В. Губарев: – Почему нельзя было пойти конституционным путем? Например, в рамках Госсовета предложить вариант соглашения или содружества, который вы сегодня предлагаете.
В таком случае весь процесс приобретал бы законный, конституционный характер. Действуя же другим путем, вы создаете прецедент, при котором ваша тактика становится непредсказуемой. Общество может ожидать и других действий такого же характера, которые будут идти вразрез с ныне действующей Конституцией, законом, сколько бы раз мы ни улучшали или ни принимали каких-либо законов. Ответьте мне, почему нельзя было в рамках существующего закона предложить этот вариант публично как соглашение с просьбой оценить его, попытаться ратифицировать в союзных республиках, в Верховном Совете СССР и в случае его неудачи затем двигаться дальше в рамках Конституции, в том числе и республиканских?
Бурбулис пространно отвечал на вопросы и в заключение сказал: – Есть государства, которые однозначно вышли на реформы, в том числе и общественного строя, есть государства, которые сохраняют тоталитарные режимы, сменив маскхалаты, и есть центр, который пытается эти две структуры породнить. Наша логика совершенно иная. Принимаете эти нормы, уверены, что они будут вам полезны – входите в Содружество и соблюдайте их. Подписывая этот договор, мы тем самым подписываем не только образование нового Союза, но мы подписываем себе действительную самостоятельность, действительный суверенитет, ликвидацию двоевластия в нашей республике…
Минск, 10 декабря 1991 года, 10 часов
Обсуждение Беловежского соглашения началось на утреннем заседании Верховного Совета Белоруссии. С. Шушкевич, Председатель Верховного Совета, начал с краткого вступительного слова.
С. Шушкевич: – Используя свое право выступить в любой момент, я хотел бы дать полную информацию о том, что произошло за последнюю неделю. Я знаю о вашем волнении и нетерпении узнать о последних событиях, которые произошли у нас в Белоруссии, о встречах руководителей Российской Федерации, Украины и Белоруссии.
Скажу сразу, что эта встреча назревала. Вы сами были свидетелями того, как переговоры о подготовке Союзного договора зашли в тупик. На этом фоне все больше и больше возрастала социальная напряженность во многих регионах бывшего Союза ССР, что привело к межнациональным конфликтам со многими человеческими жертвами. А недальновидная политика центра привела к глубокому экономическому и политическому кризису, к развалу промышленности, катастрофическому понижению уровня жизни людей. Дальше продолжаться так не могло.
Мы, руководители трех суверенных государств, встретились и подготовили заявление и соответствующее соглашение. Это сделать было очень тяжело, но мы осознавали, что концептуальный подход у нас один, исторически мы всегда были вместе, многовековые связи сложились так, что разорвать их – это значит резать по живому, фактически замахнуться на судьбы миллионов людей. И наши народы нам этого не простят. Мы нашли возможность согласиться с этим и наконец поставить точку в этой сложной проблеме.
Работа велась в тесном контакте с правительствами. Я особенно хочу сказать о том вкладе, который сделали руководители правительства нашей Белоруссии. Фактически не было ни одной позиции в экономических вопросах, которые бы детально не были подготовлены для объединения с Россией и Украиной. Нам удалось договориться обо всем том, что волнует людей. Я имею в виду финансы, ввод новых валют, либерализацию цен и так далее. Мы согласовали все вопросы.
Уважаемые народные депутаты! Я выношу на ваш суд подход руководителей трех государств. Соглашение имеется у вас на руках. Вы впервые получили полный текст этого соглашения. Очень прошу серьезно и без лишних слов, высказать свое отношение к соглашению о Содружестве Независимых Государств. Ваше решение даст возможность мне вести соответствующий разговор на Госсовете в Москве.
В конце выступления С. Шушкевич попросил депутатов обсудить Беловежское соглашение и высказать к нему свое отношение: «Не ставится вопрос о ратификации соглашения, потому что оно, я думаю, будет уточняться, улучшаться, и, что самое главное, должен быть пакет дополнений, без которых ратификация не имеет смысла. Я прошу это понимать. Работа эта продолжается и я просил бы только об одном – высказать свое отношение.»
