нихуя не ясно.
Ходил по местам, где раньше были те, кто обещал мне мудрость в тридцать, но они либо сдохли, либо хрен его знает, что с ними стало.
И вот теперь я частенько слышу: «Да только после сорока и станет ясно, что вообще и как». Но теперь я мудрее и сразу пытаюсь плюнуть такому умнику в харю, потому что уверен, что и в сорок один я не обрету ясности. Пусть лучше все так и останется непонятным. Может, оно и к лучшему? А то так встанешь утром, а тебе вдруг все стало понятно. Вообще все.
Ясно так, что пиздец, и вот что делать с этой ясностью? Непонятно.
Я планировал пробыть с Кариной все новогодние праздники, но сорвался в Москву уже второго января.
Даша написала сообщение, что соскучилась.
Карина психовала. Она не понимала, почему я уезжаю, а я ничего не мог объяснить. От этого она психовала еще больше. Я сказал ей, что люблю, поцеловал и понял, что больше ее не увижу. Когда она закрыла за мной дверь, я еще немного постоял в подъезде. Курил и прислушивался к себе. Вообще ничего не услышал.
Ничего.
Глава 75
Я сидел в баре и ждал Дашу. Давно уже ждал, поэтому успел порядочно накидаться пивом. Людей в баре было битком. Впереди была еще целая неделя новогодних выходных, и люди что было сил уничтожали организмы алкоголем.
В телевизоре, в интернете – да везде – обещали, что этот, две тысячи двенадцатый, год будет последним и жить нам всем осталось до декабря. Так сказали в незапамятные времена индейцы майя. А я не был против. Мне всегда хотелось, чтобы наступил глобальный пиздец. Наверное, если положить меня в какую-нибудь ультрасовременную больницу, подключить к сложнейшей аппаратуре, призвать самые светлые умы современной медицины, психологии, психиатрии, позвать астрологов, хиромантов, пару тибетских лам и одного алтайского шамана, обвесить проводами, побрить налысо и приклеить к голове всяческие электроды, ну, с такими странными присосками – можно было бы найти причину, отчего мне так хочется, чтобы он наступил.
Каждый раз, когда я слышал новость, что сегодня очень близко с Землей пролетит астероид, когда показывали убеленных сединами специалистов из НАСА, которые успокаивали и сообщали, что, дескать, волноваться нечего, все прекрасно, все пролетит мимо и ничего никуда не упадет, я расстраивался. Я надеялся, что они ошибаются и уже завтра все будет плохо. Телевизор зашуршит помехами, и покажут пустую студию новостей. Вот камера, направленная на то место, где должен быть ведущий новостной программы, но там никого нет. Иногда в кадре пробегают взволнованные люди, роняют бумаги и куда-то звонят. Появляется ведущий, не загримирован, небрит, в странном свитере и джинсах. Вот он собирается, справляется с волнением и начинает зачитывать заготовленный текст, но потом смачно плюет себе под ноги и говорит: «Да в пизду ваш текст. Люди, нам всем пиздец, через час на нас ебанется невъебенная хуйня с неба, и все, просто все. Я не знаю, что еще сказать», – и убегает в панике.
Небо озаряется всполохами, протяжно воют собаки и тянутся носами в холодное небо. Я выхожу на улицу, закуриваю сигарету – и вот! Вот оно! Ура! По небу несется огненный шар, и все – пиздец.
Помню, в детстве, когда смотрел ужастики и фильмы-катастрофы, тоже расстраивался. Я очень хотел, чтобы хоть раз зло победило добро. Чтобы летели ядерные ракеты и не было на них Брюса Уиллиса. Чтобы с неба падали метеориты, и динозавры с Кинг-Конгами разрушали города, а главного героя и спасителя человечества в конце фильма убивали с особой жестокостью. Чтобы супермена сварили в кипятке, чтобы у бэтмена сломались гаджеты и он разбился, чтобы Человека-паука сожгли на костре.
Но даже в кино ничего не долетает до Земли. Если какой потоп – то все равно все живы. Что может быть лучше, чем стать свидетелем глобального пиздеца, конца света, атаки инопланетян? Я очень надеялся, что этот, две тысячи двенадцатый, год меня не подведет.
Глава 76
Когда приехала Даша, я рассказывал ей про то, как хочу стать писателем и про огромные карие глаза. Она молчала и улыбалась. Потом мы катались всю ночь в ее машине по Москве. Когда наступило утро, мы сидели в машине возле ее дома и целовались. Она забралась на меня сверху и прижималась всем телом. Я безумно хотел ее трахнуть, но при этом чувствовал какое-то невероятное спокойствие, словно тысячу лет бродил по земле и наконец-то пришел домой. Мобильник звонил, приходили какие-то сообщения, но я на него не реагировал. Не хотелось знать ничего. Хотелось просто вот так сидеть и обнимать ее.
Она не пригласила меня домой. Я не настаивал. Было страшно что-нибудь испортить.
Через два дня Даша позвонила и сказала: «Приезжай».
Я приехал и больше от нее не уезжал. С того момента мне стало казаться, что я счастлив. Иногда я хотел разобраться, отчего именно, но ответа не находил. Может, от ее заботы. Она так чутко относилась ко всему, что меня тревожило. Стоило немного простудиться, Даша не отходила от меня ни на минуту, словно я смертельно больной. Поила чаем с малиной и лимоном, кормила какими-то таблетками, а потом сосала хуй. Все это в сочетании с ее красотой, такой красотой, что, когда идешь с ней по улице, невольно выпрямляется от гордости спина и расправляются плечи. Мне нравилось, как на нее смотрят другие мужчины, и от этого мне хотелось ее больше и больше.
Весной приехала Нелли. Она рассталась со своим парнем и перебралась домой в Москву.
Нелли хотела встретиться. Я был не против. Мы снова гуляли с ней по ночной Москве и курили гашиш. Весна в этом городе странная. Какая-то уставшая. Пропитанная выхлопными газами, она крадется по узким улицам, замирая зелеными островками молодой поросли на редких клумбах. Она растекается холодными лужами под ногами, проникает на грязных ботинках в метро, в подъезды, оседает на ковриках в машине. Пока март бьется насмерть с вроде бы уже прошедшим февралем, пока солнце спорит, пробиваясь теплом через облака, с холодным, колючим воздухом, уставшие от зимы люди начинают выпускать в пространство внутреннюю весну в отсутствии внешней. Внутренняя весна лучится из их глаз, улыбок – осыпается кристаллами холодного дыхания, но уже становится ясно, несмотря на погоду – зима отступила. Вот девушка бежит по тротуару в легкой весенней куртке, назло погоде, не укутавшись сегодня в шарф.