— Вроде как. Работа.
Соображаю, что отсюда рукой подать до КвартирМитте, который теперь вовсю строится и растет, совсем как в «тетрис».
— Пошли выпьем? — хмуро шутит Рик. — За здоровье... рождение... эм-м... чтоб хорошо у них все началось...
— Не-е, — отказываюсь просто, но следом быстренько прибавляю: — Только чаю если. Или кофе. Пошли.
***
У них в квартире появилось кресло. Не знаю, кто выбирал, но в нем удобно.
Конечно, мы переутомились и почти не разговариваем, но занимаемся любовью в этом кресле основательно, будто отчитываясь друг перед другом о каждом дне с последней нашей встречи, прожитом не вместе.
Теперь он голиком передыхает в кресле, а я — тоже голиком — иду готовить то, за чем сама себя сюда пригласила.
Мне не странно, что у них на кухне я знаю каждую полку, будто часто здесь бывала.
Все делаю сама, выношу в двух чашках чай, и мы с ним синхронно его отхлебываем. Помнится, даже дома его так не обслуживала. Так дома — то ж дома, думаю. Мало ли, как у него с этим теперь.
— Что-то все вокруг рожать ломятся... — замечаю, забираясь к нему на колени.
— М-м-м... — он кладет мне на макушку подбородок, закрывает глаза, обнимает левой. Затем открывает глаза и правой, слегка отстранившись, подносит к губам чашку, аккуратно отпивает и ставит назад. Затем снова закрывает глаза.
— Вы, часом, нет?
Говорю, а сама будто нож в себя втыкаю да проворачиваю еще.
— Нет вроде. Говорил же уже.
— Ну, так это ж ты месяц тому назад говорил, а за месяц мало ли что может случиться.
— Поживем — увидим.
И он — туда же.
— У тебя тоже усталый вид, кстати, — замечаю. — Проект, работа?.. Разбирательства в амте? А может, подготовка к свадьбе? — вываливаю прежде, чем успеваю придумать что-нибудь поостроумнее.
— И не спрашивай, — невесело ухмыляется он.
— Могу подсобить, — смотрю на него вызывающе снизу вверх. С удовлетворением подмечаю, что он недоверчиво приоткрыл один глаз.
Рапортую:
— Отбываю срок дружкой на микро-веддинге.
— В Веддинге? — не понимает он, затем: — А-а, бля. А щас еще чего-то там справляют?
— Ну, «микро», — говорю. — Но подготовка та же, в принципе. Ты, кстати, тоже в планах был.
— Эм-м... где? — он с виду сильно не удивляется, но кажется, находит меня забавной.
— На свадьбе. Молодые... они попутали... дружком тебя решили сделать — насилу я отговорила.
— М-да? — спрашивает он без смеха. — Отговорила?
— Да тебя все равно не было. Давно не было, — замечаю внезапно и чуть резковато, может. — Где был?
Кажется, впервые задаю ему этот вопрос. И мне впервые за последние месяцы-годы, да может, впервые в жизни становится очень неловко, стыдно, боязно почти.
Ведь у меня нет права. Спрашивать его нет права. Ни на что нет права. Никогда не было. Когда жил со мной, не было, когда после того встречались, чтобы потрахаться — не было. И я не спрашивала. Сейчас вообще, вон, не видеться решили.... решила — какого черта спрашиваю сейчас?
Он убирает подбородок с моей макушки и медленно опускается глазами на уровень моих. У него там серая настороженность, к ней медленным янтарно-волчьим сдвигом добавляется такой вот краешек усмешки — и я хочу бежать. Мне много этого — взгляда его, всего его лица. Печали у него в глазах.
Какого он вываливает ее передо мной, свою печаль? Что мне с ней делать? Мне много.
— Внедряешься в нормальность? — спрашиваю глухо.
Заткнись, думаю самой себе. Сказать нечего — не говори.
Но не затыкаюсь:
— Готовишься к семейной жизни?
Не спешит с ответом.
— Утомляет же наверняка, — цепляю.
Грызня эта ленивая — почти как наши с ним былые цап-царапки.
Его они легонечко щекочут, он улыбается шире:
— Да не, ниче, приятно даже.
Ах вот как... Я невольно вздрагиваю и даже будто отстраняюсь, но он тянет назад и крепче прижимает меня к себе.
