не переставая возмущаться.
— А если бы я вообще не подошла? А если бы не пришла?!
Женька сел на ступеньки крыльца бани, глубоко затянулся сигаретой.
— Жрать хочется. У нас там ничего не осталось со вчерашнего? — спросил он насупленно.
— Тушенка и хлеб, — сказал Виктор.
— И Мишки что-то не видать. Пропал. Зря я ему, наверное, деньги дал, — с сожалением произнес Женька.
— Так что, — подступил к нему Бражко, — перетаскиваем все?
Женька развел руками:
— Говорит же: не так.
— Тогда, может, я схожу домой за продуктами, хоть перекусим? — предложил Бражко. Дело затягивалось.
— Давай, — отмахнулся от него Женька.
Делать нечего, полезли опять в воду перетаскивать бревна и переволакивать бетонные плиты. Вдели лом в скобу, оттащили немного в сторону один блок, потом взгромоздили на него другой. Так же поступили и с остальными. Само собой разумеется, пазы в бревнах не совпали — не тот угол, пришлось подтесывать по-новому, изменяя направление поворота.
Тут и Бражко с хлебом подошел. Расположились возле крыльца, поели, с трудом впихивая в рот зачерствевший хлеб с жилистым мясом.
Небо над озером нахмурилось. Тяжелые серые тучи потянулись от города в сторону Лехнаволока. Саленко посмотрел на свинцовый горизонт, вздохнул:
— Только дождя нам и не хватает.
— Не будет дождя, — взглянув на однообразную пелену, сказал Малой. — Это тебе не дома, чтоб по облакам погоду определять.
— Да, что ни говори, а приметы дождя, что здесь, что у нас, что в средней полосе одинаковы, — убежденно сказал Саленко. — Тучи наползли — жди дождя!
— Дома я тоже так бы сказал, а здесь и местный житель, может быть, не определит.
Тут сзади, откуда ни возьмись, появился Митя-блаженный.
— Здравствуйте, хлопцы.
— Здоров, земляк! — радостно приветствовали его. — Отчего не в поле, где коров бросил?
— Дак я сегодня не пасу: среда.
— Среда? Вот незадача, — удивились горе-шабашники, так как совершенно потеряли счет дням.
— А скажи-ка, Митяй, — спросил его Саленко, как только Митя уселся рядом с ними на оструганное бревно, — будет дождь или нет?
Митя вскинул свою белесую, с утра начесанную голову вверх и так смотрел минуты две. Затем задумчиво произнес:
— Красиво…
— Красивее, чем у нас дома? — не отставал от него Саленко.
— Красиво и тут, красиво и дома, — так же задумчиво ответил Митя.
— А где лучше? — не унимался Саленко.
— Везде хорошо, где нас нет, — не дал ему ответить Малой, вмешавшись.
— Хорошо дома, хорошо, — будто не поняв иронии Саленко, произнес Митя.
— А что ты о доме помнишь, Митя? — спросил его с любопытством Резник, зная, что дома Митя не был лет пять. Юрка-хохол, однажды заглянув в родную деревню, увез его к себе в Карелию, все ж определится человек, а не будет с протянутой рукой тыняться по селу.
Митя, не отрываясь от облаков, ответил так:
— Помню высокий явор у нашего плетня, маму. Она кормит во дворе кур и гусей. Хроменькая гуска Лада ест от всех отдельно, её не подпускают к себе другие — не по нраву. Скоро окрасится малинник. А тут мне малину собирает Матвеевна. Каждое лето. Я малину люблю.
При упоминании матери у Мити на глазах выступили слезы, и больше его не стали беспокоить.
— Ладно, мужики, давай за работу, — поднялся со своего места Женька. Все подхватились, понимая, что сидеть нет резона. Теперь, когда основная часть была сделана, дело осталось за малым: скрепить лаги, напилить досок, сколотить все вместе. Гвозди хозяйка поднесла, с досками на настил определились и все равно проваландались до вечера, считай, до обеда только таскали и перетаскивали блоки.
Работу, от силы рассчитанную на два-три часа, закончили только часов в девять под сильным проливным дождем. Хозяйка в баньке давно накрыла на дорожку стол, а они всё еще возились, нагоняя потерянное. Всё давно остыло, резко похолодало, озноб пронизывал всех с головы до ног. Ефимовна даже натянула поверх теплой шерстяной кофты ватную телогрейку.
Наконец последний гвоздь был вогнан в доску, и все облегченно вздохнули: несуразность утомила.
— Да, — пришли все к одному и тому же выводу. — Не зря говорят, что за дурною головою нет ногам покоя.
Хозяйка стала подгонять с ужином — ей не терпелось поскорее помыться и лечь спать.
— Идем, идем, — отозвались мужики и прошли за накрытый стол. Кроме уже привычной картошки и салата из свежих огурцов с помидорами хозяйка нарезала сухую колбасу колечками и голландского сыру.
Саленко заметил:
— Живут же люди: колбасу без хлеба жуют, а тут вкус сала уже стал забывать. Дома сейчас бы полез в погреб, отсек потолще шмат да вприкуску с борщом, с нашим, настоящим украинским борщом.
— Да, — вздохнули все разом, представив себе чудесную картину: дом, семья, борщ, сало…
— Приеду домой, — продолжал Саленко, — первым делом заберусь в погреб, наемся его до отвала, а потом, что хотят, пусть то и делают со мной.
— А кишки у тебя случаем не завернуться? — посмеялся над его желанием Малой.
— У хохла от сала кишки только смазываются, — отфутболил его Саленко.
К Пашкину добрались только в одиннадцать вечера — продрогшие, усталые. Как и предполагали, Суворов, вдрызг пьяный, лежал, разметавшись, на своей кровати. Все добродушно посмеялись над ним и тоже, не мешкая, завалились спать. О завтрашнем дне думать никому не хотелось. Завтра — это завтра, оно еще не наступило.
17
Почти до обеда следующего дня все дрыхли без задних ног. Спешить было некуда. Отчаяние первых дней навсегда, казалось, ушло. И хотя прошедшая неделя почти ничего не прибавила в худые карманы горе-шабашников, они уже не так тревожились за дальнейшее, верили, что удача обязательно придет к ним, и они не только заработают на хлеб насущный, но и на обратную дорогу, и для семьи.
Больше всего на это надеялись Бражко и Саленко, потому что люди они были приземленные, домоседы, каждый ехал сюда в надежде на быстрый заработок, на работу в