мостом и въехал на длинную аллею, и Стелла, выглянув, увидела огни дома, сияющие в конце перспективы.
– Какое это великолепное место, – пробормотала она почти про себя. – Дядя, у меня такое чувство, как будто я вот-вот войду в другой мир; и я думаю, что так оно и есть. Я никогда в жизни раньше не видела графиню; меня заперли в четырех стенах школы. Если она скажет мне хоть слово, я умру.
Он засмеялся и начал нащупывать рисунок, который принес с собой.
– Ты не найдешь ее такой уж ужасной, – сказал он.
Наконец экипаж добрался до конца проспекта и, обогнув широкую подъездную аллею, направился к главному входу.
Он возвышался над ними такой большой и внушающий благоговейный трепет, что сердце Стеллы, казалось, упало; но она снова покраснела, когда два высоких лакея в пышных, но не роскошных ливреях спустились по широким ступеням и открыли дверь. Она не позволит им увидеть, что она … боится. Испугалась; да, это было то слово, которое описывало ее чувства, когда ее ввели в зал, и она оглядела его необъятность.
Несколько других лакеев стояли с серьезными лицами, и горничная, одетая в черное, в безупречном муслиновом чепце, вышла вперед, как показалось Стелле, торжественными и величественными шагами, и почти благоговейным шепотом спросила ее, не поднимется ли она наверх; но Стелла покачала головой и собиралась размотать шаль, когда горничная быстрым, но почтительным движением взяла на себя задачу, выполнив ее с величайшей осторожностью и вниманием.
Затем ее дядя взял ее за руку, и она положила на нее свою руку, и в то же мгновение, как будто они ждали и наблюдали, хотя их глаза были прикованы к земле, два лакея раздвинули занавески, закрывающие коридор в гостиную, и другой лакей медленно прошелся перед ними с высоко поднятой головой.
Все это было так торжественно: тусклый, но достаточный свет, высокий зал с его флагами и доспехами, бесконечные занавеси с золотой бахромой, что Стелла вспомнила какой-то готический собор. Белые сверкающие статуи, казалось, смотрели на нее сверху вниз, когда она проходила между ними, нахмурившись от удивления своей смелостью войти в их торжественное присутствие, сама тишина, казалось, упрекала ее легкие шаги по покрытому толстым ковром мозаичному полу.
Она начала поддаваться, но вдруг вспомнила, что она тоже древнего происхождения, что она Этеридж, и что человек, на руку которого она опиралась, был художником, и великим, и она подняла голову и призвала цвет к своему лицу.
Пришли они не слишком скоро, потому что еще одна пара занавесок была раздвинута, и в следующее мгновение она стояла на пороге гостиной и услышала низкий, но отчетливый голос, произнесший:
– Мистер и мисс Этеридж.
У нее не было времени оглядеться; в мгновение ока она увидела изысканную комнату с затененными свечами и мягко поблескивающими зеркалами, увидела несколько высоких, одетых в черное, белогрудых джентльменов и богато одетых дам; затем она осознала, что высокая, красивая и величественная дама скользит через комнату к ним, и поняла, что это графиня.
Леди Уиндворд услышала объявление и поднялась с того места, где сидела с графиней Лонгфорд, чтобы поприветствовать гостей. Художник был ее любимцем, и, будь на то ее воля, он был бы частым гостем в холле.
Когда Лилиан рассказала ей о своей встрече с племянницей мистера Этериджа и попросила разрешения пригласить ее, она сразу же согласилась, ожидая увидеть какую-нибудь сдержанную женщину средних лет. Почему она представила ее себе такой, она не могла сказать; возможно, потому, что мистер Этеридж был стар и так подавлен. Она едва выслушала описание Лилиан, а Лейчестер не сказал ни слова.
Но теперь, когда она подошла и увидела молодую и красивую девушку, изящную и сдержанную, одетую с безупречным вкусом и выглядящую так изысканно, как будто она провела пару лондонских сезонов, когда видение Стеллы во всей ее свежей юной красоте внезапно и неожиданно обрушилось на нее, бесконечное удивление овладело ею, и на мгновение она остановилась, но это было только на мгновение, и ни одно изменение в ее лице, каким бы незначительным оно ни было, не показало ее удивления.
– Как поживаете, мистер Этеридж? Это было так мило с вашей стороны, что вы пришли. Я знаю, какая это большая честь, и я благодарна.
Вот что услышала Стелла, сказанное самым нежным голосом: "Честь, благодарна!" Так графиня приветствовала бедного художника. Свет, казалось, озарил разум Стеллы. Она ожидала увидеть высокую статную женщину, одетую в атлас и бриллианты, с придворно строгими манерами, а вместо этого перед ней была леди с тихим нежным голосом и лицом, полным мягкости и доброты. В одно мгновение она усвоила свой первый урок, что признак высокого положения и воспитания – это чистая мягкость и смирение. Королева сидит у постели больного крестьянина; пэр благодарит официанта, который протягивает ему зонтик.
– Да, это было очень мило с вашей стороны, что вы пришли. А это ваша племянница? Как поживаете, мисс Этеридж? Я очень рад вас видеть.
Стелла взяла ее за руку в перчатке, ее мужество мгновенно вернулось, и она подняла глаза на прекрасное, безмятежное лицо, не догадываясь, что, когда она это сделала, графиня была полна удивления и восхищения, когда темные глаза поднялись.
– У нас довольно маленькая компания, – сказала графиня. – Почти все наши друзья покинули нас. Мы должны были быть в городе, но лорда Уиндварда задержали дела.
Пока она говорила, граф приблизился к ним, и Стелла увидела высокого, худощавого, благородного на вид мужчину, склонившегося перед ней, словно ожидая прикосновения ее руки.
– Как поживаете, мистер Этеридж? Наконец-то нам удалось выманить вас из вашего скита, а? Как поживаете, мисс Этеридж? Надеюсь, вы не почувствовали холода во время поездки.
Стелла улыбнулась, и она поняла, почему каждый вход был закрыт занавесками.
Граф отвел художника в сторону, и графиня, просто положив пальцы на руку Стеллы, подвела ее к старой графине Лонгфорд.
– Племянница мистера Этериджа, – сказала она, затем обратилась к Стелле, это леди Лонгфорд.
Стелла почувствовала, как пара проницательных серых глаз уставилась ей в лицо.
– Рада познакомиться с тобой, моя дорогая, – сказала старая леди. – Подойди, сядь рядом со мной и расскажи мне о своем дяде; он замечательный человек, но очень злой.
– Неправда! – сказала Стелла.
– Да, злой, – повторила старая леди с улыбкой на морщинистом лице. – Все упрямые люди порочны; и он упрям, потому что упорно прячется, вместо того чтобы появиться на свет и согласиться прославиться, как ему и положено.
У Стеллы сразу потеплело на сердце.
– Но, возможно, теперь, когда ты пришла, ты убедишь его