В комнате воцаряется такое напряженное молчание, что воздух в мгновение ока переходит в кристаллическое состояние.
– Живот заболел.
– Ну, конечно, – говорит он, – человеку, которого обвиняют в убийстве и выпустили на поруки, гораздо интереснее…
– Ни хрена никто не обвинял меня в убийстве, я прохожу как возможный соучастник по делу об убийствах, совершенных Хесусом Наварро, – ёб вашу мать!
Лалли выбрасывает руку, как плеть, и хлещет меня по затылку.
– Придержи язык!
Кровь у меня в жилах створоживается в кислоту. Матушка в углу кухни разражается рыданиями, дамочки скопом пытаются усадить ее на диван, а она мешает им, как только может.
– Сколько агрессии в этом мальчишке, – говорит Джордж. – Неудивительно, что он влип в историю, при такой-то внутренней агрессии.
– Я понимаю, как я тебя понимаю – именно так оно и есть, хм – другой бы мальчик на его месте…
Я чувствую, как ошейник впился мне в горло, что еще чуть-чуть – и я окончательно сорвусь с цепи. В голове звенят колокольчики, перед глазами все плывет. Я выхватываю из кармана визитную карточку Лалли и поднимаю ее над головой.
– Слушайте все, я звонил сегодня в офис нашего дорогого Йуу-лальо, и угадайте, кто взял трубку? Его слепая матушка, у которой только что финансовая компания выгребла из дома все до последнего стула, в качестве компенсации невыплат за купленный в кредит автофургон.
Глаза у Лалли превращаются в пару тлеющих углей.
– А теперь ей угрожает судебное разбирательство по поводу украденной им чужой видеокамеры. А известно вам, что на самом деле он всего лишь телемеханик, который оборудовал себе мастерскую в матушкиной спальне в славном городе Накогдочес?
– Остановись, – говорит Лалли. Он пытается почесать яйца, но забывает разжать руку.
Я бросаю взгляд через стойку. Дамочки вроде как навострили ушки. Для них это – райские пажити, текущие млеком и медом. Мной овладевает роскошное хамское чувство полного контроля над ситуацией, и я выдерживаю драматическую паузу.
– Думаете, я вру? Даю вам гарантию, что с минуты на минуту его матушка, которой давно не терпится надрать ему задницу, позвонит прямо сюда. Это я вам гарантирую. Попросите ее, и она расскажет вам всю историю в лицах.
На лице у меня расцветает улыбка, и знаете почему? Потому что Лалли бледнеет прямо на глазах. Он вжимается в угол и утирает лицо рукой, а все стоят и смотрят на него.
– Послушайте, это же совершеннейший абсурд. Детский лепет. Злобная и ни на чем не основанная ложь. – Он набирает полную грудь воздуха, потом разворачивается, раскинув руки, и обращается к дамской части аудитории. – Поднимите руки, кто хоть раз слышал о ведущем тележурналисте крупной компании, который по совместительству подрабатывал бы телемастером?
Дамочки качают головами.
– А почему такого не бывает – и просто быть не может?
– Ну, потому что на своих репортажах он зарабатывает гораздо больше денег, – всхлипывает матушка. – А зачем ему чинить чужие телевизоры, если денег у него и так полным-полно.
– К этому мне добавить нечего.
– Погодите-ка, – лично мне есть что к этому добавить, – а разве я говорил, что он работает телемастером по совместительству? Ничего подобного. Он всего лишь-навсего обычный телемастер, которого в Накогдочесе ждет офигенная куча всяческих проблем. Вот, взгляните на карточку.
– Дамы, – говорит Лалли, – это же просто ни в какие ворота не лезет. Вы знаете, сколько в нашей стране людей с фамилией Ледесма Гутьеррес? А еще – вы когда-нибудь видели, чтобы я чинил телевизор?
– Нет, – хором отвечают дамы.
– А в самом телевизоре вы меня видели – как я веду репортаж, в самом начале новостной программы?
– Ну, конечно, – говорят они и жестами приглашают пастора с ними согласиться. – Мы и сами снимались в этом репортаже!
– Вот, спасибо! – говорит Лалли. Он поворачивается ко мне. И смотрит. – А теперь, в свете всего, что нам только что пришлось выслушать, и, честное благородное слово, в целях нашей же собственной безопасности, я звоню в полицию.
– Ой, Лалли, не надо, ну пожалуйста, – вскидывается матушка.
– Прости, Ванесса, но, боюсь, я просто обязан так поступить. Мальчику необходима срочная помощь.
