вас дальше.
— Сержант, вы читали Женевскую конвенцию и Конвенцию о привилегиях и иммунитетах Лиги Наций? Я неприкосновенное лицо.
— Сэр, меня больше интересует ЕКВЮ[39].
— Согласно конвенциям я являюсь неприкосновенным лицом, и вы не имеете права ни задерживать меня, ни препятствовать мне. Если вы воспрепятствуете моему прохождению — разбираться будут не с вами, а с вашей страной в Женевской лиге[40].
— Сэр, мой начальник уже едет сюда. Разбираться будете с ним. Прошу выйти из машины.
— Если вы не можете меня пропустить, я собираюсь уехать. Верните мне документы.
— Сэр, вы не можете уехать.
— Еще как могу. Прошу вернуть документы.
— Сэр, выйдите из машины, немедленно!
Солдат, услышав крик своего сержанта — вскинул винтовку и направил ее на лобовое стекло Ландровера.
— Вам известно, что я русский подданный? — спросили Воронцов. Он не угрожал, потому что угрожать впустую — глупо и противно чести дворянина. То, что он русский — может помочь — все-таки русские были на стороне североамериканцев, и о том было хорошо известно.
— Известно, сэр, Командование во всем разберется. Выйдите из машины. Вещи можете оставить в ней, их не украдут.
— Надеюсь…
Капитан — лейтенант русского флота и международный наблюдатель от Лиги Наций Владимир Воронцов сидел за столом в какой-то комнате с голыми стенами на втором этаже небольшого здания из бетонных плит. Здание было стандартным, армейским, быстровозводимым из комплекта — таких тут было полно. Стены — потемнели от сырости, на них была какая-то слизь, грибок что ли. Свет в комнате — был от лампочки без абажура, лампочку питал стрекотавший в подвале дизель-генератор. Дверь была из стали. У него забрали оружие и привели сюда, не обыскивая и ничего не объясняя — сам по себе этот факт являлся нарушением Конвенции и соглашения о статусе участвующих сторон (приложение к Парижскому договору). Он сел за стол, североамериканские военные вышли и заперли за собой дверь, оставив его одного. Теперь — лампочка светила. Дизель-генератор стрекотал. Он сидел и ждал…
Воспоминания плыли перед глазами… яхта, двухмачтовая бригантина Бегущая по волнам[41], стремительно сгущающиеся тучи над Черным морем, грозным для неумехи — но все таки своим.
Господи… ведь Грин писал о несуществующей стране, и по некоторым признакам она находилась как раз здесь, в южной части Китайского моря. Это и мог быть Аннам…должен был быть Аннам…
В тот день — они вышли в море, несмотря на приближающийся шторм. И с ними была она — черноволосая отчаянная девчонка с губами, яркими как кораллы. Она смеялась над их не совсем уместными при даме шутками — а он психовал, потому, что она пришла с Володькой Щегловым, а по неписанным правилам, бытовавшим у них, у гардемаринов Флота Его Императорского Величества — нельзя было отбивать девчонку у друга. Только когда они с грехом пополам привели потрепанную штормом яхту в порт — ему со смехом сказали, что это сводная сестра Володьки по отцу — его отец был генерал-губернатором Армении. А он с досадой подумал, что выглядел в глазах дамы как бука и полный идиот…
Ей — он и отправил рождественскую открытку. Когда его только назначали сюда — а она читала Грина и была без ума от Ассоль — он сказал, что когда они там закончат — можно будет взять яхту и покататься по местам, с которых писал Грин.
Какой же это бред…
Изощренная насмешка дьявола — страна из мечты одного из величайших фантастов своих дней, страна романтики, мужества и отваги, страна парусов — превратилась в сырой и грязный ад, где люди остервенело убивают друг друга. Из возвышенных романтиков — за тринадцать месяцев службы рождаются подонки. Возвышенные мечтания — оборачиваются злобой и ненавистью, кровавыми счетами, которые не разрешить и за три поколения. Вместо Алых парусов — грязная, вонючая река. И вместо романтической Ассоль, ждущей своего принца — проститутка, готовая на всё за пару чашек чая[42]
Ребята, надо верить в чудеса,
Когда-нибудь весенним утром ранним
Над океаном алые взметнутся паруса,
И скрипка пропоёт над океаном.
Над океаном алые взметнутся паруса,
И скрипка пропоёт над океаном.
Не три глаза, ведь это же не сон,
И алый парус правда гордо реет,
В той бухте, где отважный Грей
Нашел свою Ассоль,
В той бухте, где Ассоль
Дождалась Грея[43]….
Тот, кто это написал, явно не бывал никогда здесь. Чудес не бывает. Есть только ад, в котором ты живешь. Повседневный, давящий ад. Ад, который старается выдавить, высосать тебя до последней капли…
Под ногами — ровно стрекотал дизель — генератор. А он сидел и смотрел на стену, которую никто даже не думал почистить и привести в порядок.
Какой смысл?
С лязгом открылась дверь
— Сэр…
— Свободны…
На вошедшем в комнату человеке — была армейская куртка с отрезанными рукавами и грязные штаны. Человек был небрит, зарос волосами и пах словно дикий зверь…
Военные полицейские — вышли за дверь.
— Старина Влад… Не ожидал видеть тебя здесь…
Вошедший — говорил на английском с мягким, певучим акцентом долины реки Миссисипи, потому что именно там он и вырос. Это был Билл Морган, потомственный дворянин, точнее — потомок европейских дворян, плантатор, флотский офицер и хороший стрелок. Его предки — сражались и погибали на фронтах Гражданской войны за право владеть неграми и жить так, как они жили до этого. Победа досталась не им, и потому несколько поколений жили в бедности. Отец Моргана — немного поднялся на торговле скотом — это Морган так говорил, по факту его отец был самым обыкновенным фермером — скотоводом из не самых богатых — а вот сын пошел на флот, чтобы повидать мир. К тому, что здесь происходит — капитан Морган имел самое прямое и непосредственное — именно он служил на том стационере, который обстреляли в Тонкине (теперь это Хайфон) и это стало причиной войны. С тех пор прошло уже несколько лет, но Билл Морган продолжал воевать. Кукурузное виски и болотная вода — делают из людей редкостных упрямцев.
— Выглядишь скверно, Билл — ответил тем же самым Воронцов
— Это… в джунглях плевать на внешность. Сапоги из натуральной кожи за месяц полностью сгнивают. А ты как тут оказался?
— Разве тебе не доложили?
— Доложили, верно…
Билл Морган — положил на стол винтовку, которую принес с собой. Это была его винтовка, он забрал