Елена пробежалась по списку и злорадно усмехнулась:
— Никакой Бекетовой тут нет.
— Как нет? Они должны были включить меня! — Блондинка перегнулась через стол и попыталась заглянуть в список.
Елена проворно прикрыла его рукой:
— Нет тут вашей фамилии.
— Но я точно знаю, что меня включили в группу! — Девушка чуть не плакала. — Может быть, я есть в каком-нибудь другом списке?
— Этот единственный. Звоните в свой деканат и уточняйте!
Девушка полезла в сумку за сотовым. Воспользоваться городским телефоном Елена ей не предложила.
Пока блондинка набирала номер, зазвонил факс за спиной Елены. Она села вполоборота, чтобы не спускать глаз с незадачливой студентки. Мало ли что та способна выкинуть в волнении!
— Никто не отвечает. — Девушка положила телефон обратно в сумочку. — В это время в деканате никого нет.
Она умоляюще смотрела на Елену, но та читала факс, беззвучно шевеля губами, словно проговаривая про себя каждое слово. Блондинка вытянула шею.
— Это из деканата, да? — воскликнула она обрадованно.
Елена скривилась:
— Паспорт давайте. И запомните, если вы еще хоть раз опоздаете на практику, я вас не пущу.
К счастью, дверь кабинета не скрипела, а тот, кто вошел к мэру последним, благородно не закрыл ее полностью, оставив маленькую щель. Бесшумным призраком Маринка просочилась внутрь и встала за спинами парней, которым не хватило стульев. Сердце у нее колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, но Маринка успокаивала себя тем, что самое страшное для нее позади.
По крайней мере, сегодня.
Идея пристроить ее практиканткой в Белый дом принадлежала неугомонному Антонио. Он выяснил, что Добрышевский решил поиграть в покровителя молодежи и позволил студентам-управленцам пройти практику в своей вотчине. План родился в считаные секунды. Антонио раздобыл образец подписи декана и состряпал дополнение к списку практикантов, состоявшее из одной-единственной студентки Марины Бекетовой.
Перспектива стать засланным казачком в стане врага Маринку не прельщала. Роль стороннего наблюдателя и советчика нравилась ей гораздо больше. Но ни Антонио, ни Галка, ни Денис в практиканты не годились по причине возраста, и поэтому робкий Маринкин протест во внимание не приняли.
— Ты будешь в самой гуще событий, тебе понравится, — «утешил» ее Антонио.
Спрятавшись за плечистым парнем в темном свитере, Маринка почувствовала, что запашок у этой гущи неважный: едкий пот стоявшего перед ней студента смешивался с еле уловимым амбре свежеокрашенной стены и лакировался ароматом женских духов, которым успела пропитаться вся комната. Властитель Белого дома, как мартовский кот, расхаживал взад-вперед по кабинету и не сводил с девушек масленых глаз. Не нужно было обладать дипломом психолога, чтобы понять: Владимира Григорьевича одолевают мысли весьма далекие от воспитания подрастающего поколения. Он напоминал модницу, попавшую на распродажу любимых марок и озадаченную единственным вопросом: что бы выбрать из предложенного изобилия?
Однако какие бы пленительные образы ни теснились в голове мэра, это никак не отражалось на гладкости его речи. Он с чувством вещал о будущем Горечанска, об ответственности каждого жителя, о надеждах, возлагаемых на новую смену.
Новая смена сидела, не шелохнувшись, и жадно впитывала мэрские откровения. Одна Маринка его речью не интересовалась и разглядывала Добрышевского без стеснения и пиетета.
Владимиру Григорьевичу было около пятидесяти. В отличие от большинства ровесников, он уделял своей внешности огромное внимание и поэтому пользовался у прекрасного пола не меньшей популярностью, чем в молодости. Некогда белокурые волосы поседели, но сохранили густоту, ярко-голубые глаза не поблекли ни на йоту. Обязательные упражнения в спортзале сделали плечи широкими, осанку мужественной, все это в сочетании с белозубой улыбкой помогло Добрышевскому покорить не одну красавицу.
Впрочем, высокая должность накладывала определенные ограничения на привычки и вкусы Владимира Григорьевича. Приходилось блюсти моральный облик и помнить о любопытных журналистах, которые ради скандала не погнушаются залезть в чужую постель. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы рисковать из-за пары стройных ножек и всего, что к ним прилагается.
Однако умеренное женолюбие приносило Добрышевскому дополнительные дивиденды. Женщины инстинктивно чувствовали в нем неравнодушного мужчину и без колебаний отдавали ему хотя бы свои голоса. Другие кандидаты на кресло мэра существенно проигрывали по сравнению с ним. У них не было ни столь очаровательной улыбки, ни томной поволоки во взоре, ни вальяжных раскатистых интонаций…
Трудно будет с таким бороться, размышляла Маринка. В плане внешних данных и умения подавать себя Родион Кошмариков проигрывал Добрышевскому по всем пунктам. Что с того, что он моложе? У женского электората Родион может рассчитывать разве что на материнский инстинкт, в то время как Добрышевский пробуждает в сердце каждой дремлющую страсть. Родиона пожалеют, а проголосуют за нынешнего мэра.
— …А теперь я с удовольствием отвечу на ваши вопросы. Мне кажется, девушка в последнем ряду хочет о чем-то меня спросить.
Маринка сообразила, что речь идет о ней, только когда парень в темном свитере обернулся и отошел в сторону. Сидящие девушки зашушукались, кидая на Маринку взгляды, Добрышевский ободряюще улыбался. Надо же, разглядел, паршивец!
Ей захотелось провалиться сквозь землю. Она ни слова не помнила из его речи и даже примерно не представляла себе, какой вопрос был бы уместен. Пауза неловко затягивалась. Маринка вздохнула поглубже и выпалила:
— Я бы хотела узнать, Владимир Григорьевич, сколько времени нам будет разрешено работать рядом с вами.
Кто-то отчетливо хихикнул. Улыбка Добрышевского превратилась из доброжелательной в игривую. Маринка перевела дух. Она высказалась не по теме, но этого никто не заметил, Добрышевский в том числе. Известный приемчик: хочешь отвлечь внимание, намекни на нежные чувства.
— Вам так хочется поработать рядом со мной? — осведомился Добрышевский. — Простите, не знаю вашего имени.
— М-марина.
— Рад познакомиться, Мариночка.
Проще всего было бы тут же признаться мэру в горячей и безответной любви и заставить его окончательно забыть о злосчастной речи, из которой она не слышала ни слова. Но Добрышевский производил впечатление решительного мужчины, и проверять, на что он способен в данных обстоятельствах, было небезопасно. Маринка ограничилась нейтральным комплиментом: