— Этот диг-консул, мерзкий, как и все незакопанные диги, — Биг-Таг нахмурился, будто у него болели зубы. Дигами также были Первый и Третий Консулы, что дополнительно осложняло работу Службы Безопасности.
— Давайте я индивидуально займусь этими тремя! — разрубил воздух рукой седовласый полковник.
— В этом нет необходимости, — сказал Генеральный Секретарь. — В Университете будешь работать именно ты, Сони; ты заслужил это.
— Но моя внешность…
— Ты изменишь её. Также ты поменяешь пол.
— Сэр, я…
— Ты не доверяешь гормонохирургам нашей организации, Сони? — нахмурил кустистые брови полковник. — Через двадцать четыре часа из тебя получится превосходная девушка, которая вскружит голову всем этим сексуально озабоченным студентам-недоучкам…
— Сэр… — всё ещё пробовал сопротивляться Сони.
— Молчать! — заорал полковник. — Вы поняли приказ, старший агент Сони Скевинджер? Кругом! Шагом марш!
Бледный, как смерть, Сони вышел из кабинета.
— Это ты хорошо придумал, Ладислос, — Генеральный Секретарь задумчиво крутил в руках ручку.
— Я никогда не думаю, сэр, а только действую на благо общества.
Полковник опустошил стакан до дна и повернулся к своему шефу:
— Сэр, стоит ли после выполнения задания возвращать пол этому агенту, Сони? У нас не очень много денег…
— Меня не интересует судьба Пончика, — Биг-Таг прикрыл ладонью уставшие глаза.
— Хотя можно вычесть сумму из его премии, — продолжал рассуждать вслух полковник Ладислос, всё-таки он иногда думал, хотя и очень редко. — Не исключено, что он и не захочет становиться мужчиной… Во всяком случае, если он будет возмущаться, у нас всегда найдётся замена на его место!
Глава 19. Лекция по инфологии
Высокий, ростом почти три метра, мужчина стоял под прицелом глаз тридцати двух студентов, непринуждённо развалившихся на старых и гнилых столах и стульях. Профессор Пайн, огромный рост которого и без генотеста изобличал в нём хайера, вдобавок, был ещё заведующим кафедрой инфологии, что не мешало студиозусам время от времени переговариваться, играть на коленях в карточные и другие игры, попивать из непрозрачных пластиковых баночек и даже нежно поглаживать друг другу различные части тела.
Как и у всех хайеров, череп Бэзила Пайна походил на прямоугольную коробку, немного примятую с боков; содержимое сего черепа оставляло желать лучшего. Любому здравомыслящему человеку, однако, было непонятно, как туповатый, с треском закончивший своё собственное образование, хайер дослужился до такой высокой должности и, тем более, пытался чему-то учить других. Может быть, разгадка заключалась в том, что отец Пайна умел с прибылью использовать свои лесопильные фабрики (на которых допилили последние леса Республики), и некоторая сумма денег перешла в нужные руки… Но это были лишь смутные догадки.
Попирая все прогнозы, радиоактивный фон на улице упал, что позволило Тайтусу присутствовать на этой лекции по инфологии, которую читал уважаемый профессор Пайн, почётный член Академии Наук Республики. Энди и Алекс попытались укрыться за воняющим мусорным баком, но при росте Пайна эта идея потерпела крах. Кстати, Пайн был хайером в первом поколении, а это значило, что его потомки, обречённые также родиться хайерами, обещали стать ещё выше, и предела такой акселерации наука пока не могла установить.
На Пайне был пиджак мышиного цвета, столь огромный, что из его ткани можно было бы пошить одежду для всего сиротского приюта. Под мышкой профессора болтался на ремне тяжёлый «Юникит» — предыдущая и жутко устаревшая версия «Юнипака», громоздкая и неудобная. Впрочем, громоздкость этого устройства не причиняла его владельцу особых неудобств. Пайн вытянул из кармана пиджака большой, под стать ему, цветастый платок, глубокомысленно высморкался в него и начал лекцию.
— Инфология — это область человеческой деятельности по моделированию окружающей действительности с целью принятия единственно правильного решения, — глухим скучным голосом рассказывал он, пытаясь вдолбить в наглухо закрытые разумы студиозусов бесконечную вереницу бессмысленных определений. Может быть, бедная, агонизирующая страна и находилась в глубоком энергетическом, производственном, моральном и научном кризисе из-за того, что ничего не понимающие в сути науки серые, тупые псевдо-учёные сводили образование к заучиванию такой вот кипы громоздких определений, несущих в себе меньше практического смысла, чем рулончик туалетной бумаги.
— Предметный мир — вселенная, за пределы которой принципиально невозможно выйти, — продолжал Пайн. — Этот мир ещё называют Универсу́м.
Оказывается, ведущий инфолог страны неправильно ставил ударение в некоторых словах, со злорадством заключили вампы.
— С точки зрения науки, такой мир состоит из объектов, отношений, процедур и целей. Объект — нечто, выделенное из Универсу́ма по некоторому атрибуту.
Короче, вся лекция состояла из пирамидообразного нагромождения одного определения на другое, причём эта пирамида строилась от вершины к основанию. Когда Пайну понадобилось нарисовать на доске какую-то схему, он достал уже знакомый вам платок, вытер доску, которая от этого совсем не стала чище, из другого кармана был извлечён скалоподобный кусок мела, завёрнутый в фольгу.
— Вот это кривая времени, — Пайн провёл горизонтальную волнообразную линию со стрелкой на конце. — А вот это петля времени, позволяющая передать информацию о процессе динамического развития в объективное время. Вы что-то хотите сказать?
Поднялся какой-то студент, в котором вампы с изумлением опознали сокамерника, Орсона. Он сидел в первом ряду, и из-за бака, чьи ароматы привлекали различную живность, этого выдающегося ученика профессора Шварцхельма не было видно вампам.
— Я так мыслю, эта борода, то есть процесс будет бесконечный? — с глупой, вводящей в заблуждение улыбкой спросил Орсон.
— Да, — важно кивнул головой Пайн. — Процесс будет бесконечный, то есть пока он не прекратится. Садитесь, Орсон. Я вижу, что в ваших рядах возникает явление непонимания, и мы будем с ним бороться.
Но Орсон не сел и задал ещё один вопрос:
— А как эта теория согласуется с универсальными релятивистскими постулатами, господин преподаватель?
Вряд ли профессор понял, что от него хотят, и тем не менее, он сумел ответить:
— Существуют тонкости, которые может быть и понятны, но вообще выпадают из понимания и потом проявляются в самых неожиданных местах. Всем понятно? — студенты молчали, как свежезамороженные трупы. — Вот видите, Орсон, всем понятно, а вам непонятно. Садитесь.
Орсон, потрясённый «в самых неожиданных местах», подчинился профессору, но теперь поднял руку невозмутимый диг:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});