– "А какой у меня револьвер, я всегда с ним", – смущенно говорил мне вольноопределяющийся верзила, вытаскивая правую руку и нерешительно подымая ее кисть, с зажатым в пальцах браунингом.
"Хороший, но вы не играйте им! Оружием не играют", – наставительно громко произнес я ответ, хватая левой рукой за его кисть с peвольвером и подымая свой наган правой рукой. "Играя – можно убить", – кончил я.
Находившиеся в нескольких шагах юнкера-ораниенбаумцы – уже стояли рядом.
"Бросьте револьвер, вы не умеете с ним обращаться! – Взять его!" – приказал я юнкерам, когда браунинг упал из разжавшихся пальцев. "Я арестую вас! Ведите в Портретную Галлерею!" – отдал я приказание юнкерам, внутренне поражаясь ровной четкой интонации собственного голоса в то время, когда сердце готово было выскочить из груди.
В Портретной Галлерее, куда я вошел с юнкерами и нечаянным пленником, – стоял в воздухе Содом и Гоморра. Строились какие-то юнкера, то вбегая в строй, то выскакивая из него. От шума и света и предшествующего волнения, я остановился, чтобы разобраться в впечатлениях. Прямо передо мной стоял Комендант Обороны, правее Пальчинский, кричащий негодующе на поручика Лохвицкого, с совершенно искаженной физиономией, что-то в свою очередь кричащего Пальчинскому. А еще ближе направо у незамеченной мною деревянной загородки-будки стоял поручик Скородинский и двое юнкеров на часах. Из загородки доносились какие-то грубые восклицания и смех.
– "Господин полковник, я приказываю арестовать этого большевика", – указывая на Лохвицкого Коменданту Обороны, горячился министр.
– "Черт знает что! Второй офицер оказывается большевиком!" – кончил, приходя в себя, Пальчинский и, отвернувшись от поручика к строющимся юнкерам, стал торопить построение.
"А, вы пришли! Это превосходно. Вот, господин министр, офицер, за которого я вам ручаюсь", – указывая на меня Пальчинскому, продолжал Комендант Обороны.
"Не зевайте", – бросил я юнкерам и подошел к начальнику Обороны с докладом о положении вещей внизу и об аресте мною, за странное поведение, вольноопределяющегося, в котором я подозреваю матроса, но в чем убедиться документально не успел.
– "Где он? А этот! Отлично сделали, что арестовали. Я уже хотел это сделать, но он как-то ускользнул из глаз. Поручик Скородинский, примите и допросите…
А вы, принимайте командование взводом и отправьтесь очистить от большевиков ту часть Дворца, что примыкает к Эрмитажу, откуда они все больше и больше наполняют Дворец", – отдал мне приказание Комендант Обороны, указывая на строющихся юнкеров.
– "Приведите их скорее в порядок", – обратился ко мне министр.
"Слушаюсь! Взвод равняйсь!" – и слова команды покрыли шум. "Разрешите идти, господин министр?" – спросил я у Пальчинского, когда назначенные мною взводный и отделенные командиры заняли свои места и произвели расчет.
– "Да вы план Зимнего знаете?" – справился у меня министр.
"Никак нет!" – "Господин полковник, дайте поручику провожатого. А где комендант здания? Он где-то здесь был", – спрашивал министр.
– "Так точно, я тут, господин министр!" – подлетел молоденький прапорщик в широчайших галифэ.
– "Вот, вы пойдете вместе со взводом и укажете путь самый короткий и так, чтобы…, ну, поднявшись еще на этаж, спуститься к ним в тыл сверху… Одним словом, чтобы зайти в тыл. А со стороны ворот тоже будут приняты меры", – высказал соображения министр.
– "Виноват, господин министр, я буду совершенно бесполезен… я… я не знаю ходов соединений помещений Дворца. Я только недавно вступил в должность и за сложностью обязанностей не успел еще ознакомиться", – оправдывался в своем незнании своих обязанностей шикарный комендант здания.
