Однако такого гиганта как Уинтер она еще не встречала.
Налетевший ветер с дождем забарабанил в окошко, и двигатель такси громко взревел, когда машина завернула за угол и поехала вверх по склону. Из-за силы тяготения Аида откинулась на сиденье и посмотрела на руку Уинтера: костяшки покраснели от удара, а один палец даже кровоточил.
Она осторожно дотронулась пальцами, осматривая рану. Ее ладонь была вполовину меньше, чем у Уинтера.
– Сильно болит?
Он поднял руку и опустил на спинку сиденья, будто обнимая Аиду. Это ее одновременно и успокоило, и взволновало. Она чувствовала запах дождя на его пальто, помады в волосах.
– Да, но завтра будет хуже, так всегда.
– Тебе надо приложить лед.
– Возможно.
– У тебя впечатляющий удар.
– М-м.
– Но я тебя не боюсь.
– Уверена? – прошептал Уинтер медиуму на ухо.
Низкий голос отозвался во всем теле, и неожиданно у нее между ног потеплело. Аида заерзала на сиденье, но тепло превратилось в жар. Она попыталась сжать бедра вместе, что только ухудшило ситуацию.
Возможно, ей не следовало прислоняться к Уинтеру, проводить пальцами по покрасневшим разбитым костяшками. Но слабый рассудок воевал с телом, которое тянулось к гиганту.
– Уверена, – ответила Аида.
Рука за плечами опустилась на ее шею.
Это уже выходило за рамки деловых отношений.
Она не стала вырываться, а, повернув голову, не спеша подняла взгляд на его лицо и лениво моргающие глаза. Ноздри бутлегера раздулись. Аида хотела что-то сказать, но не знала что именно.
Возможно, поэтому, открыв рот, она в конце концов прижалась к губам Уинтера. Тот застыл, его губы не двигались. Она его шокировала? Уж себя так точно. Не в ее привычках целовать каждого встречного, особенно таких, кто бил других в лицо. И уж тем более работодателей. Ей нужно прекратить делать глупости и молить его о прощении.
И Аида бы так и поступила, не ответь Уинтер на ее поцелуй.
Он открыл рот, и Аида смутилась, издав радостный стон, но так и не смогла остановиться. Бутлегер обнял ее за плечи и притянул ближе. От влажных и мягких губ по рукам и спине Аиды побежали мурашки. Это случилось еще до того, как его ловкий язык скользнул меж ее губами и стал играть с ней.
Все мысли вылетели из головы, и Аида страстно поцеловала Уинтера в ответ. Она изнывала от желания, а объятия ощущались как… блаженство. Их первый поцелуй был незабываемым, но сейчас они упивались каким-то новым удовольствием взаимных прикосновений. Аида дотронулась обеими руками до галстука, обхватила шею партнера, желая касаться его кожи. Зарылась пальцами в его темные волосы, легонько царапнула кожу головы, вызвав одобрительный стон удовольствия.
Боже правый, как Уинтер искусен! Она не знала, да и плевать, где он научился так целоваться, властно лаская языком и овладевая ее губами. Но его таланты, казалось, волшебным образом перешли и к ней, потому что Аида, как ни странно, была уверена, что доставляет ему удовольствие, не говоря уже о собственном наслаждении. И уверенность получила подтверждение, когда Аида переместила левую ногу с колена на бедро Уинтера. Она понятия не имела, когда успела на нем повиснуть и почему осознала это только сейчас. И еще чуть выше. И почти оседлав его, как распутная шлюха, она коснулась ногой чего-то твердого.
Уинтер застонал.
Аида чуть не лишилась сознания от наслаждения.
Какой-то внутренний голос, который всегда сдерживал порывы и чувства, твердил, что она совершает чудовищную ошибку и заходит слишком далеко. И на поводу этой проснувшейся совести, Аида промямлила в рот Уинтера:
– Извини.
Отдышавшись, она прижалась щекой к его щеке, не зная, стоит ли снова поцеловаться, как хочется, или отодвинуться, как должно. Но Уинтер решил проблему сам, склонившись к ее шее и покрывая горло влажными поцелуями, сперва нежными… потом страстными, долгими. Возможно, Аида издала несколько отчаянных стонов. И точно выгнулась ему навстречу, снова задев возбужденный член. Ну, как «задев»… Потершись.
На сей раз она не стала извиняться.
А вот Уинтер сказал:
– И ты прости, – прижимаясь к чувствительному местечку на шее под мочкой уха.
Она задрожала и, словно в тумане, спросила:
– За что?
– За это.
Он провел рукой по тыльной стороне ноги, залез под юбку над подвязкой… под легкую шелковую рубашку без застежки. Обхватил ладонью голую ягодицу и осторожно сжал.
Аиду охватило желание. Она закричала ему в шею, то ли застонала, то ли невнятно понукала продолжать.
Уинтер прижался к ее шее открытым ртом и провел зубами по коже, одновременно массируя попку все требовательнее и жестче. Аида таяла в его объятиях. Она боялась, что, если он погладит длинными пальцами чуточку выше, то поймет, какая она влажная. Просто невероятно мокрая. Бедра стали скользкими от возбуждения, вызванного ее распутными телодвижениями на мужских коленях.
Аида даже немного смутилась. Или нет.
И чуть было не сказала Уинтеру, даже, скорее, чуть не потребовала, чтобы он ее взял прямо здесь и сейчас. Ей было плевать, хотелось лишь…
С переднего сиденья послышалось громкое осуждающее покашливание.
Водитель остановил машину у «Гри-гри».
Боже правый! Они же в общественном такси, занимались такими непристойностями на виду у незнакомца. Она совсем забыла… Как она могла?
« Что со мной не так? Я распущенная женщина».
Их ласки были намного скандальнее и безнравственнее, чем две прежние непродолжительные связи Аиды с мужчинами.
И ей это понравилось.
Именно тогда она с сожалением поняла, что подвержена той же порочности, в которой обвинила Уинтера, найдя в его кабинете те открытки.
– С вас пятнадцать центов, – сказал таксист, когда Аида сползла с колен бутлегера. Тот не хотел сразу отпускать добычу, но все же неохотно вынул руку из ее белья.
– Эй, я плачу тебе за услуги водителя, не смей пялиться на нее! – прикрикнул Уинтер на таксиста.
Затем приказал ему подождать, а Аида тем временем поспешно распахнула дверцу, чуть не споткнувшись на обочине и едва нащупав туфлями Мэри Джейн опору на мокром тротуаре. Ноги подкашивались, стоять прямо было трудно, а в голову пришла паническая мысль, что все проходящие мимо пешеходы точно знают, чем она занималась в такси.
– Ты в порядке? – спросил Уинтер за спиной, пока капли дождя стекали по ее пальто.
Аида вздохнула и повернулась к нему лицу. На улице он казался больше. И чертовски красивее. Она поймала себя на том, что глупо улыбается: