с Николаем на именины собрались, натопил им, пока не стемнело. В назначенное время отправились они к нему с мылом, мочалками, полотенцами и вениками.
Банька для роста Виктора в метр девяносто была низковатой — он едва не упирался макушкой в потолок, где уж тут было обливаться из таза. Печь, как оказалось, располагалась внутри, дрова в топку нужно было подкладывать тут же. От этого в воздухе пахло гарью, дышалось трудно, паренье превращалась в пытку.
Помыться толком они тоже не смогли, так как мылиться пришлось, не покидая бани. Пар быстро насыщался мылом и начинал разъедать глаза и ноздри. К тому же пол в бане оказался земляным и, обливаясь, они просто месили грязь и пачкали ноги. Но уже одно то, что они ощутили, наконец, горячую воду, скрадывало все недостатки этой неприхотливой русской баньки.
Виктор и Николай быстро обмылись и стали просто париться, не подкладывая больше дров, а только время от времени обрызгивая водой раскаленные окатыши.
В предбаннике, куда время от времени выскакивали, чтобы поостыть и глотнуть свежего прохладного воздуха, они только жалели, что нет кваса или ледяной колодезной воды, утолившей бы их жажду.
Из бани вышли, как заново родившиеся. Такой легкости, такого блаженного опустошения они не испытывали, наверное, целую вечность.
А парное молоко, которое Юрка предложил им после, показалось и вовсе неземным.
19
После встречи с армянином Женька ходил гоголем. Проходя мимо дома Ирмы, он остановился и как бы между прочим сказал Суворову:
— Ну, ты, пожалуй, иди, а я к Ирме загляну.
— Да, да, — понимающе произнес Суворов. — Я пошел, обрадую ребят насчет работы.
Двери в доме Ирмы никогда не запирались. С тех пор, как от своей тетки из Финляндии она получила письмо, в котором та звала её к себе, Ирма в ожидании официального вызова и оформления необходимых документов продала всю мебель, часть ненужной одежды и утвари. И хотя уже пошел второй месяц, как ей пришла официальная бумага и почти все деньги оказались проедены, Ирма не теряла надежды и верила, что к осени (в крайнем случае, к началу зимы) они с Галкой переберутся за границу и станут настоящими «суоми», ведь даже по паспорту Ирма являлась натуральной финкой. Об этом она рассказала Женьке в первый же вечер знакомства. В доказательство предъявила серпасто-молоткастый, который она даже не собиралась обменивать: «Зачем, если я и так уезжаю».
В доме, однако, никого не оказалось. Но Женька уходить не стал: раз дверь не на замке, значит, Ирма где-то неподалеку.
Он упал на одну из оставшихся металлических кроватей и вскоре уснул.
Разбудила его сама Ирма:
— Жень, а Жень, молока не хочешь?
Женька кончиками пальцев продрал слипшиеся глаза и сладко потянулся.
Он сразу почувствовал, что понравился Ирме. Может, потому, что был моложе её на десять лет и в сравнении с алкашами Лехнаволока не настолько испит и дряхл.
Казался он ей и человеком серьезным. Одно слово «бригадир» вызывало у неё почтение. Да и в постели он буквально истязал её, изматывая, как давно уже не изматывал никто.
— Я б и от тебя не отказался, — потянул он её к себе, но Ирма мягко отстранилась:
— Погоди маленько, вдруг Галка вернется, или Нюрка зайдет.
— А что Нюрка, — поймал он её ускользающую руку, — Можем и Нюрку. Да я вас обеих до головокружения доведу, — уверенный в своих силах, бахвалился Женька.
— Не сомневаюсь, — игриво ответила Ирма, — но подождал бы хоть до вечера.
— Ладно, — поднялся тогда с кровати Женька, — давай молока.
Ирма налила еще теплого парного молока в кружку и протянула Женьке. Он выпил на одном дыхании.
Тут в дом ввалились подруги Ирмы: Нюрка Редькина и Люська Крякина.
— А, молодой любовничек объявился. Чё прячешь, подружка? — накинулась на неё Люська.
Женька под куцым пиджаком выпятил впалую грудь.
— Можно и потише, бабоньки. Чего зря глотку драть?
— Хорош, кобель, — привыкшая говорить всё, что думает, проронила Люська, без стыда в упор рассматривая Женьку. — Может, поделишься, подружка, у меня ведь тоже давно мужика не было.
— Да они ж приходили знакомиться. Вон Нюрка была, где тебя носило?
— Да знакомились, — не удержалась, чтобы не съязвить, Нюрка. — Мой ухажер быстро пятками засверкал.
Но Люська пропустила Нюркины слова мимо ушей, подступила ближе к Женьке:
— И что ж там все такие, как ты? — спросила. — Говорят, вас там целая бригада приехала?
— Бригада, — с важностью ответил Женька.
— И ты, конечно, там у них за главного? — сверкнула она на него осоловелыми глазами.
— За него, за самого, — оттолкнула её от кровати Ирма. — Не лезь к нему, он со мной сейчас.
— Везучая… — протянула тогда, усаживаясь на табурет, Люська. — А ко мне позавчерась наведался Пашкин, но ничего у него не вышло, ох уж эти мужики!
— Небось, в дупель пьяный был?
— А кто его трезвым когда видал? Его ж и Любка, жена бывшая, кáк приучила: утром на работу уходит, к двери кнопочкой записочку колет: «Сашуня, дорогой, вымой посуду, покорми кур и наноси воды, вечером с меня пол-литра». Видали такое? Анекдот!
— Да ты на себя посмотри, — кольнула Ирма, но ее прервала Нюрка:
— Не заводись, подруга, все мы одним миром мазаны, давай лучше закуску какую, я тут спирту прихватила.
Ирма развела руками:
— Какая закуска, вон молока у тетки Пашки в долг взяла, молоком закусывать будешь?
— Давай петрушки, что ли, осталась хоть?
— Да куда ей деться, она и под снегом растет, сейчас нарву, — угомонилась Ирма. Ушла. Люська снова подсела к Женьке:
— Ну, ты познакомишь нас со своими хлопцами или жалко?
— Да чё жалко? — буркнул Женька. — Бери пол-литра, и пойдем знакомиться.
— А они у тебя не дерутся? Небось, все такие сильные, как ты, — сдавила она его предплечье.
— Ну ты, полегче! — рявкнула на неё с порога Ирма. — Отстань от него, говорю!
— Да ладно