Накурившийся фантик петлял точно заяц, удирая от застывших в столбняке зрителей.
Глава пятнадцатая,
в которой Алиса становится дочерью купца
— Этот маршрут сложнее, но значительно короче. Сейчас нам не следует наматывать лишние километры, — пояснял Данила выбор дороги.
Кладоискатели стояли на берегу горной речки. Неглубокая, но бурная, она явилась преградой на их пути, что не прибавило оптимизма. По обеим сторонам от препятствия зелёными волнами поднимался лес.
— Ничего себе ручеек! — буркнула Громова, наклоняясь к воде.
— Она мелкая. Здесь воды по пояс.
— Бр-р, ледяная! — Даша отдернула руку. — И супер прозрачная.
Через бурлящую на каменистых порогах воду были перекинуты узкие длинные мостки. Эдик первым ступил на деревянный настил.
— Давайте я. Заодно проверю на крепость.
— Когда будешь переходить, смотри на мостки. На воду глядеть нельзя, — инструктировал Данила.
— А то что? Голова закружится? — Даша выступила вслед за братом, но шла неуверенно. — Сейчас ка-ак навернусь отсюда. Приложусь балдой, и начнутся траблы.
Легко балансируя, Эдик пробежал до середины мостков и решил поработать на аудиторию. Он застыл на одной ноге, опасно покачался и обернулся к зрителям с вытаращенными глазами:
— О-ёй! Сейчас упаду!
Сестра не восприняла розыгрыш:
— Целый день колбасит, — бурчала она, обвиняя кого-то невидимого. — Сначала проваливаешься в погреб, потом банда молодняка на «Ямахах» налетает, битами машет…
Она доковыляла до середины мостков и замахала руками, теряя равновесие.
— На воду не гляди! — приказал Данила.
— …теперь на мостках отжигаешь, — продолжала ворчать Громова.
Припадая на больную ногу и покачиваясь, она практически приблизилась к финалу, когда на мостик ступила Шуйская.
Десять метров мостков Алиса намеревалась пройти…
— …неспешно и достойно, неспешно и достойно! — повторяла мантру, преодолевая приставными шагами четвертый метр.
На пятом метре она нарушила запрет Данилы, взглянув на бегущую воду. В следующую секунду она уже неслась вместе с мостками вниз по реке, и перед глазами закручивались белые бурлящие барашки.
Дальнейшее воспринималось ею отвлечённо, как взгляд со стороны. «По узким мосткам идет печальная девушка в коричневом платье. Очень темно. Сизые тучи клубятся над головой, а на душе тяжесть невыносимая. Лоб жаром пылает, трудно дышать. Ничего её не спасет! Хотя выход есть: надо погрузиться в холодную воду и остудить голову. Хорошо бы дотронуться до синего камня на дне и заснуть вечным сном».
Где-то на заднем плане заиграл реквием. Алиса вытянула перед собой руки, — на безымянном пальце сверкнул найденный перстень, — уставилась в воду взглядом сомнамбулы и плашмя рухнула с мостков. Она закрыла глаза и с наслаждением погрузилась в воду: на душе поразительная лёгкость и ожидание эйфории. В агонии взвизгнула скрипка — жуткий звук. Заткнуть бы уши и не слышать. Дальше был бесцеремонный рывок, визгливые крики, которые мешали ей наслаждаться блаженным небытием. Несколько человек на разные голоса повторяли чужое имя:
— Алиса! Алиса очнись!
К кому это они? Она — не Алиса. Елизавета она. Алексеевна. Дочь уважаемого…
Её встряхнули, больно ударили по щеке. Это невыносимо! Сначала отец…
Алиса открыла глаза. Вокруг бурлящая вода, и Даша хромым галопом мечется по берегу. Ничего себе. Она — в реке! Данила одной рукой держал ее за талию, не давая погрузиться в воду, а другой цеплялся за деревянные доски. Подбежал Эдик и подхватил Елизавету-Алису под руки, помогая усадить пропащую девицу на мостки.
— Держись крепко! — приказал Данила, отбрасывая с лица мокрую прядь.
— Солнечный удар? — не понимал Эдик, поглядывая на затянутое тучами небо. — Алиска, ты меня слышишь?
Она медленно кивнула. Все-таки она — Алиса.
— Тогда поднимайся.
Окончательно признав себя Алисой, бывшая Елизавета встала на деревянный настил и распрямилась во весь рост. Господи, как же холодно! Данила глядел снизу вверх, не выпуская дрожащих пальцев ее руки из своей ладони. Прокладывая путь вдоль мостков, по пояс в очень холодной воде, он перевел её через реку. Эдик все время шел поверху и подстраховывал, очень надеясь, что Алиска не бухнется в обморок второй раз.
На берегу, припадая на ногу, топталась взволнованная Громова. Когда незадачливая подружка сошла с мостков, та энергично покрутила пальцем у виска и несколько сумбурно выразила чувства:
— Ты даешь, Шуйская! Закрыла глазки, ручки вытянула и — бултых в воду. Я чуть не свихнулась от ужаса!
Глаза у Даши и впрямь были неправдоподобно круглые, как у принцессы Беатрис Йоркской. Когда Алиса впервые рассматривала фотографии этой коронованной особы, ей подумалось, что английскую принцессу серьезно озадачили с самого рождения, и с той поры, ее Высочество, не устает удивляться. Сейчас Громова таращилась точно так же как благородная Беатрис.
— Не помню, — пожаловалась Алиса. — Вернее помню Елизавету Алексеевну — несчастную дочь.
Она попыталась стянуть с плеч мокрую ветровку.
— Какую Елизавету? Совсем сбрендила? Лежала там, — подружка ткнула пальцем в реку, — и не трепыхалась. Водичка несла послушное тело.
Ветровка и футболка упали на камни. Алиса обхватила руками голые плечи, задрала голову к небу, поёжилась.
— Солнца нет, — согласилась подружка. — В мокром купальнике прохладно будет.
Вернулся Данила с противоположного берега. Он успел сбросить рюкзаки и куртку на землю, прежде чем бросился спасать утопающую в метре воды Шуйскую.
— Надо переодеться в сухое или отжать. — Он направился в сторону кустов со своим рюкзаком.
— Даньку в одежде искупала. Слушай, ты у нас, оказывается, не только гор боишься, но и реки. Давай оглашай весь список фобий, чтобы в следующий раз тупо обвязать тебя канатами и волочь как глупую овцу на заклание. — Громова выдала несвойственный словарный оборот.
— Ты чего, Дашунь? — озадачилась Алиса. — Не боюсь я реки. И плавать люблю.
Подружка копалась в рюкзаке, разыскивая сухие вещи.
— Переодевайся. Купальник сними.
Она сунула Алисе сухую футболку, спортивные брюки и носки.
— Как чувствовала, сменку набрала, — ворчала она.
Подошел Эдик, стягивая на ходу ветровку.
— Набросишь.
— Не надо! — воспротивилась Алиса и едва успела перехватить брошенную вещь. Металлическая кнопка хлестнула по щеке.
Положение ухудшалось. Она не понимала, что за история закручивалась вокруг неё, но чувствовала себя виноватой за те неприятности, которые с её прямой подачи обрушивались на друзей. Зачем она пошла в этот заранее обреченный на неудачу поход?! Где была ее голова?
Притихший Эдик уселся спиной к девушкам. Он молча любовался красавицей-рекой и не торопился никого обвинять.
— Не спорь, Шуйская! — отмахнулась Громова. — Попробуй только заболеть!
Алиса пришла в ужас от подобного исхода. Воображение сработало безотказно: самодельные носилки, которые тащат измученные Данила и Эдик. На носилках лежит она в горячечном бреду. Следом за троицей бредет злая, обложенная рюкзаками, Громова. Особняком от скорбной процессии держится Графин, бросая осуждающие взгляды на «тридцать три несчастья». Скорбные лица друзей, причём подружка очень показательно хромает и ругается затейливыми словесными оборотами.
Воображаемая картинка получилась на редкость красочной: натурализм ситуации придал виновнице сил и ускорения. Алиса за одну минуту скинула с себя мокрые вещи и облачилась во всё сухое. Громова была поражена скоростью подруги.
— Армия по тебе плачет, Шуйская.
Из-за кустов вышел Данила с курткой в руке.
— Уже одели? — спросил он Эдика, с лёгкой оторопью наблюдая скоростное застегивание кнопок на куртке. — Хотел свою предложить.
Спасенная промолчала, зато сварливая Громова снова затянула арию:
— Отказывалась. С реверансами. А потом накинулась на одежду, как будто сейчас отберут.