было названо в честь революционера Желябова в 1925 году.

Дора Ивановна: «Здесь жили в основном крестьяне: работали на полях, выращивали овощи, фрукты в садах. Жили за счет своего труда – кто работал, тот и жил неплохо. Дедушка был грамотным, был он инспектором по начальным школам, не вспомню, как правильно называлась его должность. У него была прекрасная библиотека, книги в красивых бархатных переплетах, мне очень хотелось их взять в руки, но это не разрешалось. А бабушка была совсем неграмотная. Но помогала женщинам при родах, была повитухой, так тогда таких женщин называли. Мои родители были крестьяне, отец Иван Константинович Вербов, мама Каллистра Федоровна Вербова, а еще в нашей семье были сестра Полина, на три года младше меня, и братик Костя, он родился в 1926 году. Мы жили вместе с дедушкой и бабушкой по отцу. Дедушка построил с сыновьями большой каменный дом для себя и сыновей – их было три сына.

В селе была большая, богато убранная церковь – такая красота, меня туда бабушка водила, она же и учила меня молиться. А потом церковь разрушили, все это было на наших глазах».

Как мне удалось выяснить, это был храм Святого Николая Чудотворца – одного из почитаемых болгарами святых.

У Желябовки есть своя история, и даже название села отражает исторические события: в Средние века татарская деревня Орус-Коджа, с середины XIX века – Андреевка, а с установлением советской власти – Желябовка. Менялось и основное население: вначале татары, позже – русские, украинцы, болгары, их в начале прошлого века было большинство.

Старший сын Доры Ивановны Евгений Сергеевич два года назад побывал в Желябовке. В основном село сегодня заселяют русские и украинцы, меняется его облик, в Желябовке скупают землю, строятся не дома, а коттеджи, но самое главное – в бывшем болгарском селе Желябовке почти нет болгар.

«Само слово „Урал“ страшило людей»

Детство Доры Ивановны совпало с коллективизацией, а значит, и с раскулачиванием, ссылками людей, признанных кулаками.

Дора Ивановна: «Вот по селу поползли слухи, что будут искать кулаков и выселять их на Урал. Само это слово „Урал “так страшил о люд ей! Один знакомый папы предупредил его, что наша семья тоже попала в списки кулаков, что их будут отправлять в ссылку. Это уже были не просто слова, нашу семью, дедушку и бабушку уже выгнали из нового каменного дома, мы стали жить в старом доме. Как волновались родители, дедушка и бабушка – все это чувствовали мы, дети. Решили прятаться. Но куда? Как? Крым маленький – не спрячешься, да и из села не уйдешь просто так. Рядом с Желябовкой стоял цыганский табор. Папа стал просить цыган помочь нам незаметно выбраться из села. Цыган пообещал, но просил заплатить – дать овцу и постель. За эту „плату“ цыгане спрятали нас и помогли бежать за Джанкой, в татарскую деревню. Рядом с деревней были поля и огороды, на которых выращивали овощи для завода „Крымконсервтрест“. Родители смогли устроиться работать на этих огородах. А поселились мы в амбаре, другого жилья не нашлось. Но покоя для семьи не было: родители волновались, как там дома, как дедушка и бабушка, может быть, нас ищут, чтобы арестовать. Так вышло, что мы о них ничего не знали очень долго, боялись им о себе что-то сообщать».

«В Крыму в 1930 году общее число арестованных по первой категории крестьян составило 1012 человек. Приведенную цифру никак нельзя называть полной, поскольку речь здесь идет только о главах семей. С учетом остальных членов семей реальное число раскулаченных составит не менее 5 тыс. человек.

Из названного выше количества арестованных 3 76 были приговорены к разным срокам лишения свободы, в основном – 3–5 лет, остальные – высланы за пределы Крыма в районы Архангельской области, Урала и Восточной Сибири. Кроме того, все привлеченные по первой категории лица были лишены избирательных прав. <…>

К 1 марта 1930 года в Крыму было раскулачено 2682 хозяйства. С учетом средней численности семьи (3,8–4 человека) это составляет около 10 тысяч человек. <…> Весной 1931 г. коллективизация в Крыму была в основном завершена. К концу 1931 г. колхозы объединяли 85 % крестьянских хозяйств и занимали 94 % площадей зерновых культур, 98 % площадей табака, 95,5 % садов, 98 % огородов и 86 % виноградников. <…> К концу 1932 года вне колхозов осталось только 15 % дворов»2.

Как это было, мы узнаем со слов Доры Ивановны. Каким же был результат коллективизации, ее достижения? Коллективизация явилась главной причиной голода 1932–1933 годов, который, помимо Украины, Белоруссии, Кубани и других территорий, задел и Крым. По разным оценкам, за период 1932–1933 годов голодной смертью умерло не менее 5–7 миллионов человек. Драматизм тех событий и сегодня не оставляет нас равнодушными, особенно когда слышишь рассказ об этом из «первых уст», от человека, который пережил все это сам.

Дора Ивановна: «Когда начался голод, произошел такой случай: у ворот дома дедушка увидел двух девочек – подростков, белорусок. Наши и не заметили, как они подошли к дому, а когда увидели, то было уже поздно, одна из девочек умерла. А вторая, Шура, была совсем без сил. Она даже не могла никого позвать, сидела рядом с умершей сестрой, которая уже окаменела. Шуру дедушка с бабушкой оставили у себя. Она и жила с ними все годы потом, в войну тоже жила. Дедушка с бабушкой ее и замуж выдали. И уже позже она, оставшаяся в Крыму, ведь она белоруска была, разыскала нас через Красный Крест, мы писали друг другу письма, посылали посылки. Она нам – фрукты, изюм, орехи, сушеные яблоки. А мы ей– картошку, только она по дороге замерзла, долго посылка шла, в холод попала».

О голоде Дора Ивановна не может вспоминать без слез, приговаривая, что вы никогда, никогда не поймете, что это такое…

Дора Ивановна: «Мы жили в татарской деревне, родители работали, и вот в дом пришла беда. Раз по селу проехала машина, которую все очень боялись, – „черный ворон“. Все, даже мы, ребятишки, знали, что это едут кого-то арестовывать. Арестовали тогда троих мужчин: украинца, белоруса и нашего папу. Уже потом мы узнали, что они были в тюрьме в Симферополе. Маму тут же выгнали с работы. И тогда нам пришлось голодать. Пока было лето, еще было терпимо. Ели всякую зелень, траву – все, что можно было есть. Но вот пришла зима – еды не было никакой, только вода, одна вода. И семья стала опухать от голода, ноги у мамы стали как бревна, она плакала, мы тоже плакали, но мама ничем не могла нам помочь. И никто почти не помогал: лишь иногда татарские женщины приносили кувшинчик молока. И никто не знал, что нас ждет дальше, о папе мы ничего не знали, жив ли, где он. Нам с сестрой Полиной в школе давали по 200 граммов хлеба, всем ученикам хлеб давали, но накормить этим хлебом маму и брата мы не могли. В эту страшную зиму умер маленький братик Костя, ему было всего семь лет…»