Видите ли, не только шведы просят нас показать им то место, где у Достоевского тюкнули старушку, нас об этом просили и голландцы, и норвежцы. Так что у нас все отработано: Коля стоит наготове и держит тот самый топор. А еще он покажет тот самый дом, где все и происходило.
Эрик уже выпил своего виски, так что в Серегины «Жигули» он влезает с трудом.
– Ретро? – спрашивает он, имея в виду возраст «Жигулей». Эрик неплохо говорит по-русски.
– Еще какое! – говорю ему я.
Сереге несколько раз предлагали поменять на иномарку, но он отказывается. Привык. Да и стоит сегодня такой образец до десяти тысяч долларов. – Серега кивает. Ему это все нравится. Эрик кивает тоже. Он любит старину.
Сцепление в нашем ветеране совершенно неубиваемое и переключается оно с жутким скрежетом. Эрик кивает еще раз, мол, уважаю, и мы трогаемся.
Едем мы с Васильевского острова, Эрик глазеет по сторонам – он в Питере впервые.
Через несколько минут он спрашивает:
– У вас сейсмоопасная зона?
– Что? – не понял я, и Эрик мне тычет в ямы на шоссе.
Нам не везет, дорога как после бомбежки. Всюду ямы и лопнувший асфальт. Надо что-то говорить о великом городе, я не знаю что, но тут меня понесло.
– Да! – говорю. – Очень сейсмоопасная. Всюду же болота, а они когда подсыхают, то уровень воды понижается, образуются пустоты и, как только происходят небольшие толчки, так и лопается асфальт.
– А часто трясет?
– Почти каждый день! (Меня теперь не остановить.)
Мы не проехали и пятисот метров, как натыкаемся на настоящую аварию: прямо посреди дороги из ямы провалившегося асфальта бьет вверх фонтан горячей воды, вокруг суетятся какие-то люди, милиция огораживает это место, мы сворачиваем.
– Гейзер? – спрашивает Эрик.
– Ну! – говорю я. – Разлом в тектонических плитах. А магма поднимается снизу и встречается с нашими плывунами. У нас тут плывуны. Воды под замлей много. Когда магма натыкается на плывун, вода вскипает и устремляется наверх. Вот и получается гейзер.
– Я видел такие в Исландии! – не унимается Эрик.
– Абсолютно такие же!
– Вы можете отапливать этим дома.
– Можем. Но пока отапливаем только улицы.
Свернули, слава тебе господи!
Вдоль бордюра какие-то уроды выстроили двадцать пивных бутылок– до мусорки им, видно, было не донести!
– А это что? – интересуется Эрик.
– Это у нас акция в городе проходит, – говорю ему важно. – Сбор бутылок. Их вот так ставят, а потом едет специальная машина и собирает.
– Две машины, – вступает в разговор мой молчаливый брат Сережа, ему, видимо, хочется мне помочь. – Одна собирает светлые бутылки, а другая – темные.
Эрик понимающе кивает. А жара в Питере стоит великая, на небе ни облачка, Серега давно открыл окна, но все равно жарко. И пыль столбом.
– Очень пыльно, – замечает Эрик. А тут я говорю:
– А это не наша пыль!
– То есть?
– Это пыль с Аравийского полуострова! Даже Серега обернулся на меня с уважением.
– Видишь ли, Питер же город особенный, и лежит он в особенном месте. Здесь роза ветров (да прости мне эта роза), уложена так, что образуется коридор, по которому при высокой температуре воздуха до нас доходят самумы из Аравии!
Эрик слушает с возрастающим интересом.
И вот мы сворачиваем на улочку, и сразу за поворотом видим, как из ближайшего подвала валит пар, а вся стена самого здания – будто осколками побита.
– Гейзер? – замечает Эрик.
– Нет! – отвечаю я. – Эта сторона улицы особенно опасна при артобстреле. В Питере еще с войны осталось много снарядов. Вот они и летают иногда. Самопроизвольно.
Серега чуть не пропустил поворот. Он уже не может. Давится.
Эрик смотрит на меня долго, потом говорит:
– Юмор, Саша?
– Конечно юмор! – говорю ему я.
А вот мы уже и по Невскому едем.
Скоро и до Достоевского доберемся.
Там нас уже заждался наш Коля.
С топором от Раскольникова.