подтвердит то недоверие, которое уже питает к Франции наше правительство, и произведет сильное впечатлене в Петербурге.
— Но кто же виноват в этом? — прервал его Наполеон. — Вы говорите, что не желаете войны, зачем же вы отказываетесь от переговоров и продолжаете вооружаться?
Перейдя затем к испанским делам, Наполеон выразил мысль, что в Санкт-Петербурге не имеют о них должного понятия, и, вероятно, потому не сговорчивы, что полагают, будто бы Пиренейская война отвлекает большую часть его сил, и что он не может иметь достаточного количества войск для войны с Россией.
— Поверьте мне, — сказал он Чернышеву, — что независимо от тех военных сил, которые я назначаю против вас, у меня еще остается достаточно, чтобы разом завершить дела в Испании. Там нужно только придать единство действиям. Командующий каждой из армий, которые там находятся, считает себя в праве иметь свой взгляд, несогласный с другими. В этом отношении только мое личное присутствие могло бы помочь делу, но меня остановили действия вашего правительства, которые, я уверен, зависят только от того, что оно заблуждается в отношении численности войск, которыми я могу располагать. Вот вы… Вы должны иметь более точные сведения о числе моих войск, нежели другие. Скажите мне ваше мнение, мне любопытно его знать, чтобы не предполагать, что, может быть, это вы вводили в заблуждение ваше правительство в этом отношении?
Напомним, что в это время французский министр полиции Савари, герцог де Ровиго, лично не любивший Чернышева, подозревая, что он имеет контакты с Военным министерством и тайно получает оттуда сведения о составе и движениях войск, деятельно вел расследование с целью разоблачения русского агента. И, конечно же, это делалось с ведома Наполеона.
Вероятно, предлагая подобный вопрос, Наполеон думал, что в ответ на него Чернышев войдет в такие подробности, которые смогут подать ему повод предложить другой вопрос: а откуда русский полковник мог получить такие сведения?
Но ответ Чернышева не подал к тому повода. Он ответил, что русское правительство вовсе не заблуждается относительно тех войск, которые Наполеон может употребить против России.
Тогда Наполеон сказал:
— Если действия вашего правительства не рассчитаны на то, чтобы непременно возгорелась война с Францией, а, напротив, вы желаете избежать войны, то мы можем достигнуть мирных соглашений на следующих основаниях: прежде всего, строгое соблюдение условий Тильзитского договора и всех мер, принятых Францией против английской торговли. Год тому назад легче было достигнуть соглашения, но и теперь это все-таки более возможно, чем через три месяца. Поэтому если вы хотите предотвратить разрыв, то надо немедленно прислать уполномоченного для переговоров.
Из сказанного проницательный Чернышев сделал вывод, что Наполеону нужны три месяца, чтобы удержать Россию от наступательных действий, втянув ее в новые переговоры. А через три месяца, по сделанным уже им распоряжениям, все его войска должны будут достигнуть мест своего назначения и быть в готовности вторгнуться на территорию России. Через три месяца можно будет избежать грязных дорог, топей и болот Восточной Пруссии, герцогства Варшавского и прилегающих к нему губерний Российской империи, с успехом передвигать огромные массы войск и найти достаточный подножный корм для громадного количества лошадей.
Заблуждения князя Куракина
Слова Наполеона, немедленно переданные Чернышевым русскому послу князю А.Б. Куракину, произвели на него такое впечатление, что будто бы император французов еще не решился окончательно воевать с Россией, и что остается надежда предотвратить войну, вступив в переговоры, которые он предлагает.
И он написал министру иностранных дел графу Николаю Петровичу Румянцеву:
«Объяснения, в которые вошел сегодня император Наполеон в разговоре с Чернышевым, состоят в том, что он не расположен прибегать к крайним мерам, во всяком случае пока не будет вынужден нами, и что, в общих видах своей политики, настоящее время он не считает еще благоприятным для себя, чтобы начать войну против нас <…> Хотя он и постоянно вызывает нас на соглашения, но не должно отводить внимания от тех огромных средств, которыми он может располагать против нас, и должно сознаться, что если и теперь еще он желает избежать войны, то не потому, чтобы не надеялся на успех, а, конечно, потому, что всякая война представляет неизвестность, а он не хочет подвернуться случайностям. Зачем мы отклоним то, что предписывает нам благоразумие еще в гораздо большей мере, нежели ему? Новыми отказами вступить в переговоры мы вызовем нападение на нас огромных сил, к которым надо присоединить и Пруссию, потому что император Наполеон ясно выразил, и это весьма вероятно, что эта держава будет действовать заодно с ним, что он считает ее своей союзницей и нападение наше примет за начало военных действий против Франции. Поистине, на продолжение нашего молчания я смотрю как на способ все потерять и ничего не выиграть. Я не вижу, какой вред могли бы причинить нам переговоры, если бы даже они дали нам возможность только выиграть время. Напротив того, уже этим самым они принесли бы действительную пользу, потому что приготовления императора Наполеона совершенно окончены, между тем как, выигрывая время, мы имели бы возможность окончить нашу войну с турками и еще увеличить наши силы на границах герцогства Варшавского».
Увлекаясь такими мыслями, князь Куракин немедленно имел встречу с министром иностранных дел Франции герцогом де Бассано, чтобы выслушать от него более подробные объяснения по поводу намерений Наполеона.
Герцог де Бассано охотно вступил в объяснения с русским послом, начав их, как обычно, обвинениями против России, спровоцировавшей будто бы своими действиями Францию к вооружению. Он говорил, что Наполеон, его повелитель, хотел бы