– "Это черт знает что!"… – вскипел министр. "Я сам пойду с вами!" – отнесся он ко мне. "Подождите одну секунду", – и он подошел к Коменданту Обороны, отдававшему какие-то распоряжения юнкерам связи.
Я воспользовался этим перерывом и спросил поручика Скородинского о результате допроса.
– "Да и допрашивать не пришлось. Сразу сознался, что все время болтался здесь и вел наблюдение, но на вас он даже не сердит. Слышите – хохочут подлецы." "Ну, всех благ. Министр идет." Я бросился к взводу. Министр кивнул головой. "Смирно! На плечо! Ряды вздвой!
Направо! Шагом марш!" – подал я команду, и взвод двинулся.
– "Сколько юнкеров?" – справился министр, идя рядом со мной.
"27 человек", – ответил я.
– "Достаточно. Эти негодняи очень трусливы. Важна внезапность", – проговорил министр и смолк.
Министр тоже не знал расположения ходов во Дворце, а поэтому вел на лобовой удар, а не в тыл.
Гулко неслись шаги взвода по длинным корридорам и лестницам, взбудораживая отдельные группы и фигуры юнкеров, большей частью бесцельно слонявшихся по Дворцу.
Но вот и корридор 1-го этажа. Опомнившиеся Ораниенбаумцы держали некоторый порядок. Стояли кое-где парные часовые, а перед выходом под арку к воротам стояла застава. При нашем появлении они заметно оживились.
Взвод же, ведомый министром Пальчинским, также подтянулся и взял тверже ногу.
"На месте!" – скомандовал я перед выходом, выжидая пока министр наведет справку о положении на баррикадах.
– "Баррикады в наших руках, там же почти все в руках большевиков. – Прямо!" – закончил министр.
Эхо ружейной и пулеметной трескотни смешивалось с пискливым жужжанием пулек, пронизывающих арку вдоль от ворот ко двору.
"По одному, – прямо, бегом!" – скомандовал я, бросаясь через арку к противоположным дверям первого этажа второй части Дворца.
Перебежка протекла благополучно, без ранений. В знакомом уже мне вестибюле оказалась группа юнкеров, ведших какое-то совещание. Я и министр накинулись на них с вопросом, где большевики, и что они сами делают.
– "Большевики тут, за следующей залой скопляются, у лестницы", – ответили спрошенные.
– "Прекрасно, присоединяйся к нам!" – крикнул министр, бросаясь дальше. Я бежал рядом. Но вот зал с лестницей наверх. По залу в отдельных кучках раскинуты солдатские и матросские фигуры, вооруженные с пят до зубов.
С криком: "Сдавайся!" – направляюсь к лестнице, чтобы отрезать выход на лестницу. Первая пара юнкеров мчится туда же за мной. С нами, рядом, министр.
Вбегающие юнкера, с винтовками наперевес, ошеломляют группу и первое мгновение воцаряется растерянность, местами превратившая матросов и солдат в столпников.
"Нас мало, а их много. Они разбросаны, а мы вбегаем лишь с одной стороны", – мелькает в голове, и я, оборачиваясь, ору слова команды, как будто бы за мной идет бригада; ору, словно меня режут на куски. У лестницы, куда стоявшие у нее матросы и солдаты вдруг бросились удирать, замахиваясь гранатами, но только замахиваясь, а не кидая их, очевидно, из боязни переранить своих, министр Пальчинский, находившийся все время рядом со мной, склоняется ко мне своею длинной фигурой и кричит мне в правое ухо: "перестаньте орать, словно вас режут, – я не могу слышать!" – Но я бросаю фразу, что так надо, и продолжая крик, устремляюсь на лестницу. Перед поворотом ее в обратную сторону вверх, моя пара юнкеров и я задерживаемся, чтобы обезоружить и стащить вниз пару пойманных матросов. И в этот момент я замечаю, что эффект нашего появления дал прекрасные результаты: несколько десятков человек уже обезоружено, а несколько в стороне, вправо от лестницы, группа юнкеров с тремя офицерами, бывшая до нашего появления в плену у нашего противника, уже устремляется к винтовкам и гранатам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});