сегодняшним днем и половиной восьмого завтрашнего дня, – сказал он, – или моя вера в ресурсы миссис Пенфолд будет поколеблена. Возьми это, моя дорогая.
Она медленно подошла к столу и написала две строчки, только две строчки:
"ДОРОГАЯ ЛЕДИ ЛИЛИАН, мы будем очень рады навестить вас завтра. Искренне ваша,
СТЕЛЛА ЭТЕРИДЖ"
Затем она позвонила в колокольчик и отдала записку миссис Пенфолд.
– Завтра я еду в Уиндворд-холл, – сказала она с улыбкой, – и мне нечего надеть, миссис Пенфолд! – и она засмеялась.
Миссис Пенфолд вскинула руки в манере, свойственной ее роду.
– Завтра в Зал, мисс Стелла! О, дорогая, что же нам делать? – Затем она взглянула на кресло и поманила Стеллу из комнаты.
–Тогда поднимайтесь наверх и давайте посмотрим, что у нас получится. В Зал! Подумайте только! – и она гордо вскинула голову.
Стелла сидела на стуле, с улыбкой наблюдая, как перестраивают скудный гардероб.
Как бы скуден он ни был, в нем было все необходимое для такого использования, которое обычно требовалось Стелле, но ужин в Холле был совершенно необычным. Наконец, подняв платье за платьем и отбросив его, покачав головой, миссис Пенфолд взяла кремовый сатин.
– Очень красиво, – сказала Стелла.
– Но это всего лишь сатин! – воскликнула миссис Пенфолд.
– Похож на атлас, немного, – сказала Стелла, – по крайней мере, при свете свечей.
– А у них настоящий атлас, и шелка, и бархат, – с жаром посетовала миссис Пенфолд.
– Никто меня не заметит, – утешительно сказала Стелла. – Это не имеет значения.
Миссис Пенфолд взглянула на нее с любопытной улыбкой.
– Так ли, мисс Стелла? Я не знаю, я думаю, что это должно быть платье или ничего; вы не можете пойти в хлопчатобумажном, или черном мериносе и муслине, который вы одевали прошлым вечером…
– Совсем не годится, – сказала Стелла. – Мы сделаем этот сатин подходящим, миссис Пенфолд. Я думаю, что он выглядит очень красиво; кружево хорошее, не так ли?
– Кружево? – задумчиво переспросила миссис Пенфолд, затем ее лицо просветлело. – Подождите минутку, – сказала она, бросила платье и поспешила из комнаты, вернувшись через несколько минут с маленькой коробочкой. -Кстати, о кружевах, мисс Стелла, вы только что напомнили мне, что у меня есть немного кружев. Это сделала моя мама, я не знаю, хороши ли они, – и, говоря это, она открыла коробку и достала из нее немного кружев.
– Хорошо! – воскликнула Стелла. – Это красиво, восхитительно, божественно. И вы одолжите кружево мне?
– Нет, я отдам его вам, если вы возьмете, мисс Стелла, – сказала добрая женщина с гордой улыбкой.
– Нет, нет, ни за что на свете, но я надену его, если вы мне позволите? – сказала Стелла, взяла длинную полоску и надела ее на шею. – О, это прекрасно, прекрасно! Это сделало бы самое бедное платье красивым! Я буду очень заботиться о нем, действительно буду.
– Что за чушь, дорогая мисс Стелла! Как я рада, что подумала об этом. И оно действительно выглядит красиво теперь, когда вы его носите, – и она с восхищением посмотрела на красивое лицо. – И вам понадобятся перчатки … Дайте-ка посмотреть … Да, у вас есть кремовые перчатки; они подойдут к платью, не так ли? А теперь вы спускайтесь вниз, а я посмотрю, что там, и приколю шнурок. Идете в Зал? Я так рада, мисс Стелла.
– Правда? – тихо спросила Стелла, спускаясь по лестнице. – Я не знаю, рада я или сожалею!
Глава 10
Большие часы в холле пробили половину восьмого, и звук поплыл по долине.
Мистер Этеридж стоял в дверях, одетый в вечернее платье, которое, каким бы старомодным и изрядно поношенным оно ни было, сидело на нем с любезным видом и придавало ему еще более утонченный вид, чем когда-либо. Он взглянул на часы и сделал шаг к лестнице, когда наверху появился свет, и легкие шаги прозвучали над его головой. В следующее мгновение видение, как ему показалось, всплыло в поле зрения и обрушилось на него.
Стелла была в кремовом атласном платье. Изысканное кружево облегало ее тонкую, изящную шею, в волосах у нее была красная роза; но не платье, не кружево, даже не роза приковали взгляд художника – это было прелестное девичье лицо. Волнение вызвало прилив теплого румянца на чистых оливковых щеках и яркий свет в темных глазах; губы были полуоткрыты в улыбке, и все лицо красноречиво говорило о приливе жизни и бодрости юности. Если бы у них был весь ассортимент Хауэлла и Джеймса на выбор, они не смогли бы выбрать более подходящее платье, —более подходящего цвета; все это создавало подходящую оправу для девичьей красоты.
– Ну, дядя! – сказала она, слегка покраснев.
– Что ты с собой сделала, дитя мое? – сказал он с простым удивлением в открытых глазах.
– Разве она … разве она не прекрасна? – в экстазе пробормотала миссис Пенфолд. И она принялась закутывать Стеллу в шерстяную шаль так осторожно, словно та была чем-то, что могло было быть уничтожено слишком сильным прикосновением.
– Имейте в виду, что на улице прохладно, не позволяйте ей стоять у открытого окна.
– И не позволяй воздуху дуть на меня, дядя, а то я растаю, – засмеялась Стелла.
– Честное слово, я почти склонен так думать, – пробормотал он.
Затем они сели в экипаж. Миссис Пенфолд осторожно расправила короткий шлейф презираемого сатина, и они тронулись.
– Как тебе все это удалось? – спросил старик, совершенно сбитый с толку.
– Я чувствую себя довольно странно, изображая блестящую молодую леди. И я чувствую себя … напуганной до смерти, – сказала Стелла, слегка вздохнув и рассмеявшись.
– Тогда ты скрываешь свою тревогу с бесконечным искусством, – парировал он.
– В том-то и дело, – согласилась она. – Мое сердце бьется, как паровой молот, но, как индеец на костре, я полна решимости улыбаться до конца. Они будут очень ужасны, дядя, не так ли?
– Кто? – спросил он.
– Графиня и образец … я имею в виду леди Ленор Бошамп. Мне придется быть осторожной, иначе я буду называть ее образцом в лицо. Что бы она сделала, дядя?
– Улыбнись и пройди мимо с любезным видом, – сказал он, смеясь. – Ты умная и смелая девочка, Стелла, но даже ты не смогла бы "воспрянуть духом", как мы говорили в мои школьные годы, от леди Ленор.
– Я не умна, и я дрожу, как мышь, – сказала Стелла, жалобно надув губки. – Ты ведь будешь рядом со мной, дядя, не так ли?
Он рассмеялся.
– Я думаю, ты вполне способна защитить себя, моя дорогая, – сказал он. – Никогда не знал никого из твоего пола, кто не мог бы.
Экипаж с грохотом пролетел над