знает обо мне, но ничего не знает о тебе. Он не знает о тебе самого главного.
– А что самое главное?
– А вот это тебе может рассказать только Ралус.
И Пата встала, подхватила прялку и пошла загонять коз.
А по вечерам она рассказывала мне другие сказки. Все они были про девочку-птичку, которая пела так сладко, что киты замирали в море и дождь переставал лить. С девочкой случались самые невероятные чудеса и приключения, смешные и страшные, но все они хорошо заканчивались, девочка-птичка всегда побеждала врагов и выходила сухой из воды.
– Эта девочка-птичка – моя мама, да? – спросила я однажды.
И Пата крепко обняла меня. Так обняла, что и без слов стал понятен ответ. Но тогда я спросила:
– Ты ведь выдумала все эти истории, да? Этого не было на самом деле? И трехголового волка, и малыша-тролля, и сломанной мельницы? Ты выдумала?
Пата немного подумала, а потом спросила:
– Ты умеешь читать, Уна?
– Немного.
Далеко-далеко был лес, в котором жила девочка Лита. Давно-давно в том лесу красивая и ласковая Ойра учила меня читать. С тех пор я не брала в руки книг, но я смогу соединить буквы в слова, раз я смогла прочесть тетради старика.
– У меня в доме всего одна книга. Больше мне и не нужно. Зато эта книга обо всем на свете. Бывают такие книги. Хочешь посмотреть?
Я кивнула, но не потому, что так уж сильно хотела, а просто из вежливости. Я ничего интересного в книгах не видела. Старик всю жизнь молился одной книге, разговаривал с ней чаще, чем со мной, но книга не спасла его от одиночества, ненависти и смерти.
Пата вышла из комнаты и вернулась, держа в руках… книгу старика!
Я сразу ее узнала. Тот же переплет, та же обложка! Неужели именно Пата съездила на Веретено и забрала книгу старика до того, как мы приплыли туда с Эльмаром? Неужели она знала и старика, и мой остров, и…
– Ты испугалась? Почему? – спросила Пата, глядя мне прямо в глаза.
Я замотала головой и отодвинулась. Я врала Пате, хотя чувствовала, что делать этого нельзя. Да и бесполезно.
– Уна-Эшвин! Говори мне правду.
И она вытянула из меня все: про старика и его молитвы, про его тетради, про то, как мы ездили с Эльмаром на Веретено и я не нашла ту книгу. Я говорила, а сама прислушивалась к книге, и чем дольше слушала ее, тем четче понимала: нет, это не та книга. Она такая же, но не та самая. Я рассказала все и подняла глаза на Пату.
Она долго молчала. И в конце концов сказала:
– Я храню эту книгу много лет и никогда не была на твоем острове. Но кто-то побывал там до вас с Эльмаром. И это очень плохо, Уна. Совсем плохо.
– Почему?
– Откуда нам знать, что это были за люди? А если вандербуты? А если императорский сынок, наследник престола, чтоб его тролли съели?
– Что такого в этой книге?
– Она может подсказать императору, где искать тебя. Она всегда отвечает на самые мучительные вопросы.
И у меня тут же возник именно такой.
– А зачем императору меня искать?
Пата вздохнула и не глядя открыла книгу. Во всю страницу была нарисована картинка – девочка с черными волосами и светлыми глазами держала в руках веретено. Я уже видела эту картинку когда-то давно в книге старика. Но тогда я не знала, что эта девочка – я.
Дырявые камешки
Все началось со слухов.
Кто-то приехал со Скользящей Выдры или с Патанги и сказал:
– Отец моей жены заболел какой-то странной хворью, поди, помрет, ни один знахарь не помогает, мы уже с самой Эйсы привезли старуху Мьёрке, она же всех на ноги поднимает, а тут только плечами пожала и убралась восвояси.
Кто-то съездил на Лассу или Окаём и, вернувшись, рассказал, что там полдеревни, где жили его родители, лежит с болезнью, которую ни один знахарь не знает, как лечить.
Пата хмурилась и молчала, а у ее дома все чаще стали собираться люди. Она выходила к ним, разговаривала, а в дом возвращалась мрачнее тучи. Я боялась, что они меня прогонят, что они ходят сюда, потому что боятся. Я и сама боялась: вдруг это я привела за собой болезнь, все-таки я так долго жила рядом с Воротами смерти. И я плохо похоронила старика, я тогда не знала, как правильно. Смерть этого не любит. Вдруг она бродит за мной по пятам?
Я опять вспомнила Литу и их дом в лесу. Ойру, что плела мне косы, Тессу и малышку Кассиону. А если я навредила и им? А если и Элоис тоже, Эрли, их детям? Что, если смерть добралась до угрюмого Барви и нервного Луры? Тяжелые, как мокрая шерсть, мысли одолевали меня и днем и ночью, но Пата будто не замечала этого, только все чаще уходила с соседями, только отправляла с рыбаками записки по всем островам, только косила желтую траву, а сыры стала делать такие соленые, что их почти невозможно было есть.
– Зато так они дольше будут храниться, – сказала она, и я поняла, что нас ждет трудное лето.
Я многое теперь понимала без объяснений. Да и бабушкино молчание иногда было многословнее всех речей.
Наконец беда получила имя – болезнь. Всех косит неведомая болезнь. Людей бросает то в жар, то в холод, а потом они просто цепенеют, лежат как мертвые. Болезнь не разбирает, старый ты или молодой, одинокий или нет, здоровый или не очень. Она идет по островам и ведет на привязи смерть.
Пата сказала, что мы возвращаемся на Патангу, велела уложить сыры, распустить коз, собрать все шерстяные нитки. Потом она долго ходила по берегу моря и вернулась очень довольная. Протянула мне серый камешек-бусинку с желтой полоской и дыркой.
– Возьми-ка его в рот, Уна, и держи за щекой.
– Зачем?
– Просто сделай, как я говорю! – вспылила она, и я поспешила послушаться.
Перед отъездом я навестила Птицу. Я уговаривала ее полететь со мной, но она не могла бросить своих только что вылупившихся птенцов.
На берегу стояли жители Птички. Они обступили Пату и меня, говорили, спрашивали, задавали ей вопросы, но не слушали ответов, перебивали друг друга, гомон нарастал, они все кричали, размахивали руками, что-то требовали, но я не могла понять, что именно. Вдруг один из них схватил мой парик и сдернул его с головы.
– Ага! – закричал он. – Вандербутово отродье! Вот кто привел к нам беду!
Толпа наливалась гневом так яростно и