Прошлой ночью мне снова снился сон. Я проснулась, продолжая говорить, но что я говорила, не могу вспомнить. Помню кинжал. Длинный. Знаю, что должна им кого-то ударить. Помню, что Йорг причинил мне боль. Мне следует вернуться и прочитать свой дневник, но почему-то мои руки не желают листать страницы назад, только вперед. Я видела об этом сон.
Сейджес снова стоит у моей двери. Принцы ждут.
Мне не нравятся глаза этого человека.
Горгот ни на кого не похож. Не существует шаблона для отливки подобных левкротов. Он вышел из материнского лона уже весь перекрученный ядами Зодчих и с детства шел по изломанной тропе судьбы. Ребра, толстые и черные, прорывают плоть и торчат во все стороны, кожа краснее крови, а под ней тугими волнами движутся мышцы. Несмотря на то, что он был создан воевать и наводить ужас, он важен для меня, как немногие из племени Адама, к тому же большинство из них уже лежат мертвыми в земле.
14
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ
На следующий день после того, как мы покинули пески Тара и поехали по зеленым лугам Тертаны, я забрал у Макина шкатулку. В ее медном чреве я чувствовал острые края своей потерянной памяти и запертый внутри яд. Как-то Макин сказал мне, что человек, не знающий страха, не имеет друга. Неловко сжимая в руке шкатулку, увитую терновой веткой, я вдруг подумал, что наконец обрел друга. Я покрутил шкатулку, рассматривая ее бока. Ничего хорошего в ней не было, кроме моего прошлого. Должен ли человек немного бояться самого себя? Бояться того, что он может сделать. Знать, кто ты и на что ты способен, — ужасно скучно. Так и не открыв, я положил шкатулку на дно своей седельной сумки. Я ничего не спросил о Катрин. Я взял кинжал у Грумлоу взамен исчезнувшего своего и продолжил путь в Химрифт.
Мы ехали на север по широкой равнине, весенний ветер свободно гулял по ней и делал ее похожей на волнующееся зеленое море, по которому катилась одна зеленая волна за другой. Есть где разгуляться коню, пуститься галопом по равнине, ограниченной по краям темной стеной леса. Я дал волю Брейту, и он понесся, словно за нами гнались все черти преисподней. Братья тоже припустили и старались не отставать, всем очень хотелось поскорее оставить Тар как можно дальше позади. Древний огонь невидимо все еще полыхал там. Через тысячу лет гора Хонас, где я зажег Солнце Зодчих, возможно, станет похожей на Тар и по истечении времени вернется людям Землей Обетованной, а пока будет неприветливой, изгоняющей.
Когда мы вечером остановились на ночлег, я впервые увидел ребенка: он мертвый лежал в высокой траве у нашего лагеря. Я отбросил одеяло и пошел к нему. Горгот и Гог, устраивавшийся спать рядом с ним, наблюдали за мной. На месте, где лежало тело ребенка, никого не было. Я уловил лишь аромат, кажется, белого мускуса. Пожав плечами, я повернул назад. Есть вещи, о которых лучше сразу забыть.
Два дня мы ехали по берегу реки Райм, которая текла на восток между землями Тертаны и ее соседями. Когда-то берега Райма были садом императора, возделанным и ухоженным с необычайной заботой и утонченностью. Постоянное смещение границы государства то в одну сторону, то в другую, — и вместо сада теперь руины и грязное месиво под ногами.
В какой-то момент мы ехали по полю древних камней — сотни и сотни камней, уложенных рядами, среди них отдельно стоящие глыбы чуть выше и чуть шире обычного человека, вросшие в землю, покрытые мхом, а вокруг колышется трава по колено. До прихода Зодчих камни уже были здесь, так мне говорил Лундист. Тревожащая сила пульсировала между этими монолитами, и я пришпорил коня, заставляя братьев следовать за мной. Благоразумно покинуть это место как можно быстрее.
На четвертый день нашего путешествия пошел дождь, он моросил с раннего утра и до заката. Какое-то время я ехал рядом с Мейкэлом, который мерно покачивался в седле на своей серой кобыле. Он всегда раскачивался так, словно плыл по морю, неуклюже сутулясь вперед и отваливаясь назад.
— Мейкэл, ты любишь собак? — спросил я.
— He-а, говядина или баранина лучше.
Я ухмыльнулся.
— Оригинальная мысль. Я подумал, может быть, они тебе нравятся из-за своей глупости.
Зачем я издевался над Мейкэлом? На самом деле я его почти любил.
Я вспомнил, как однажды возвращался в лагерь после разведки в Маббертоне и его окрестностях, плавно переходивших в Топи Кена. Я съехал с тропы, тянувшейся по болотистой местности, и пустил Геррода раздвигать грудью невысокие кустарники и пушицу. Вначале я решил, что это взвизгнула деревенская девка, по глупости натолкнувшаяся на братьев, но это оказалась собака, которую эти двое братьев тыкали чем-то острым. Я спрыгнул на землю, схватил их за волосы — два пучка: один черный, другой рыжий — и оттащил в сторону. Они закричали, один даже в ярости попытался схватить меня. Я полоснул кинжалом по его ладони — молниеносное отточенное движение.
— Тебе не надо было этого делать, брат Йорг, — проворчал Джемт, прижимая к себе пораненную руку, с которой тонкой струйкой стекала кровь. — Тебе не надо было… а-а…
— Не надо? — переспросил я, когда братья начали обступать нас. — Скажи мне, брат Джемт, где я был, пока ты оттачивал свои военные приемы на этой беззащитной собачонке?
Джоб стоял рядом с Джемтом и потирал голову в том месте, где лишился клока волос. Я многозначительно посмотрел на собаку, он присел и разрезал веревку, освобождая пса.
— Ты был в городе, осматривался там, — ответил Джемт, его лицо сделалось пунцовым.
— Все верно, я осматривал Маббертон, — сказал я. — Куда мы собираемся нагрянуть «со слоном»,[2] как выражается твой брат-идиот. И вам было приказано сидеть здесь тихо.
Джемт сплюнул и левой рукой зажал рану.
— Я сказал: «Сидите тихо и не поднимайте шум на этом вонючем болоте, чтобы ни один головастик, ни одна жаба не вздрогнула от воя этой чертовой собаки». Кроме того… — я повернулся и обвел взглядом свою малочисленную банду, — мучить безответную псину значит накликать неудачу. Нельзя этого не знать, если у вас есть хоть капля мозгов и вы умеете читать.
Макин первым поддержал мой спектакль, его губы растянулись в широкой улыбке.
— Я умею читать, — сказал он, немало удивив братьев. — И в какой книге это написано, брат Йорг?
— Такая большая толстая книга, и называется она «Пошел ты ко всем чертям», — ответил я.
— И мучить собаку — к неудаче? — все с той же улыбкой спросил он.
— Да, знаю из личного опыта, — ответил я ему тогда.
А сейчас я чувствовал, как дождь тонкими струйками стекал по моему лицу, а мы все ехали по берегу Райма. Я тряхнул головой, отгоняя воспоминания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});