— А, это вы, сударь… — широко зевнул он, помнивший д'Артаньяна как былого собутыльника Пишегрю и спутника в предосудительном прожигании жизни всеми доступными способами. — Господин маркиз изволят спать, поздненько вернулись вчера, то есть, если подумать, уже сегодня… — Тут только он рассмотрел красный плащ д'Артаньяна, украшенный серебряным крестом, проснулся окончательно и вытаращил глаза в несомненном почтении: — Это вы что же, в кардинальской гвардии теперь?
— Именно, — кратко ответил д'Артаньян, не расположенный вести с этим олухом долгие беседы. — Можешь не беспокоиться, я сам о себе доложу, к чему лишние церемонии…
Он решительно отстранил оцепеневшего слугу и прошел в комнату. Бездельник не соврал: Пишегрю и в самом деле валялся в постели, оглашая окрестности оглушительным храпом. На столе теснились бутылки и стаканы, шпага висела тут же, на спинке кресла, и д'Артаньян тихонько убрал ее подальше — осторожность не помешает, известно ведь, что загнанная в угол крыса от отчаяния способна прыгать высоко и кусаться ожесточенно…
Чуть подумав, он отыскал самый простой и быстрый способ — взял стоявший в углу медный жбан с водой и размашисто выплеснул его на храпящего маркиза.
Как и следовало ожидать, это возымело действие — маркиз, все еще с закрытыми глазами, вскочил, словно подброшенный взрывом бомбы, заорал спросонья:
— Наводнение!
И растерянно сел, смахивая с себя воду обеими руками.
— Не преувеличивайте, маркиз, — насмешливо сказал д'Артаньян, тщательно притворив за собой дверь. — сена не способна на такие фокусы. Это я, ваш добрый друг д'Артаньян… причем, прошу отметить, никакое не привидение, кои вроде бы порой приходят обличить негодяя, а самый обычный человек из плоти и крови. Правда, вашей заслуги в том, что я жив, нет — вы-то как раз приложили все силы, чтобы получилось совсем даже наоборот…
Пишегрю, отчаянно хлопая глазами, отшатнулся к стене. Люди его пошиба, ведущие определенный образ жизни, со временем привыкают моментально приходить в здравый рассудок и лихорадочно искать выход из самых неожиданных сюрпризов — иногда сама их жизнь зависит от изворотливости и быстроты ума… Так что беспутный маркиз, как убедился д'Артаньян, за какие-то мгновения оценил ситуацию и попытался выкрутиться…
— Д'Артаньян, мой добрый друг! — вскричал он, раскрывая объятия. — Ну вы и шутник, право! Мне приснилось вдруг, что сена вышла из берегов и я иду ко дну…
— Удивительно пророческий сон, — сухо сказал д'Артаньян, держа руку поближе к шпаге.
— Что за намеки? Черт, откуда вы взялись? И почему в этом плаще, что за маскарад?
— Маскарад? — усмехнулся д'Артаньян. — Нет, любезный, это не маскарад, а кардинальская служба…
— Вы в мушкетерах кардинала?!
— А вы не знали?
— Господи, откуда? После того прискорбного недоразумения в кварталах Веррери мы, если помните, не виделись более, я даже не слышал о вас… Ходили, правда, слухи, что вас то ли убили на дуэли, то ли вы вернулись в Гасконь…
Все это говорилось столь убедительным и располагающим тоном, с такой невинной физиономией, со столь невинно выпученными глазами и столь искренне прижатыми к груди руками, что д'Артаньян, не знай он всего, мог бы и обмануться…
— Бросьте, Пишегрю, — сказал он неприязненно. — я все знаю…
— Так-таки и все? — воскликнул Пишегрю с той наглостью, что у подобных ему субъектов порой заменяет отвагу. — В таком случае, не подскажете ли, сколько чертей может уместиться на кончике иглы? А сколько англичан в Англии? И из чего делают колесную мазь?
— Не паясничайте, — сказал д'Артаньян, чеканя каждое слово. — И не придирайтесь к формулировкам. Я имею в виду, мне известно все о покушении на сен-Жерменской ярмарке и о тех рейтарах, которых вы наняли, чтобы нанизать меня на полдюжины шпаг…
— Черт раздери, д'Артаньян, да что вы такое несете? Вы что, не останавливались с позапрошлого дня? Хотите вина? А трубочку никотианы испить не желаете? Ах вы, шутник…
— Хватит, я сказал! — прикрикнул д'Артаньян, топнув ногой. — Вы, милейший, заврались… Надобно вам знать, что рейтар по имени де Невилет оказался не просто прохвостом, а прохвостом законченным: получив от вас денежки, он пришел ко мне. И оттого, что захотел заработать еще полсотни пистолей, и потому, что испугался — ему никак не хотелось быть втянутым в убийство из-за угла человека, состоящего на кардинальской службе… свести вас вместе, чтобы вы слушали его показания — дело получаса… Не угодно ли взглянуть в окно?
Настороженно косясь на гасконца, с грозным и непреклонным видом стоявшего посреди комнаты с рукой на эфесе, Пишегрю, осторожненько прижимаясь спиной к стене на случай внезапной атаки, добрался до окна и бросил на улицу быстрый взгляд. Д'Артаньян не двинулся с места, он и так знал, что увидел там побледневший маркиз: де Вард и Каюзак, тоже в известных всей Франции красных плащах с вышитыми серебром крестами, стояли на противоположной стороне улицы, глядя на окна маркиза с видом терпеливо ждущих добычу охотников.
Пишегрю побледнел так, что его черные усы казались нарисованными отборным углем на белоснежной стене.
— Как видите, шутки кончились, — безжалостно сказал д'Артаньян. — До сих пор ваша персона служила предметом заботы лишь полицейских комиссаров. Положение изменилось самым решительным образом. Одевайтесь. Если не договоримся, мы все вчетвером прогуляемся до сен-Антуанского предместья, где стоит мрачное каменное сооружение, именуемое Бастилией. Потом мы трое уйдем восвояси, а вы там и останетесь. И вами займутся уже другие люди, которые умеют разговорить и людей покрепче вас…
— Нет, но как же… — сказал Пишегрю, улыбаясь уже просительно и жалко. — Моя скромная персона — и Бастилия…
— Не скромничайте, не скромничайте, — сказал д'Артаньян. — Вы натворили столько, что вполне доросли до Бастилии и ее пыточных подвалов… сейчас вас не спасет никакой родственник — как любого, кто попадает в Бастилию по велению кардинала…
— Д'Артаньян…
— Хватит! — прикрикнул гасконец без малейшей жалости. — Наверное, если бы вы пытались убить только меня, я бы вас… конечно, не простил бы, но отвел куда-нибудь на Прео-Клер или на пустырь за Люксембургским дворцом, попортил бы вашу шкуру шпагой и отпустил ко всем чертям. Но вы осмелились покушаться на жизнь женщины, которая мне дороже всего на свете, — и так просто уже не отделаетесь! Ваши косточки славно захрустят на дыбе в подвалах Бастилии!
Он не преувеличивал и не шутил, готовый привести все свои угрозы в исполнение. При одном воспоминании об острие шпаги, направленном Анне в сердце, кровь бросилась ему в лицо, и для жалости к этому подлецу попросту не осталось места.