И нужно отметить, что тот, кто подвергает гонениям веру и закон Мухаммеда, никогда не одерживает победу, в то время как тот, кто их укрепляет, пусть даже не следуя сам этой религии, с каждым днем становится богаче и знатнее. /51/
Если Всевышний зажигает свечу, тот, кто попытается ее задуть, лишь опалит себе бороду.
И сказал Господь Всемогущий: «Разве они не видели, сколько Мы погубили поколений до них? Мы укрепляли их на земле так, как не укрепляли вас, посылали на них небо обильным дождем и заставляли реки течь у них, а потом погубили их за грехи и произвели после них другое поколение»[230].
Так земли Кашгара и Хотана до самого края, принадлежащего султану, стали подвластны Завоевывающему Мир Императору Чингисхану.
А что до Ток-Тогана[231], то он покинул Кучлука во времена его могущества и ушел в область Кам-Кемчик[232]. Чингисхан отправил в погоню за ним своего старшего сына Туши с большим войском, чтобы разбить его, и тот стер следы его злых деяний и не оставил от него ничего.
Когда они вернулись, их стал преследовать султан; и хотя они не ввязывались в битву, султан не мог сдержаться и устремился в пустыню заблуждений и миражей. Так как предостережения его не удержали, они стали готовиться к бою. Обе стороны начали наступление, и правые фланги обеих армий наголову разбили противников. Уцелевшая часть монгольской армии воодушевилась успехом; они нанесли удар по центру, где находился сам султан; /52/ и он чуть не попал в плен, но Джелал ад-Дин отразил удары нападающих и спас его.
Что может быть прекрасней молодого льва, что пред своим отцом предстал, перепоясав чресла?[233]
И битва продолжалась в течение всего того дня, и сражение длилось до самой вечерней молитвы, когда великое светило исчезло и лицо мира стало черно, как лица грешников, а обратная часть земли темна, как ее чрево.
Прошлой ночью, когда тень земли поджидала коня света, я увидел весь обитаемый мир в черноте подобным жалкой лачуге. Ты мог бы сравнить его с черным шатром, чья глава устремилась в небесную высь.
После этого они вложили боевые мечи в ножны, и каждое войско отдыхало в своем лагере. Затем монгольская армия удалилась[234].
И когда они явились к Чингисхану и он оценил их храбрость и узнал пределы и размер армии султана, а также что у него не осталось никаких преград и ни одного врага, способного оказать сопротивление, он собрал свои войска и выдвинулся против султана.
А что до султана, то в то время, когда он очищал мир от грозных врагов, его можно было назвать головным отрядом (yezek) Чингисхана, сметающим все перед собой. Ибо хотя он и не уничтожил полностью гурхана, он все же ослабил основание его власти и первым нанес ему удар; и он также разгромил других ханов и князей. Но у всего есть свой предел, а у каждого начала — конец, который нельзя ни отложить, ни отсрочить.
«
Перо высохло с почтением к тому,
что уже свершилось».
[IX] ОБ ИМАМЕ-МУЧЕНИКЕ АЛА АД-ДИНЕ ИЗ ХОТАНА (ДА БЛАГОСЛОВИТ ЕГО ВСЕВЫШНИЙ!)
После того как Кучлук завоевал Кашгар и Хотан и отвернулся от христианского закона ради обычаев идолопоклонства, он призвал жителей тех мест отказаться от чистой ханифитской веры ради грязного язычества, и отвернуться от лучей света Учения, обратившись к пустыне безбожия и темноты, и вместо служения милосердному Царю раболепствовать перед мерзким Дьяволом. А так как эта дверь не под давалась, он ударил в нее ногой; и их насильно заставили облачиться в одежды и уборы Заблуждения: смолкли звуки церковной службы и икамат, и стихли молитвы и такбиры.
Неужели они надеются искоренить правду после того,
как она заявила о себе?
Правду,
которая связана узлом,
который нельзя развязать?
Тем временем он, сильный и безжалостный в своем неистовстве и деспотизме, пожелал убедить свидетельствами и доказательствами магометанских имамов и христианских монахов.
А надеяться на несбыточное — все равно что воздвигать здание на осыпающемся склоне[235].
В городе было объявлено о его приказании всем, кто был облачен в одежды науки и благочестия, явиться на равнину. Там собралось более трехсот прославленных имамов, и, обернувшись к ним, он сказал: «Есть ли во всей этой толпе человек, который осмелится вести со мной спор о делах религии и государства, и не уступит мне, и не убоится ни гнева, ни наказания?» Ибо в глубине своей порочной души он был убежден, что никто из присутствующих не осмелится опровергнуть сказанное им и поставить под сомнение его доводы; а даже если кто и начнет, то, убоявшись его жестокости, сдержится и не навлечет на себя огонь бедствия и не уподобится «[овце], которая собственным копытом вырыла себе могилу», но удостоверит его ложь и подтвердит неправду.
Но из этого множества поднялся угодный Небу шейх, истинный имам, Ала ад-Дин Мухаммед из Хотана (да прольет Всевышний свет на его могилу и умножит его воздаяние!); который, приблизившись к Кучлуку, уселся, перепоясал чресла правдивости поясом истины и начал спор о религии. Когда его голос возвысился и имам-мученик привел убедительные свидетельства, зная, что присутствие и существование Кучлука суть ничто; истина восторжествовала над неправдой и мудрецы над невеждами, и просветленный имам уличил во лжи мерзкого Кучлука.«Ибо истина выражается ясно, а ложь запинается». Ужас, /54/ смущение и стыд пересилили дела и слова этого дурного человека; огонь гнева вспыхнул от недостатка мужества; и его язык стал резким, а речь невнятной. Гнусные слова, которые не подобает произносить, говоря о Святом Пророке, полились из его уст; и так он произнес целую речь. Правдивый имам, убежденный, что «ничто не может быть более ясным, чем когда открывают сокрытое», и движимый религиозным пылом, не мог снести его глупости и нелепости или не придать им значения и воскликнул: «Да наполнится пылью твой рот, враг веры, проклятый Кучлук!»
Когда эти грубые слова достигли ушей этого гордого Гуэбра, этого распутного безбожника, этого подлого негодяя, он приказал схватить Ала ад-Дина и заставить его отречься от ислама и склониться к неверию и безбожию. «Далеко, далеко то, что вам обещано!»[236].
Место, где сияет божественный свет, не станет жилищем дьявола.
Несколько дней его держали обнаженным в оковах, голодным и мучимым жаждой, и мирская пища не была ему доступна, однако он был гостем за другим столом: «Я скоротаю ночь с моим Господом, который накормит меня и даст мне напиться». И этот имам Мухаммед был как Салих[237] среди народа Тамуда и так же опечален, как Иаков, и испытывал такие же муки, как Джирджис[238]. Пророк (мир ему!) сказал: «Испытания ниспосланы пророкам, а потом святым, а потом наиболее достойным, а потом следующим за ними по достоинствам». Он был терпелив, как Иов, и сражался, как Иосиф, в своей темнице. Ибо когда истинно любящий в сладости любви ощущает жгучую боль страдания, то воспринимает это как новый дар и безграничное счастье и говорит: «Все, что исходит от тебя, — блаженство, будь это исцеление или рана». И когда яд, принятый из рук возлюбленной, попадает на нёбо души влюбленного, то, согласно поэту, сказавшему, что —