Оставшись одна, Фиона расправила одежду, кое-как стянула волосы в хвост и пошла на кухню варить кофе.
– Ну как ты? – тихо спросил Эли.
Фиона вскинула ресницы. Он стоял в дверях. Она встретилась взглядом с его золотисто-карими глазами и почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. В его взгляде она прочитала, что он тоже помнит прошедшую ночь и дорожит каждой ее секундой.
– Нормально. – Голос ее прозвучал на две октавы ниже, чем обычно.
– Ты огорчилась оттого, что он понял?
– А он понял?
Эли криво усмехнулся и кивнул:
– О да. Конечно, он не стал ничего говорить в присутствии матери, но ему все было ясно. Думаю, он догадался еще раньше нас.
Фиона не нашла в себе сил продолжать этот разговор и занялась приготовлением завтрака. Эли помог ей, она застенчиво поблагодарила, потом изложила ему свои планы на день.
Когда после завтрака она сказала, что пора приступать к своим обязанностям, и собралась выйти из комнаты, Эли поймал ее за руку.
– Подожди минуточку, – улыбнулся он, – ты забыла самое главное.
Фиона посмотрела в его смеющееся лицо, и внутри у нее все перевернулось.
– Что же это? – выдохнула она.
– Утренний поцелуй, – с серьезным видом ответил он. – Целуй хорошенько, потому что потом у нас целый день не будет для этого времени.
– Что значит «хорошенько»? Ты сомневаешься в моих способностях? – возмущенно воскликнула она и, схватив его за воротник рубашки, притянула к себе. – Получай же…
Она поцеловала его медленным нежным поцелуем, стараясь пробудить в нем воспоминание о волшебных минутах прошедшей ночи.
Но как бы им ни было хорошо вместе, работа не ждала. Обменявшись еще одним коротким поцелуем, они расстались. Эли задумчиво смотрел ей вслед.
Отопительная система заработала только к вечеру. Фиона спокойно выслушала объяснения мастера, но не стала перебивать Брайана, когда тот пригрозил подать в суд на ремонтную компанию, если система отопления снова выйдет из строя.
К тому времени как начало смеркаться, Фиона с удивлением обнаружила, что Рождество, которого она ждала с таким страхом, почти закончилось. Этот день был полон стольких событий и испытаний, что она и не заметила, как он прошел. У нее даже не было времени вспомнить о своем одиночестве. До тех пор, пока Эли не позвонил родителям.
Фиона так утомилась, накладывая повязку с лекарством на ногу одной из собак, что решила пойти просто посидеть в комнате отдыха и выпить чашечку кофе. Там она нашла Эли. Он разговаривал по телефону с отцом, в ногах у него сидел Бандл.
Увидев Фиону, Эли прикрыл трубку рукой и сказал:
– Не волнуйся, счет за звонок придет к моим родителям.
– Я верю тебе. Но ты мог бы звонить и за наш счет, мы в состоянии себе это позволить.
Секунду спустя она услышала, как он говорит:
– Да, передай ей трубку. – Судя по тому, как изменился его тон, Фиона поняла, что он говорит с ребенком. – Я знаю, что обещал приехать, милая, но так уж вышло.
Он выслушал ответ, поморщился и заерзал на стуле.
– Я так говорил? Ты уверена? – Он провел рукой по лицу. – Я знаю, что нельзя нарушать обещания. Но иногда мы не можем выполнить обещание по не зависящим от нас причинам. – Наступила короткая пауза. – Твой папа нрав. Я очень хотел быть с вами сегодня. – Эли улыбнулся. – Нет, дядя Эли далек от совершенства. Можешь спросить у бабушки.
Фионе показалось, что грудь ее налилась свинцом, ей стало трудно дышать. Ей было невыносимо слушать, как он оправдывается перед племянницей. Она безумно завидовала всем его родственникам за то, что он у них есть. Глаза ее заволокла мутная пелена.
– Да, а теперь дай мне бабушку. Привет, ма. Извини… я знаю. Я тоже. – Эли начал расспрашивать мать о знакомых. Засмеялся, когда она стала перечислять всех родственников, собравшихся на Рождество. Под конец он вздохнул и сказал: – Нет, лучше ты сама им скажи, так будет легче. Я постараюсь, ма. Взаимно. Я тоже тебя люблю. Пока.
Он повесил трубку и секунду смотрел на аппарат. Улыбка еще не сошла с его лица. Потом он взглянул на Фиону.
Когда глаза их встретились, Фиону начали раздирать противоречивые чувства. Ей хотелось подойти к нему, но еще больше хотелось убежать.
– Мне жаль, что так вышло, – сказала она единственное, что пришло ей в голову.
– Ничего, – тихо ответил он.
Эли гладил собаку и не отрываясь смотрел на Фиону, так что она наконец не выдержала.
– У тебя большая семья? – дрогнувшим голосом спросила она.
Эли кивнул:
– Родители, две сестры, два брата, четыре племянника, племянница и множество кузенов и кузин.
– О-о.
– А у тебя большая семья?
– Нет.
– Ну да, я ведь, кажется, уже задавал этот вопрос. И сколько же вас?
Она неопределенно пожала плечами. Эли продолжал молчать, ожидая ответа.
– Нисколько. Я одна.
Эли наклонился вперед.
– У тебя никого нет? – тихо спросил он.
Она покачала головой:
– Нет. – Видя, что Эли ждет более подробного ответа, она прокашлялась и добавила: – Все думают, что я воспитывалась при монастыре… на самом деле это был обычный приют для сирот.
Не переставая гладить собаку, Эли продолжал смотреть на Фиону.
– А я-то все удивлялся, почему ты за все эти дни ни разу никому не позвонила и не поздравила с Рождеством. Значит, ты сирота?
Фиона кивнула.
– Вики с Рейсом знают, а остальные думают, что монастырская школа была прихотью моих экстравагантных родителей.
– Почему ты делаешь из этого секрет, Фиона?
– Да я не делаю из этого секрета. Просто… мне не нравится, как люди начинают на меня смотреть, когда узнают.
– И как же они на тебя смотрят?
– С жалостью, – коротко ответила она.
Эли медленно кивнул. Кровь гулко стучала в ушах у Фионы; она и сама не понимала, почему с таким волнением ждет, что он скажет. Но он продолжал молчать, поглаживая собаку.
Все реагировали по-разному, когда узнавали, что она выросла в сиротском приюте. Некоторые начинали с любопытством расспрашивать, походила ли ее жизнь там на детство Оливера Твиста. Другие начинали жалеть ее, и это было еще хуже. А третьи старались отмахнуться от этого факта,
так, словно ее сиротство было мелкой неприятностью, которая случается со всеми. Пожалуй, Вики была единственной, кто отнесся к этому сообщению безразлично. Позже Вики призналась Фионе, что выросла в неблагополучной семье и чувствовала себя сиротой при живых родителях.
Но Эли ничего не говорил и даже не смотрел на нее; он просто молча сидел и обдумывал услышанное. Лицо его оставалось бесстрастным, и Фиона не могла угадать по нему его мысли. Когда терпение ее было уже на исходе, он вдруг тихо сказал: