– "Освободившиеся юнкера и офицеры сюда!" – кричит Пальчинский. – "Дальше спешите!"… – бросает он мне. Но дальше бежать мне не с кем. Но несколько секунд, и ко мне подбежало человек 7 – 9 юнкеров и прапорщиков, и мы снова несемся вперед, но уже по лестнице. Ближайший матрос, все поворачивающйся в своем бегстве, словно затравленный зверь, пытается стрелять, но неудачно, и он спотыкается. Честь схватить его первым принадлежит мне, несмотря на горячее желание этого достигнуть у прапорщика. Вырываю револьвер и сталкиваю вниз к юнкерам, для ареста, для отнятия гранат, и снова несусь дальше за обогнавшим меня прапорщиком и двумя юнкерами слева. Но вот, лестница кончилась, и преследуемые нами матросы и солдаты несутся уже по огромному залу.
Теперь их больше. Вместе с ними, в безотчетном страхе, удирают те товарищи, что в спокойном настроении спешили вниз в 1-ый этаж.
В зале мы снова освобождаем небольшую группу юнкеров, из которых некоторых посылаю отвести вниз новых, захваченных пленных, и снова дальше. Министра уже с нами нет. Он остался внизу закреплять успех.
Но вот и этот зал кончился и налево перед нами, – мной, прапорщиком и четырьмя, пятью юнкерами, – новый зал с корридором впереди. В этом зале повторяется то же, но с тою разницей, что захваченные было в плен юнкера и находившиеся в нем уже сами при нашем появлении срываются со всех сторон и, набросившись на столы, с лежащими на них кучами гранат, помогают задерживать и обезоруживать своих бывших сторожей, пустившихся было наутёк.
"Разве ты солдат?" – набросился я на замахнувшегося гранатой "большевика".
Тот заморгал глазами от моего вопроса.
"Я тебя, скотина, спрашиваю. Опусти руки, когда с тобой разговаривает офицер!" Он покорно опустил занесенные руки с гранатами.
"Положи на пол! Ведь не умеешь их держать! Еще себя взорвешь!" Солдат затрясся, положил гранаты и вдруг заревел.
"Сволочь, на офицера руку поднял!.. Ну ладно… ты не виноват. Тебе голову замусорили другие. Знаю… Не бойся… Жив останешься!" – говорил я ему и в то же время уже осматривал это поле битвы, к огромному счастью, совершенно бескровное.
"Надо дальше в корридор. Хорошо, что эта шантрапа без боевых руководителей," – оставляя земляка реветь, подошел я к прапорщику, снимавшему с матроса гранаты.
– "Этих надо убрать", – заметил он мне.
"Да, это вы правы".
Через несколько минут пять юнкеров повели 11 человек матросов и солдат вниз.
"Пришлите сюда первопопавшихся юнкеров!" – отдал я приказание уходящим. И оставшись один, я увидел, что нас осталось всего четверо: я, прапорщик, юнкер нашей Школы Шапиро и юнкер ораниенбаумец.
– "Там где-то есть вход", – указал на корридор прапорщик.
"Черт его знает, там много этих дверей. Ну ладно, идемте! Вы останетесь тут охранять гранаты и в качестве резерва, – приказал я ораниенбаумцу, – а мы в корридор. Отыщем выход. Забаррикадируем столами и все будет великолепно. Пока задача выполнена".
Уже несколько дверей нами освидетельствовано. Все заперты. Но вот, прапорщик открыл дверь и вскрикнул. Просунувшийся матрос схватил его за ногу. Он упал и сразу оба исчезли за порогом. Крик испуга и ругань сразу родили во мне представление, что там, в темноте, лестница, и на ней засада. Моя стрельба подняла еще больший шум и топот. "Удирают". – "Вперед!" – И я с юнкером Шапиро бросились в темноту.
"Проклятие!" Лестница оказалась винтовой, металлической и вертикальной.
Стрелять и бросать гранаты бесполезно. Но вот просвет пролёта и граната летит туда. Взрыв. – Еще крики. Хлопание двери и тишина.
Прислушался. Тихо, ни одного звука. Начали спускаться – площадка и дверь.
Толкнули. Заперта. Еще раз толкнули – заперта. Поискали еще выход. Нет.
Голые, холодные стены. Порылся в кармане, отыскивая спички. Коробка есть, но спичек не оказалось. Я посовещался с юнкером Шапиро и стали подниматься обратно. И вдруг проскользнуло соображение: "А что, если наверху, из других комнат, выскочили на нашу стрельбу и заперли двери?" – И от этой мысли стало холодно. "Скорее, скорее наверх, к двери, к свету!" – звенело в голове.
Но вот площадка. Руки ощупывают холодные, гранитные стены.
"Дверь!" – вскрикиваю я и толкаю. "Заперта"… – мелькает сознание от ощушения бесплодности надавливания на нее. Ищу ручку. Таковой не оказывается.
"Выше!" – вдруг просветляется мозг соображением, что это промежуточный этаж, и мы снова с юнкером бросились подниматься по лестнице вверх. Но вот, стало что-то сереть на стене и через несколько ступенек мы очутились перед открытой дверью в показавшийся мне необычно ярко освещенный корридор. С чувством облегчения вышли в корридор.
"Но ведь это не конец", – сказали мне груды гранат, спокойно лежащие на полу около стола перед дверью в этот корридор. И вопрос о том, что делается там, на баррикадах, у комендантской, у Портретной Галлереи, у мучеников, членов Временного Правительства, снова вырос в душе.
И необходимость действия повелительно завладела всем существом.
"Дорогой мой, вам не будет неприятно остаться одному здесь, пока я сбегаю за юнкерами? Я послал бы вас, но боюсь, что юнкера чужих Школ вас не послушаются".
– "Ради Бога, господин поручик, приказывайте. Я все исполню, что вы прикажете, только не считайтесь с желанием уберечь меня. Я не боюсь. А вам необходимо оправиться и организовать оборону, а то снова налезут!" "А где же ораниенбаумец?" – спохватился я и бросился в залу. Там было пусто.
"Может быть, в следующей зале еще есть кто"… – и я бросился дальше. Но никого не было и там… И я вернулся обратно в корридор, где продолжал стоять юнкер Шапиро.
– "Господин поручик, я стану на лестнице, у стенки. Это будет незаметнее и выгоднее", – встретил он меня своим соображением. "Хорошо", – согласился я.
"Никого нет, надо идти к Пальчинскому. Черт, не понимаю, почему не присылают подкрепления", – говорил я, передавая юнкеру револьверы и гранаты, захваченные из залы.
– "А может быть, там идет бой", – высказал он предположение.
"Возможно. Ну – я бегу. Да хранит вас Господь! – Если все благополучно, я сейчас же назад. Простите, родной, что оставляю, но по совести иначе не могу.
И смотрите, в случае чего, живым в руки не попадайтесь. Пощады теперь не будет!"… – крикнул я уже из зала и понесся бегом к 1-му этажу.
Лишь в конце второго зала, у лестницы, попался только обрюзглый, маленький, седой придворный служитель, при моем приближении весь сжавшийся и задрожавший.
"А, револьвера испугался", – подумал я, заметив, что его глаза смотрят на мою руку, сжимавшую наган, который я забыл спрятать в кобуру. И от этой мысли рука было дернулась к кобуре, но сразу не попав в нее, я оставил руку с револьвером в покое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});