— Извини, ничем не могу помочь.
— Бездушные вы существа! — Андреа резко встает, слегка поморщившись, словно коря себя за слабость. — Но это все уже неважно. Кэтрин жива, и я найду ее! — она резко разворачивается и уходит.
— Да подожди ты! — кричу ей вслед.
Люций, что ты творишь, что ты творишь?
Кэт
Мы молчим. Сатана ходит по комнате о чем-то грузно размышляя. Сминаю край одеяла, ожидая его решения.
— Такого еще не случалось и правильнее всего было бы еще раз провести обряд, — так спокойно рассуждает, словно думает: выкинуть опавший листок или засушить для гербария. — Можно устроить это тайно, но кажется, я знаю, что нужно делать.
— И что же? — неуверенно спрашиваю. Ход его мыслей не нравится. Боюсь даже представить изощренность фантазии дьявола, а тем более страшусь еще одной казни.
— Я отправлю тебя на землю.
— На землю? — переспрашиваю, не понимая, нужно радоваться или огорчаться и как вообще это все воспринимать.
— Проживешь еще одну жизнь и если попадешь сюда, то к тому моменту твоя история на небесах уже сотрется.
— Подождите… Новая жизнь, где я буду не я? — час от часу не легче!
— Да, — равнодушно молвит он, не глядя на меня. Ну что, паскуда, стыдно?! — Ты все забудешь.
— А если я не хочу забывать! — перед глазами возникают лица родителей и все, что происходило здесь.
— Я играл тобой, Люцифер играл, с родителями ты вряд ли уже увидешься, так что тебе лучше все забыть. Ведь так любят делать люди?
Играли — отдается нестерпимой болью на сердце. Это необъяснимо — просто больно. А чего стоило ожидать от Сатаны? Нечего теперь удивляться!
— Вот именно, — он подходит ко мне и берет лицо в свои руки, но в эту минуту дверь со скрипом отворяется. — Я подобрал идеальный вариант для твоей следующей жизни…
— Что ты творишь? Убери от нее свои грязные лапы! — в комнату врывается женщина, забытый голос которой до боли в душе знаком.
— Мама?
— Кэтрин…
Я не верю тому, что слышу. Этот голос разносится по венам, болезненно проникает сквозь черепную коробку, врываясь в сознание воспоминаниями о ласковых руках и любимых песнях, которые напевали в детстве.
Выглядываю из-за спины Сатаны и вижу такую родную фигуру, такое родное лицо, такие родные лазурные глаза, как и у меня! Дыхание перехватывает от накатившей радости и волнения, а в глазах начинает щипать и все расплывается.
Мама, это мама!
— Мамочка! — подскакиваю с кровати и, не взирая на ломающую слабость во всем теле, бегу к самому дорогому человеку в своей жизни.
— Дочка! — с тихим всхлипом она подлетает навстречу и заключает меня в крепкие объятия, наполненные забытым теплом. Все детство проносится щемящей болью перед глазами, охватывая радостью долгожданной встречи, в которую уже и не верилось.
— Мамочка, это ты! — мутная пелена застилает глаза, и я утыкаюсь лицом в ее плечо, смахивая пробежавшие слезинки.
— Наконец-то мы встретились… — дрожащим голосом шепчет она, ласково поглаживая меня по волосам. Тонкий аромат ее энергии ударяет в нос, мама пахнет цветками яблони — так же, как пахла ее любимая туалетная вода. Мелочи, которые я помню и которые так согревали в минуты одиночества…
Вдыхаю полные легкие. Да, этот запах въелся глубоко под кожу, заставляя впадать в уныние каждую весну, проходя мимо цветущих садов.
Мысленно улетаю в детство, ощущая себя маленькой девочкой, которая разбила коленку и прибежала к маме за утешением. Дорожки слез неустанно стекают по щекам, и я блаженно прикрываю глаза, наслаждаясь этой близостью.
Сколько лет я мечтала упасть в объятия мамы, даже не надеясь на это? Это ли не сказка — увидеть самого родного человека после стольких лет разлуки, после стольких лет смирения утраты, после того, как тебя морально растоптали, уничтожили?
Коснуться, почувствовать тепло рук и знать, что это не сон, не видение, знать, что тебя не дадут в обиду…
Нечаянная радость врывается в грудную клетку, окутывая каждую клеточку счастьем! Мы стоим обнявшись, слушая только биение наших сердец и напрочь забывая о времени и пространстве. Хочу раствориться, навсегда запечатлеть этот момент в памяти…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Неожиданно лицо мамы становится мрачным и она отстраняется, выходит чуть вперед, прикрывая меня.
— Что за представление ты здесь устроил, Сатана?! — с леденящим душу холодом спрашивает она, готовясь защищать своего ребенка.
— Да будет Вам известно, добропочтенная Архангел Вейлт, что Ваша дочь вела себя как настоящая плебейка и даже была не против нарушить правила, расследуя свою смерть, не гнушаясь при этом прибегнуть к физическому насилию. Как думаете, она еще достойна стать ангелом? — Сатана делает паузу и ехидно улыбается, словно потирая руки от того, что ему удалось искромсать мамино достоинство. — Как Вам известно, душечка, обычно за этим следует наказание, — его улыбка наполняется саркастичным ядом.
Мама расправляет плечи и оборачивается ко мне, испепеляя строгим взглядом, я же стыдливо склоняю голову.
— Не твоих ли это рук дело, глубокоуважаемый Сатана? — мама гневно встряхивает крылья.
— Не это ли прекрасная возможность, чтобы подпортить существование Архангелу-самозванцу? — вопросом отвечает тот.
— Так вот что Вас гложет?! Кажется, когда меня переводили в этот чин, Вы не были против. Или это была пресловутая двуличность дьявола? Думала, на небесах сидят разумные существа, которые могут разобраться, кто достоин идти дальше по иерархии, а кто нет.
— Не надорвитесь, голубушка, с Вашей дочерью, по крайней мере, все предельно ясно!
— А я так не думаю. Насколько мне известно, Вы судили ее на смертную казнь. Но, как ни странно, Кэтрин осталась жива, а значит, этого хотел сам Создатель! Каким бы всемогущим Вы себя не считали, он-то сильнее! — насмешливый тон мамы, стирает улыбку с лица Сатаны, его глаза наливаются чернотой, которая ищет выход.
— Вы только присмотритесь, Архангел Вейлт, что за всеми улыбочками Ваших собратьев кроется настоящая ненависть, которая не должна быть свойственна ангелам. Вам никогда не стать одной из них. Можете считать мои слова за дружескую услугу. Поверьте, я знаю насколько пáдки лучшие из лучших.
— Да уж, прекрасный способ показать мне мое место.
— Только не вините дочь, она была всего лишь марионеткой в руках опытного кукловода. С ней было приятно иметь дело, — он переводит взгляд на меня и нагло усмехается. — Да и кто сказал, что это должна была быть честная игра? — слова Сатаны режут больнее ножа, и я устремляю на него стеклянный взор, полный обиды, перерастающей в ненависть.
Гадко, противно, дьявол, чтоб тебе гореть!
Чувствую, как он проникает в мои мысли, вызывая легкое головокружение. Его лицо чуть смягчается, и я отворачиваюсь, не желая видеть его лживый взгляд. Мама, словно сообразив что происходит, нервно отходит к окну.
— Что ты собирался делать? — после недолгого молчания, она нарушает тишину. — Ты же знаешь, что Кэтрин ничего не забудет.
— Не забудет, если ее не отправить на землю.
— На землю? — ее белоснежные крылья трепещут, приобретая металлический окрас. — Ты в своем уме?!
— Ее надо спрятать. Ты же понимаешь, насколько необходимо держать в тайне то, что она выжила.
— А отправить ее на землю, вопреки небесному закону — это не нарушение? Вдруг она и там не забудет прошлое? У нее ведь дар!
Всмысле дар? Уже ничего не понимаю!
— Будет всего лишь очередная безумная девушка, — равнодушно протягивает Сатана, словно речь идет не обо мне.
— Ты хочешь сделать из моей дочери умалишенную?! — вскипает мама, направляя металлические оперения в сторону демона.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Подумаешь, проживет жизнь в собственном мирке, — пожимает плечами тот, но мама вдруг только улыбается в ответ.
— Ты ведь сам этого не хочешь, Самаэль, так же как и знаешь, что она уже прошла свой путь, иначе не оказалась бы здесь, — отрешенно произносит мама, и я окончательно перестаю соображать, что здесь происходит. Сатану зовут Самаэль?