Трудно понять, с чем связана такая чрезмерная осторожность. Возможно, Шушкевич побоялся сходу, без разведки, поставить под удар соглашение руководителей трех республик и хотел прозондировать почву. Может быть, ему стало уже известно о существенных «оговорках», которые сделала к соглашению Украина, и он намеревался вынести на ратификацию новый, доработанный вариант. Не исключено, что Шушкевич был просто ошарашен масштабом свершившихся событий и хотел взять «тайм аут», чтобы осмыслить их последствия. (Отвечая на реплику депутата Грибанова он произнес многозначительную фразу: «Я только хочу дать вам такую справку, что когда мы приехали на это совещание мы были искренними людьми и никто из нас не думал, что соглашение будет принято»). В любом случае, «скоростной» ратификации Беловежского соглашения в Верховном Совете Белоруссии явно не предполагалось. Но события развернулись иначе…
Киев, 10 декабря 1991 года
10 декабря в зале Верховного Совета Украины с утра чувствовалась напряженность – включенный в повестку дня вопрос о ратификации Беловежского соглашения переносился с часа на час: постоянные депутатские комиссии сделали много замечаний по тексту соглашения и их необходимо было обговорить с руководством Беларуси и России. Лишь к началу вечернего заседания Л. Кравчуку удалось справиться с этой задачей.
Открыв вечернее заседание И. Плющ (незадолго до того избранный на должность Председателя Верховного Совета) предоставил слово Президенту Украины. Л. Кравчук взошел на трибуну. В отличие от четкого, продуманного до малейших нюансов выступления на торжественном заседании Верховного Совета, его «постбеловежская» речь выглядит рыхлым, плохо подготовленным экспромтом.
В первой ее части Л. Кравчук констатирует, что создание Союза на принципах нового Союзного договора, предложенного М. С. Горбачевым, «зашло в глухой угол». Распад Союза принял стихийный и необратимый характер.
Обосновывая «вынужденность» своих действий, Л. Кравчук пытается взвинтить эмоции, драматизировать обстановку: «Возникла угроза противостояния между народами, чем, понятное дело, могли воспользоваться силы реакции. Факты подтверждают, что такая опасность была и остается вероятной».
Разумеется, вина за столь прискорбное состояние межреспубликанских отношений, экономики и социальной сферы страны была возложена на «преступный союзный центр»: «Социальные потрясения также реальный факт и являются следствием той политики, которую проводил центр и сейчас проводят его остатки. В основе социальных потрясений лежит экономическая разруха и это могут использовать какие угодно силы. Мы все почувствовали, особенно накануне референдума, что существует реальная попытка реанимировать старые структуры. Засуетились силы, которые именно этого хотят.»
Отсюда логически следует вывод: «Именно в это трагическое время сошлись три великих славянских государства, чтобы остановить процесс стихийного распада союзных структур, которые еще существуют, и чтобы под обломками этого развала не пострадали миллионы и миллионы людей». Вскользь, как бы между прочим, Кравчук замечает: «Мы это сделали в Минске, сделали, руководствуясь постановлениями и законами – теми государственными документами, которые мы с вами приняли вот здесь, в Верховном Совете».
Явно не создав необходимого эмоционального накала и не добившись должного уровня моральной поддержки Кравчук поспешно переходит к следующей фазе – оправданиям своего шага, попыткам снять с себя личную ответственность: «И вот после этого, когда это произошло, нас начали обвинять в развале Союза. В последние два дня – вчера и сегодня – главной темой центральных органов и других средств массовой информации является то, что вот три государства или три руководителя или шесть руководителей, развалили в конце концов Союз, и в этом их глубочайшая вина. Но сегодня можно спросить: кто же действительно виноват в том развале? Когда начался тот развал? По крайней мере каждому понятно, что он начался не 7–8 декабря, а в период, когда началась перестройка. Это абсолютно каждому ясно. Мы даже точно знаем авторов этого развала…»
Следующей фазой речи, по логике ее развития, должна была быть «пужалка» – серия страшных картинок апокалипсиса, который ждет Украину, если Соглашение не будет ратифицировано Верховным Советом. Сухая официальная стенограмма заседания передает состояние неуверенности, которое испытывает в этом месте Л. Кравчук, безусловно, первоклассный политический лицедей: сначала он простодушно по партийному «авансирует» свои намерения, а затем откровенно «смазывает» поставленную задачу.