И тут, как только у меня возникает чувство, что вселенная начинает просачиваться у меня между пальцами, Судьба ходит с джокера. Звонит телефон. Матушка застывает на иолу-блядь-всхлипе, полу-ёбаном-вздохе. Все прочие изображают музей восковых фигур.
– Я возьму трубку, – говорит Лалли.
– Щас прям. – Я пулей бросаюсь вперед и загораживаю от него аппарат. – Мам, иди возьми ты.
Моя старушка, сгорбившись, встает с дивана и с самой трагической миной, которая только есть в ее репертуаре, сияя распухшими глазами и носом, тащится к телефонному столику. Прежде чем снять трубку, она встречается глазами с каждым, и особенно с Лалли. На Лалли она глядит умоляюще – как Побитая Собака. И тут, как по мановению волшебной палочки, голос у нее становится сливочно-гладким.
– Алло? Мистера Ледесму? Да, конечно, а позвольте узнать, кто его спрашивает?
Она передает трубку Лалли.
– Это из Си-эн-эн.
Я выхватываю у нее трубу:
– Миссис Ледесма?
– Вернон! – рычит матушка.
– Вы помните меня? Из Мученио…
– Кто это говорит? – переспрашивает меня молодой женский голос с нью-йоркским акцентом.
Лалли отбирает у меня трубку и отворачивается лицом к стене.
– Ренэ? Извини, пожалуйста, тут все в последнее время просто с ума посходили. Дали добро на сериал? Фан-тастика!
Не оборачиваясь, он показывает дамочкам поднятый большой палец.
– В зависимости от чего? Без вопросов. У нас еще не проработаны: второй ствол, подозреваемый и городская общественность, которая приходит в себя после постигшей город трагедии. Тут можно раскручивать тыщу тем одновременно.
– Знаете, – шепотом говорит матушка, обращаясь к дамам, – я, но правде говоря, еще не решила, что лучше – Ванесса или Ребекка…
– А по мне бы и Дорис вполне на месте, – ворчит в ответ Джордж.
Лалли заканчивает разговор. И несколько секунд болтает трубкой над аппаратом, прежде чем поднять голову. Дамочки заглядывают ему в глаза, пастор Гиббонс играет в карманный бильярд. Потом Лалли роняет трубку, «кряк», сворачивает ладонь лодочкой, кладет ее себе на яйца и выходит на середину комнаты.
– Прежде чем мы откроем шампанское, нам, как мне кажется, нужно решить одну проблему. Сугубо человеческую.
Он резко переводит взгляд на меня.
– Твое поведение, Вернон, выходит за всякие мыслимые и немыслимые рамки. Это просто какой-то кошмар, если принять во внимание все сопутствующие обстоятельства.
– Да не ебись ты, сука, раком, – отвечаю я.
– Вернон Грегори! – взвизгивает матушка. Лалли проводит под губами языком, из щеки в щеку.
– Хотя бы из чистого сострадания я не могу не признать, что настало время вверить мальчика заботам тех людей, которые действительно могут ему помочь. Когда необходима профессиональная помощь, любое промедление с нашей стороны может серьезно сократить его шансы на выздоровление и возврат к нормальной жизни.
– Это тебе необходима профессиональная помощь, – говорю я. – Лало.
– А мне казалось, что под надзор психиатра отдали именно тебя. – Он делает паузу, чтобы усмехнуться, чтобы вспомнить о чем-то важном. – Как только тебе в голову пришло выдумать этакую историю. Ребята в Яблоке просто животики себе надорвут, когда я им все это расскажу.
Он сверяется с часами.
– Сидят сейчас, наверное, в «Бантиз» – а что, самое время.
Матушка шепотом дает дамам подстраничную сноску:
– Там у них есть такой бар, называется «Бантиз», – может, слышали название? «Бантиз»?
– Или в «Велвет Моуд», и лопают дыню в ромовом соусе, – говорит Лалли. – Надо бы им туда звякнуть. Сразу после того, как свяжусь с шерифом.
– Лалли, ну, пожалуйста, не надо, – говорит матушка. – Давай все-таки подождем до утра, я в том смысле, что, ну, понимаешь, у него живот болит. Видишь ли, у него это, э-э, недомогание…
Звонит телефон. На лицах вспыхивает ожидание праздника, как будто сейчас по прямому проводу из Нью-Йорка начнут раздавать подарки. И только Лалли как-то напрягается. Самое время лошади перестать демонстрировать на сцене чудеса математической смекалки. Я хватаюсь за трубку. Он выдирает ее у меня из рук.
– Резиденция Ле Бурже? – Он пытается одарить дамочек привычной улыбкой – славный парень, свой в доску, но как-то она у него подрагивает по углам рта. – Прошу прощения, вы, вероятно, ошиблись номером.