С этим шестистопным размером, допускавшим различную «начинку» между ударными слогами, Гёте обращался весьма вольно, что шокировало стиховедов, требовавших соблюдения правил древних языков (основывающихся на совершенно иных принципах) также и в немецком гекзаметре. Фосс издал в 1781 году свой перевод «Одиссеи», а в предисловии к переложению «Georgica» Вергилия, вышедшем в 1789 году, уточнил правила пользования гекзаметром. Гёте хоть и изрядно покорпел над этими теоретическими указаниями, однако никак не мог применить их на деле и, к счастью, не стал с ними считаться в работе над «Рейнеке-лисом». Рассуждения Фосса, при всей его добросовестности и серьезности, казались Гёте «сивилловыми темнотами» (9,400) — в этом по крайней мере Гёте признавался еще в «Кампании во Франции».
Из четырех книг оригинала с их 7000 попарно рифмованных строк, написанных «ломаным стихом», Гёте создал в своем переложении двенадцать «песен», насчитывающих 3412 строк гекзаметра. Глубоко верным было и остается суждение о гётевской поэме Вильгельма Гумбольдта: «В деталях он почти ничего не изменил, сплошь и рядом употреблял те же слова, и все же в целом его трудами что-то решительно изменилось. А именно — собственно поэтическая форма, каковая взывает к воображению читателя, пробуждая его эстетическое чувство, — эта форма принадлежит поэту, и только ему. […] Какими средствами Гёте этого достиг, определить трудно, и, читая некоторые места, я тщетно пытался доискаться истины. Стихотворный размер, приближающий поэму к греческим образцам, играет большую роль, но, поскольку Гёте обращается с ним столь вольно и легко, роль эта опять же умаляется. Главное, по-видимому, кроется в языке, в структуре периодов, наконец и прежде всего — в манере гения, которую невозможно вычленить из целого и определить словами» (из письма к Шиллеру от 27 февраля 1796 г.).
Даже простое сопоставление нескольких начальных строк нижненемецкого «Reinke de vos», прозаического изложения Готшеда и гётевского пересказа позволяет оценить поэтическую силу, формирующую новый поэтический вариант «Рейнеке-лиса».
«Рейнеке-лис» (нижненемецкий текст, XV век):
То было в Троицу весной,Все засветилось новизной,Леса и долы зазеленели,Птицы запели, ручьи зазвенели.Приправлен запахом растенийБыл пленительный воздух весенний.Погода дивною была:День лучезарен, даль светла.Нобель — могучий король зверей —Велит свой двор созывать скорей.По всей земле рассылает гонцов,
Скликает вассалов со всех концов.Много прибыло народа —Особы княжеского рода,Которые известны намПо славным, доблестным именам:Лютке — журавль, Маркварт — сойка.Кричат, воркуют, щебечут бойко.(Перевод Л. Гинзбурга)[22]
Готшед:
«Это было в Троицын день, когда леса и поля украсились листвой и травами и с деревьев, кустов доносилось веселое пенье птиц. Повсюду цвели, отменно благоухая, цветы и травы. Ясный день принес прекрасную погоду. Тут-то Нобель, король всех зверей, собрал свой двор и повелел кликнуть клич по всей стране, чтобы все поспешили к нему. Тут примчались в большом числе почтенные господа, со своей пышной свитой каждый, да еще несметная рать гордых юнкеров — Лютке-журавль, Маркварт-сойка и многие другие».
Гёте:Троицын день, умилительный праздник настал. ЗеленелиПоле и лес. На горах и пригорках, в кустах, на оградах,Песню веселую вновь завели голосистые птицы.В благоуханных долинах луга запестрели цветами,Празднично небо сияло, земля разукрасилась ярко.Нобель-король созывает свой двор, и на зов королевскийМчатся во всем своем блеске вассалы его. ПрибываетМного сановных особ из подвластных краев и окраин:Лютке-журавль и союшка Маркварт — вся знать родовая.(Перевод Л. Пеньковского — 5, 419)
Изворотливо, хитроумно, дерзко и нахально уклоняется Рейнеке-лис от всех обвинений, преследований и приговоров, беззастенчиво, с коварным лукавством отстаивает он свои интересы. В конце концов он становится «канцлером королевства» при короле зверей. Но и все прочие звери — отнюдь не невинные овечки. Перед нами — «несвященная всемирная библия» (как назвал свой эпос сам Гёте в «Анналах» за 1793 г.).
Много веков подряд в народе рассказывались истории о Рейнеке-лисе, в аллегорической форме содержавшие критику нравов и нравственный урок. Все, что разыгрывается здесь среди зверей, может быть приложено ко многим общественным явлениям и человеческим поступкам. Все, что происходит при дворе царя зверей Нобеля, воспринимается как отражение событий при дворах королей и разного рода властителей в человеческом обществе. В гётевском пересказе не найдешь прямых намеков на этот счет, морализирующих сентенций. В условиях послереволюционной действительности старый эпос воспринимается Гёте как некая хрестоматия человеческого несовершенства; эту хрестоматию он с удовольствием перелистывал и переписывал заново:
«Ибо если и здесь род человеческий выступает в своей нелицемерной сути и тут отсутствуют образцовые нравы и порядки, зато здесь все протекает весело до цинизма и добрый юмор нигде не в загоне» (9, 400).
Поэма «Рейнеке-лис» была впервые опубликована в 1794 году, во втором томе «Новых сочинений». Она хорошо сочеталась с другими произведениями Гёте «революционного периода». В ней можно найти критику дурного управления государством, равно как и критику революционных идей, кое-кому вскруживших голову. О последнем свидетельствуют некоторые строки стихов, из каких, однако, можно вычитать и осуждение тех, кто в роковой слепоте упивается своей властью:
Я возмущаюсь особенно тем заблужденьем тщеславья,Коим охвачены люди: мол, каждый из них, опьяненныйБуйным желаньем, способен править судьбою вселенной.Ты бы жену и детей содержать научился в порядке,Дерзкую челядь приструнь, и, покуда глупцы достояньяБудут проматывать, ты насладишься умеренной жизнью.Как же исправится мир, если каждый себе позволяетВсе что угодно и хочет другим навязать свою волю?Так мы все глубже и глубже в безвыходном зле погрязаем:Сплетни, ложь, оговоры, предательство, и лжеприсяга,И воровство, и грабеж, и разбой — лишь об этом и слышишь,Всюду ханжи, лжепропроки народ надувают безбожно.(Перевод Л. Пеньковского — 5, 482–483)
Заключительные строки поэмы, имитируя и пародируя старинную назидательную интонацию, провозглашают доморощенную мудрость, обладающую весомой ценностью. Этим напутствием автор прощается с читателями, словно бы лукаво подмигнув им при расставании: знает ведь он, что не так уж легко обрести истинную «мудрость» и всякий раз отличать «зло» от «добра».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});