Сганарель. Боже ты мой! До чего складно все у вас получается! Словно наизусть выучили, говорите, будто по книжке.
Дон Жуан. Что ты можешь сказать на это?
Сганарель. Да могу сказать… Не знаю, что и сказать: вы так оборачиваете дело, что кажется, будто вы правы, а между тем не подлежит сомнению, что вы не правы. Мне приходили в голову превосходные мысли, а от ваших речей они все перемешались. На сей раз пусть так и останется, а к следующему разу я мои доводы запишу — вот тогда я с вами и поспорю.
Дон Жуан. Прекрасно сделаешь.
Сганарель. Но только, сударь, позволите ли вы мне и тогда сказать вам, что меня отчасти смущает тот образ жизни, который вы ведете?
Дон Жуан. Какой же, по-твоему, образ жизни я веду?
Сганарель. Очень даже хороший. Но вот, например, смотреть, как вы каждый месяц женитесь…
Дон Жуан. Что же может быть приятнее?
Сганарель. Так-то оно так, я понимаю, что это весьма приятно и занимательно, я и сам бы от этого не отказался, если бы тут не было греха, а между тем, сударь, так смеяться над священным таинством и…
Дон Жуан. Ну-ну, довольно! Это дело неба и мое, мы уж как-нибудь разберемся и без твоей помощи.
Сганарель. Ей-богу, сударь, мне часто приходилось слышать, что шутки с небом — плохие шутки, вольнодумцы никогда не кончают добром.
Дон Жуан. Замолчи, глупец! Ты же знаешь, что я не люблю, когда мне читают наставления.
Сганарель. Да я и не для вас все это говорю, боже меня упаси. Вы-то знаете, что делаете, и если уж вы ни во что не верите, так у вас на то есть свои основания, но бывают на свете такие наглецы, которые распутничают неизвестно для чего и строят из себя вольнодумцев, потому что полагают, будто это им к лицу. И вот если бы у меня господин был такой, я бы ему прямо в глаза сказал: «Да как вы смеете шутить с небом, как вы не боитесь издеваться над всем, что есть самого священного? Это вы-то, жалкий червь, ничтожная букашка (так я говорю тому самому господину), это вы-то затеяли обратить в посмешище все то, что другие люди почитают? Или, может, вы думаете, что если вы знатного рода, что если у вас белокурый, искусно завитой парик, шляпа с перьями, платье, шитое золотом, да ленты огненного цвета (я не вам все это говорю, а тому, другому), может, вы думаете, что вы от этого умней, что все вам позволено и никто не смеет вам правду сказать? Узнайте же от меня, от своего слуги, что рано или поздно небо карает безбожников, дурная жизнь приводит к дурной смерти и…»
Дон Жуан. Довольно!
Сганарель. О чем мы с вами говорили?
Дон Жуан. О том, что некая красавица пленила мое сердце и я, прельщенный ее чарами, отправился за ней сюда.
Сганарель. И вам, сударь, не страшно, что вы тут полгода назад убили командора?[29]
Дон Жуан. А чего мне бояться? Разве я не по всем правилам его убил?
Сганарель. По всем правилам, сударь, как нельзя лучше, — жаловаться ему не на что.
Дон Жуан. По этому делу я был помилован.
Сганарель. Так-то оно так, но все же вряд ли это помилование успокоило родственников и друзей, и…
Дон Жуан. О, не будем думать о злоключениях, которые могут нас постигнуть, будем думать лишь о том, что может доставить нам удовольствие! Особа, о которой я тебе рассказывал, просто очаровательна; привез ее сюда тот самый человек, за которого она должна здесь выйти замуж, а я эту чету влюбленных случайно встретил дня за три, за четыре до их путешествия. Я еще никогда не видел, чтобы два человека были так довольны друг другом и выказывали друг другу больше любви. Нежные проявления их взаимного пыла взволновали меня, поразили мое сердце, и любовь моя началась с ревности. Да, мне было невыносимо смотреть на то, как им хорошо вдвоем, досада распалила во мне желание, и я представил себе, какое это будет для меня наслаждение, если я смогу нарушить их согласие и разорвать эти узы, оскорблявшие мою чувствительную душу; однако до сих пор все мои усилия были тщетны, и я прибегаю уже к крайнему средству. Будущий супруг устраивает нынче для своей возлюбленной морскую прогулку. Я тебе пока ничего не говорил, а ведь все уже готово для того, чтобы моя любовь восторжествовала: я раздобыл лодку и подговорил людей, которые без труда похитят красавицу.
