— Вот еще! — вспылил Пороховщиков. — Вы всякий мусор будете сметать в эту картину! Мой список имен музыкантов выработан самим Николаем Рубинштейном, и я не смею ни прибавить, ни убавить ни одного имени из списка, данного вам… Одно мне досадно, что он не вписал сюда Чайковского… Тут что-то есть. Но что делать?
Репин вынужден был подчиниться.
Наступил день торжественного открытия концертного зала «Славянского базара». «Московские ведомости» поместили объявление о том, что 10 июня 1872 года состоится с 8 часов вечера «осмотр „Русской палаты“ и выставка, при вечернем освещении, картины известного художника Императорской Академии И. Е. Репина… Во время выставки играет славянский оркестр под управлением известного цитриста Ф. М. Бауэра…»
Картину Репина «Славянские композиторы» хотел перекупить для своей галереи П. М. Третьяков, но Пороховщиков запросил за нее огромную цену, и покупка не состоялась. После революции картина была передана Московской консерватории и сейчас висит в одном из ее фойе.
С таким же великолепием, как концертный зал, был отделан ресторан «Славянского базара». П. Д. Боборыкин в романе «Китай-город» описывает вид ресторана, каким он был в первое десятилетие своего существования.
«Зала, — пишет Боборыкин, — переделанная из трехэтажного базара, в этот ясный день поражала приезжих из провинции, да и москвичей, кто в ней редко бывал, своим простором, светом сверху, движеньем, архитектурными подробностями. Чугунные выкрашенные столбы и помост, выступающий посредине, с купидонами и завитушками, наполняли пустоту огромной махины, останавливали на себе глаз, щекотали по-своему смутное художественное чувство даже у заскорузлых обывателей откуда-нибудь из Чухломы или Варнавина. Идущий овалом ряд широких окон второго этажа, с бюстами русских писателей в простенках, показывал изнутри драпировки, обои под изразцы, фигурные двери, просветы площадок, окон, лестниц. Бассейн с фонтанчиком прибавлял к смягченному топоту ног по асфальту тонкое журчание струек воды. От них шла свежесть, которая говорила как будто о присутствии зелени или грота из мшистых камней. По стенам пологие диваны темно-малинового трипа успокаивали зрение и манили к себе за столы, покрытые свежим, глянцевито-выглаженным бельем. Столики поменьше, расставленные по обеим сторонам помоста и столбов, сгущали трактирную жизнь. Черный с украшениями буфет под часами, занимающий всю заднюю стену, покрытый сплошь закусками, смотрел столом богатой лаборатории, где расставлены разноцветные препараты. Справа и слева в передних стояли сумерки. Служители в голубых рубашках и казакинах с сборками на талье, молодцеватые и степенные, молча вешали верхнее платье. Из стеклянных дверей виднелись обширные сени с лестницей наверх, завешанной триповой веревкой с кистями, а в глубине мелькала езда Никольской, блестели вывески и подъезды».
«Славянский базар» был рестораном, что называется, приличным и даже респектабельным. В. А. Гиляровский в своем перечне московских трактиров и ресторанов, в котором особое внимание уделил описанию разгулов, маленьких и больших купеческих «безобразий», «Славянскому базару» посвятил неполную страничку — и весьма пресную:
«Фешенебельный „Славянский базар“ с дорогими номерами, где останавливались петербургские министры, и сибирские золотопромышленники, и степные помещики, владельцы сотен тысяч десятин земли, и… аферисты, и петербургские шулера, устраивавшие картежные игры в двадцатирублевых номерах. Ход из номеров был прямо в ресторан через коридор отдельных кабинетов…
Обеды в ресторане были непопулярными, ужины — тоже. Зато завтраки, от двенадцати до трех часов, были модными, как и в „Эрмитаже“. Купеческие компании после „трудов праведных“ на бирже являлись сюда во втором часу и, завершив за столом миллионные сделки, к трем часам уходили. Оставшиеся после трех кончали „журавлями“.
„Завтракали до журавлей“ — было пословицей. И люди понимающие знали, что, значит, завтрак был в „Славянском базаре“, где компания, закончив шампанским и кофе с ликерами, требовала „журавлей“.
Так назывался запечатанный хрустальный графин, разрисованный золотыми журавлями, и в нем был превосходный коньяк, стоивший пятьдесят рублей. Кто платил за коньяк, тот и получал пустой графин на память. Был даже некоторое время спорт коллекционировать эти пустые графины, и один коннозаводчик собрал их семь штук и показывал свое собрание с гордостью».
