обед, на который её пригласила подруга по фамилии МакГи (McGee). Крозетт также не могла ошибиться и с часом, поскольку ехала к назначенному времени и время легко проверялось [допросом миссис МакГи]. Показания свидетельницы лишали Дюранта всякой возможности видоизменить свои показаний в дальнейщем, ему следовало либо прямо в ходе заседания признать, что свидетельница права и он действительно ехал с Ламонт в одном трамвае, либо продолжать настаивать на собственой правоте и при этом каким-то образом доказать, что Крозетт ошибается.
Защита Дюрранта приложила огромные усилия для того, чтобы посеять у присяжных тень сомнения в рассказе свидетельницы. Женщина была пожилой — 71 год по тем временам не шутка! — и, разумеется, адвокаты попытались обыграть эту деталь. Свидетельнице были заданы в многочисленные уточняющие вопросы, призванный запутать и сбить с толку. Например, утонялась одежда спутника Бланш Ламонт и при этом неправильно цитировались показания миссис Крозетт, данные ранее. Как будто бы она говорила о чёрном бархатном пальто, в которое был облачён спутник Ламонт, хотя она не говорила такого. Адвокат Дюпрэ в деталях выспрашивал о шляпе, в которой был мужчина, несколько раз повторив, что это была жёсткая шляпа типа «дерби». В конце концов он вывел из себя старушку и та одёрнула его: «Я ничего не говорила о том, что мужчина носил жёсткую шляпу!»
Эта возмутительная комедия продолжалась довольнор долго. В какой-то момент прокурор Барнс возмутился столь беспардонным наездом адвокатов, пытавшихся вложить в уста пожилого человека хотя бы пару ошибочных слов, дабы затем высмеять утверждения свидетельницы и поставить всё сказанное ею под сомнение. Не сдержав эмоций, прокурор поднялся со своего места и, перебив Юджина Дюпрэ, закричал: «Я осуждаю и презираю подобный способ перекрестного допроса, призывающий на помощь услуги фальшивомонетчика и фальсификатора. Суждение о его ценности я оставляю на усмотрение другим, для себя же подобное считаю недопустимым!» (Дословно на языке оригинала: «This kind of cross- examination, which call to its aid the counterfeiter and the forger, is what I condemn and despise. I leave its value to the judgment of men other than myself!»)
Вспышка гнева прокурора положила конец издевательству над пожилой свидетельницей. Защита Дюранта осталась глубоко посрамлена, дискредитировать миссис Крозетт не удалось. И после того, как эта женщина закончила давать показания, вряд ли кто-то в зале суда сомневался в том, что Теодор Дюрант действительно ехал с Бланш Ламонт в одном трамвае и вышел с нею на остановке на 21 стрит.
Утро 19 сентября началось с того, что среди зрителей начали распространяться слухи о панической атаке, пережитой Дюрантом вечером минувшего дня и ночью. Говорили, будто подсудимый кричал во сне и не давал спать соседям по коридору, что к нему являлся врач и давал морфий, и много чего ещё рассказывали в том же духе, и причиной такой нервной реакции стали показания миссис Крозетт накануне. Все эти россказни сопровождались ссылками на тюремный конвой, дескать, эти товарищи знают точно, о чём говорят, ошибки быть не может!
Разговорчики подобного рода до такой степени встревожили защитников Дюранта, что они во время одного из перерывов в середине дня даже устроили небольшую пресс-конференцию для присутствовавших в зале журналистов. Адвокаты отвергли все инсинуации относительно паники и волнения, якобы охвативших их подзащитного после заслушивания свидетельских показаний миссис Крозетт. Главный защитник Джон Дикинсон заверял журналистов в том, что господин Дюрант спокоен как никогда и не испытывает ни малейших переживаний из-за услышанного вчера в суде.
Журналисты, услыхав такое заявление, бросились к представителям тюремного конвоя. В суде находился работник окружной тюрьмы по фамилии Сатлер (Satler), который заверил пишущую братию в том, что он внимательно следит за состоянием Дюранта мжет подтвердить — тот здоров, бодр, совершенно спокоен и спит сном младенца! В общем, беспокоиться не о чем!
Господин Дикинсон в своём обращении к журналистам убедителемн и велеречив, но журналисты отметили плохой цвет лица Дюранта и его задумчивость. Вообще же, после 18 сентября поведение подсудимого изменилось — он более не разговаривал во время дачи показаний свидетелями, внимательно следил за ходом заседаний и — что самое интересное! — некоторые изменения претерпел его облик. Если раньше Теодор щеголял в безукоризненно чистых накрахмаленных рубашках, начищенных туфлях, пускавших солнечные зайчики, в наглаженных брюках и чистом сюртуке, то после 18 сентября он стал менее внимателен к своему облику. Он мог по 2–3 дня одевать одну и ту же сорочку… повязывал мятый бант… и ботинки его вдруг утратили чарующий глянец.
Джон Дикинсон, главный адвокат Теодора Дюранта.
В общем, стало заметно, что к концу сентября Теодор оказался в плену серьёзных размышлений и забота о накрахмаленной рубашке отодвинулась на второй план. Или даже на десятый!
Потрясение, пережитое обвиняемым 18 сентября, оказалось отнюдь не последним. Буквально на следующий день Дюрант попал в новую засаду, причём по иронии судьбы он пребывал в уверенности, что именно этот день позволит ему сокрушить всю линию обвинения.
19 сентября прокурор Барнс вызвал для дачи показаний в качестве свидетеля обвинения Джорджа Кинга, того самого органиста и руководителя приходского хора, о котором мы упоминали в своём месте. При рассмотрении дела коронерским жюри он дал важные показания, зримо продемонстрировавшие странности поведения Дюранта во время встречи с Кингом сразу после предполагаемого обвинением убийства Бланш Ламонт. Теперь Кингу предстояло повторить эти показания в уголовном суде.
Чтобы читатель лучше понял смысл того, что последовало в тот день в судебном заседании, сделаем небольшое пояснение. В анго-американском праве существует представление о «свидетелях защиты» и «свидетелях обвинения», в других правовых системах такого разделения свидетелей на лагеря нет. Смысл указанного разграничения заключается в том, что сторона, вызвавшая свидетеля в суд, не может ставить под сомнение сказанное им, т. е. она по умолчанию признаёт, что «её» свидетель говорит правду. Противная сторона верить ему не обязана и имеет право проверять правдивость сделанных свидетелем утверждений путём проведения допроса. Такой допрос обозначается словосочетанием «перекрёстный допрос». Этот момент очень важен, следует понимать, что перекрёстный допрос свидетеля обвинения проводят адвокаты обвиняемого, а перекрестный допрос свидетелей защиты — обвинители. И не иначе! Обвинитель не может устраивать перекрёстный допрос «собственного» свидетеля, и точно также защитник не может проводить перекрёстный допрос свидетеля защиты.
Из этого интересного нюанса англо-американского права вырастает краеугольный принцип построения линии защиты