Сганарель. А, сударь!..
Дон Жуан. Что еще?
Сганарель. Все складывается очень удачно для вас, вы действуете решительно. Нет ничего лучше, как жить в свое удовольствие.
Дон Жуан. Словом, ты отправишься со мной и захватишь все мое оружие, чтобы нам… (Заметив донью Эльвиру.) Ах, какая досадная встреча! Мошенник! Ты почему мне не сказал, что и она здесь?
Сганарель. Вы, сударь, меня об этом не спрашивали.
Дон Жуан. Она совсем с ума сошла, даже не переоделась и явилась сюда в дорожном платье.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же и донья Эльвира.
Донья Эльвира. Соблаговолите ли вы узнать меня, Дон Жуан? Могу ли я по крайней мере надеяться, что вы соизволите посмотреть в мою сторону?
Дон Жуан. Признаюсь, сударыня, я удивлен, я не ожидал вас здесь встретить.
Донья Эльвира. Да, я вижу, что вы меня не ждали, вы в самом деле удивлены, но только совсем не так, как я надеялась, само ваше удивление окончательно убеждает меня в том, чему я до сих пор отказывалась верить. Поражаюсь собственной простоте и слабости моего сердца: оно все еще сомневалось в измене, когда у него было уже столько доказательств! Я была так добра или, сознаюсь, так глупа, что хотела сама себя обмануть и старалась разубедить свои же глаза и свой разум. Я искала доводов, чтобы оправдать то охлаждение, которое моя нежность почувствовала в вас, и сама придумывала сотни благовидных предлогов для вашего поспешного отъезда, только бы вы были чисты от преступления, в котором мой рассудок вас обвинял. Напрасно мои справедливые подозрения каждый день твердили мне одно и то же, — я не слушала их голоса, называвшего вас преступником, и с наслаждением прислушивалась к множеству нелепых измышлений, которые рисовали вас моему сердцу невинным. Но прием, оказанный мне, уже не оставляет сомнений, а во взгляде, которым вы меня встретили, я прочла гораздо больше, чем хотела бы узнать. Все же я была бы не прочь услышать из ваших уст о причине вашего отъезда. Говорите же, Дон Жуан, прошу вас, — посмотрим, как вам удастся оправдаться.
Дон Жуан. Сударыня! Вот перед вами Сганарель, он знает, почему я уехал.
Сганарель (Дон Жуану, тихо). Я, сударь? Я, с вашего позволения, ничего не знаю.
Донья Эльвира. Говорите вы, Сганарель. Мне все равно, от кого я об этом услышу.
Дон Жуан (делая Сганарелю знак приблизиться). Ну, рассказывай!
Сганарель (Дон Жуану, тихо). Да что я должен говорить?
Донья Эльвира. Подойдите же, раз вам велят, и объясните мне причину такого стремительного отъезда.
Сганарель (Дон Жуану, тихо). Мне нечего сказать. Вы ставите вашего слугу в дурацкое положение.
Дон Жуан. Ты будешь говорить или нет?
Сганарель. Сударыня!..
Донья Эльвира. Что?
Сганарель (поворачиваясь к своему господину). Сударь!..
Дон Жуан (грозит ему). Если ты…
Сганарель. Сударыня! Завоеватели, Александр Македонский и другие миры — вот причина нашего отъезда. Это, сударь, все, что я могу сказать.
Донья Эльвира. Быть может, Дон Жуан, вы откроете мне эти необыкновенные тайны?
Дон Жуан. Сударыня! Сказать по правде…
Донья Эльвира. Вы — придворный, и так плохо умеете защищаться! Ведь для вас это должно быть делом привычным. Вы так смущены, что на вас тяжело смотреть. Почему бы вам не напустить на себя благородное бесстыдство? Почему вы не клянетесь мне, что полны ко мне все тех же чувств, что по-прежнему любите меня необычайно пылко и что только смерть может разлучить вас со мной? Почему вы не говорите мне, что дела величайшей важности заставили вас уехать, не предупредив меня, что вам волей-неволей придется пробыть здесь еще некоторое время, а мне надлежит вернуться домой в полной уверенности, что вы последуете за мною при первой возможности, что вы, конечно, горите желанием соединиться со мной и что вдали от меня вы страдаете так же, как страдает тело, с которым рассталась душа? Вот как вам надо бы защищаться, а не стоять передо мной в замешательстве!