— Слыхала, ты теперь еще и учебой занялся, — не могу остановиться я. — Кругом прям успеваешь. Она не ошиблась на твой счет — ты справишься.
— Причем тут «она»? — сужаются его глаза.
— Это ж Нина придумала тебе эти заочки.
Воистину: язык мой — враг мой. И ведь я это без задних мыслей. Но Рик неожиданно меняется в лице и говорит отрывисто:
— Никто мне ничего не придумывает. Все решения я принимаю сам. И дела свои сам устраиваю. Давал устраивать тебе — ты не захотела.
Его голос, обычно с легкой хрипотцой, теперь сух, как сучок.
— И не хер было тогда «вымаливать» меня у Франка, — его пальцы впиваются в меня. — Че, думала, я не узнаю?
— Я не сплю с ним, — информирую его зачем-то.
— Р-р-рад слышать, — тихонько рычит он.
— И не спала.
— В курсе.
Если «в курсе», то почему глаза сверкают, а сам напрягся, будто волк, готовый наброситься на жертву?..
— Весь этот пиздеж про «нас» — не верь...
— Хер ли мне верить. У меня мозги свои есть, и они нормально варят.
— М-да, — притворно удивляюсь я. — Скажите, пожалуйста. Да ты вообще — молодцом.
— То-то. Правда, мелькают там всякие. Не помогают делу.
Я собираюсь возмутиться, подколоть его опять и даже спрыгнуть с него, но не успеваю. Рик убирает у меня из рук чашку, обхватывает меня покрепче и вместе со мной поднимается с кресла. Неужто хочет стоя?..
— М-м-м... не помогают делу... — бормочет он, целуя. — Не помогают делу...
Не спешу сползать с него, а лишь обхватываю его покрепче ногами. Его руки по спине лезут к моему затылку, губы давно уже слились с моими в мокром, жадном, жарком поцелуе, язык лепится к моему языку, будто чтобы залезть ко мне в глотку.
Держа меня вот так вот на себе, Рик пробирается со мной в их спальню. Там он укладывает меня на кровать, ложится на меня, наваливается всем телом, все также тиская-прижимая, держит под лопатки, а я сама ввожу в себя его член, обвиваю ногами, поглаживаю ступнями задницу.
Наслаждение... какое теплое, сильное, тянущее наслаждение... оно растягивает, оно заполняет меня всю, как будто он весь, целиком зашел в меня, как будто он полностью во мне, у меня внутри... Только что, в кресле было не так... И пусть в других позах он входит... входил глубже — ни разу не было так глубоко, соображаю. И ласково-неистово кусаю его губы, вплетаюсь пальцами в его волосы, откидываю голову назад — и, как когда-то, смотрюсь в зеркало у них на дверце шифоньера. И вижу, как близок он, как тесны наши объятия. Как крепко прижимается он ко мне и как красиво, сильно, плавно двигается на мне. И тоже крепче прижимаюсь к нему, вталкиваю его в себя. Сжимаю его красивую, твердую, сладкую попу, жарко, влажно вбираю в свое влагалище его член, как если бы он еще оставался не вобранным в меня на один, последний миллиметр. Он снова заглатывает-целует, он снова жарко ест губами шею, грудь, соски и под грудями — тоже. Он тоже поворачивает голову, чтобы увидеть нас, и видит нас, и улыбается мне ласково, и снова закрывает глаза, и трется щекой о мою щеку.
Наслаждение... наслаждение струится невидимым медовым светом из его закрытых глаз — в мои, открытые. Мои глаза пропитываются этим медовым светом. Пьют свет, как он пьет меня. Как я пью его.
Я больше не смотрю на нас с ним в зеркале — смотрю в его закрытые глаза и мысленно приказываю его векам дрогнуть и подняться, глазам — открыться, посмотреть на меня, увидеть то, что он сам мне дал. Увидеть, как сладостно играет свет наслаждения в моих глазах, как плавает и в них, и в нем, и между нами. Увидеть, как я горю в его руках, как светится-мерцает, прижимаясь к его коже, моя кожа. Увидеть, как от его сильных, медленных движений во мне, от его глубоких, сладких, тянущих проникновений я вся — его. Я вся под ним, как он весь во мне. И как я кончаю с ним во мне — это увидеть тоже.
Он видит, слышит, чувствует мой оргазм, как с самого начала, как в первый раз и как еще сотни раз после того, и ускоряется во мне, и с поцелуем — мне, моему рту — «приходит» тоже.