Кроме истории про «журавлей» Гиляровский рассказывает такой анекдот: «Сидели однажды в „Славянском базаре“ за завтраком два крупных афериста. Один другому и говорит:
— Видишь, у меня в тарелке какие-то решетки… Что это значит?
— Это значит, что не минуешь ты острога! Предзнаменование!
А в тарелке ясно отразились переплеты окон стеклянного потолка».
В дальнейшей своей судьбе «Славянский базар» оправдал мечты его основателя, и его история оказалась связана с историей русской культуры — музыки, литературы, искусства. Среди постояльцев гостиницы можно назвать много известных имен: П. И. Чайковский, В. В. Стасов, Н. А. Римский-Корсаков, Г. И. Успенский, И. С. Тургенев, А. П. Чехов, А. М. Горький и другие.
В июне 1897 года в одном из кабинетов «Славянского базара» в традиционное для ресторана время завтраков, в два часа дня, встретились руководитель театральных курсов, драматург Вл. И. Немирович-Данченко и режиссер любительской труппы К. С. Станиславский. Немирович-Данченко предложил, объединив курсы и труппу, создать свой театр. Станиславский тоже не раз задумывался об этом же. Близки были их взгляды на театр, его общественную роль, художественные принципы.
«Заседание наше, — вспоминал позже Станиславский о разговоре в „Славянском базаре“, — началось в два часа дня и окончилось на следующий день утром, в 8 часов. Таким образом оно длилось без перерыва 18 часов. Зато мы столковались по всем основным вопросам и пришли к заключению, что мы можем работать вместе». Так было положено начало Московскому Художественному театру — гордости русской театральной культуры.
В «Славянском базаре» часто останавливался А. П. Чехов. Однажды писатель Б. А. Лазаревский заметил ему: «А из московских гостиниц вы очень любите „Славянский базар“», — и перечислил произведения, в которых Антон Павлович упомянул ее: «Чайка», «Дама с собачкой», «Три года», «Мужики». На что Чехов ответил: «Это оттого, что я москвич. В „Славянском базаре“ можно было когда-то вкусно позавтракать…» Но, видимо, иронично снижающие тему слова о завтраке скрывали за собой что-то гораздо более значительное для Чехова.
Литературоведы потратили немало сил, чтобы установить прототип «дамы с собачкой». Почти все они уверены, что рассказ автобиографичен, назывались разные имена, но сам Чехов хранил тайну, и ни один из множества мемуаристов, писавших о нем, не назвал имени этой дамы…
После революции «Славянский базар» — основное здание, флигеля, театр — занимали учреждения. Гостиничные номера были превращены в жилые комнаты, поселили в них руководителей разного уровня административных и хозяйственных учреждений, все они, конечно, были партийными и в основном молодыми. Много лет спустя домоуправ назвал их «комсомольцы двадцатых годов». Мне довелось слышать рассказ одного человека, детство которого — это тридцатые годы — прошло на Никольской, в бывшем «Славянском базаре». «Мы жили в том самом номере, — утверждал он, — куда приходила к Чехову „дама с собачкой“…»
Раньше всех — в конце 1930-х годов — из помещений «Славянского базара» стало использоваться по своему прямому назначению театральное помещение: еще до войны в нем давали спектакли Театр юного зрителя и Московский кукольный театр. В 1965 году в нем открылся Музыкальный театр для детей под руководством Наталии Сац, затем это помещение получил Московский государственный академический камерный музыкальный театр Бориса Покровского.
В середине 1960-х годов в прежнем своем здании вновь открылся ресторан, сохранивший название «Славянский базар».
Третьяковский проезд в Китай-городе. Фотография 1880-х гг.
Примыкающий к «Славянскому базару» участок, когда-то принадлежавший Шереметевым, во второй половине XIX века приобрели Третьяковы — владельцы торгового дома «Братья П. и С. Третьяковы и В. Коншин. Мануфактурные товары, полотно, бумажные и шерстяные товары». Хотя Третьяковы в московском промышленном мире занимали одно из первых мест, память по себе и настоящую славу они оставили не как промышленники, но как коллекционеры и основатели главной московской картинной галереи. В 1870–1873 годах Третьяковы проложили через свою землю переулок с Никольской улицы к Театральному проезду и подарили его городу. Городская Дума назвала подаренный переулок Третьяковским проездом.