Пришлось разбирать споры за земли, принимать и спускать под сукно жалобы на христианизацию, причем сначала публично выразить своё неудовольствие епархиальным властям, но в приватной беседе их поощрить, арестовать несколько наиболее ярых мулл. А насчет оружия и казачьего статуса указать, что границы — то ушли, тут и яицкие и оренбургские казаки вокруг, спокойнее стало. Но башкиры нам нужны, кто хочет воевать — пусть воюет, кто крестьянствовать хочет — пусть крестьянствует.
Башкирам был обещан манифест о башкирском войске, формировании реестра. Все, внесенные в реестр, должны были получить свои земли, оружие и пороховое и свинцовое довольствие, так что пусть и не казаки, но что-то близкое.
Статус государственных крестьян на этих землях был гарантирован для христиан, а мусульмане — вот они крепостными могли быть. Мусульманское духовенство и помещики встрепенулись, но гарантия выкупа пахотных земель по государственной цене и обещание подготовить указ о выкупе рудных земель для местной элиты ситуацию успокоило.
Верхушке на званом ужине я разъяснил, что башкирское войско земли будет получать в постоянное владение только по новым границам, а в старой Башкирии будут мирные земли. Да, некоторая часть выразила неудовольствие этим, но я пообещал, что во главе нового Войска встану лично я, и уж своим верным башкирам я земельку саму лучшую пожалую.
Я предпочитал сидеть в Уфе и принимать всех тут. Опасно тут малым отрядом передвигаться — наследник и соправитель все-таки, а места-то хоть и не совсем дикие, но ещё опасные. Двигаться же с большим количеством солдат — больно медленно, да и мест для нормальных ночевок большого отряда было мало — а тут Анютку было жалко, тяжело бы ей эти неудобства дались.
Провозился почти до осени, а ещё и с калмыками вопрос не решен. А тут в Польше коронное войско гетмана Браницкого увлеченно гоняло конфедератов, мама хватала за штаны Репнина, который тоже хотел в этом поучаствовать, но «Пусть поляки пока сами решают свои вопросы!».
Руководство конфедерации, подстрекаемое французами, судорожно искало союза Турции и Австрии. Сначала они обещали туркам и цесарцам Подолию и Волынь, а к концу лета уже пообещали и половину собственно Польши с Люблином.
Австрия уже начинала серьезно ревновать к нашему с Польшей тесному союзу и, противореча своим традиционно враждебным отношениям с Францией, тяготела уже к, как минимум, дружественному нейтралитету в отношении Турции и вмешательству в Польские дела. Дядюшка Фридрих также зарился на польские земли, но пока не был готов к самостоятельным решительным действиям, памятуя о наших победах в Семилетней войне.
Обресков[76] в Стамбуле вертелся как уж на сковородке. Турки воевать пока побаивались, но французские деньги лились рекой, польские посулы заставляли султана истекать слюной, а возможный союз с Австрийцами приятно будоражил фантазию. Так что пока они ещё настаивали на полном выводе русских войск из Польши, а мы упирались. Война ещё не начиналась, но её уже ждали. Надо бы возвращаться в Петербург, а пока никак не могу.
Велел башкирам готовиться к выступлению зимой, отправил Анютку в Оренбург под охраной сотни казаков и башкир, а сам рванул к калмыкам. А вот тут всё оказалось ещё хуже.
Я был искренне удивлен, что никогда в жизни не слышал про войну с калмыками. Нет, в Элисте бывал и не раз, но тут ведь назревала реальная война. Про Крым слышал, про Кавказ слышал, про Пугачева и Юлаева слышал, про калмыков не слышал.
Тут назрел такой клубок противоречий, что развязать его было уже просто невозможно. Калмыков после разгрома и геноцида джунгарского ханства[77] манчжурами резко прибавилось — к ним бежали остатки родственного племени ойратов, а земель стало меньше — русские заселяли спокойные земли. Так что народец беднел, а в этом году ещё и засуха — так что народ просто начал голодать. Ламы бесились от христианизации и хотели больше власти. Аристократия увлеченно играла в поножовщину, а над всем эти сидели хан, назначенный из Петербурга — не шибко разумный Убаши, и верховный совет аристократов — Зарго, который его контролировал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
При этом калмыки были одним из наиболее важных союзников России в войнах и отказываться от помощи их войска ну не хотелось совсем.
Притом, нормальной информации о ситуации у меня не было. Надо было её собирать. Пришлось много ездить, общаться с местными аристократами, ламами, представителями Калмыцкой экспедиции и анализировать. Потёмкин и несколько яицких старшин стали моими постоянными собеседниками, я таскал их с собой везде, чтобы ничего не упустить. Тут, с одной стороны, ночей с Анютой мне очень не хватало — стресс был дикий, а молодой организм требовал разрядки, а с другой, риск слишком велик был — Белошапке, моему верному начальнику личной охраны, обеспечить ещё и её охрану тут было бы просто невозможно. Так что пришлось все глупости выкинуть из головы и сосредоточиться на деле.
Я вызвал к себе казачка, которому уже привык доверять, Никодима Урина. Встреча с ним сейчас была полностью конфиденциальной. Даже Потёмкин, который хоть и знал о принципиальном решении, непосредственно в этой беседе не участвовал.
— Никодим, ты же женатый человек?
— Да, Ваше Императорское Высочество!
— Дети есть?
— Да, три, мальчик и две девочки.
— Друзья здесь, которым ты можешь полностью довериться есть?
— Ну, Сил Протасов и Кузьма Родин — братья мои названные!
— Это хорошо! Смотри, что ты сделаешь. Ты скажешь всем прочим кроме этих двоих, что получил сообщение о похищении казахами твоей жены и детей.
— Но как же, Ваше Высочество!
— Прости, казак, но так надо! Слушай дальше. Своим дружкам скажешь просто, что едешь по сердечному делу наследника к Анюткиным родителям, а они тебя сопровождать будут. А сам поедешь прямо к Давыдову, передашь ему эту записку. А на словах передашь вот что…
Кашу я заварил, теперь осталось дождаться результата. Наконец, уже в предзимье, когда подсохла степь, прибыли вызванные в условиях строжайшей тайны, башкиры и казаки во главе с Давыдовым. Да, пришлось этот гордиев узел рубить, вариантов больше я не увидел.
Калмыки такого не ожидали. Так что, та часть аристократии, которая мутила воду, была прибывшими войсками захвачена врасплох. Давыдов со своими людьми повязал, в общей сложности, несколько сотен местных вельмож вместе с семьями, среди них судьба была оказаться и самому хану Убаши. Была выявлена измена, обеспеченная деньгами из Турции и Крыма. Тут оказалась целая шпионская сеть. Турки явно нашли нашу болевую точку. Башкиры в массе своей уже не горели желанием объединяться со своими исламскими братьями, а вот калмыки, в своем раздрае, оказались более податливым материалом.
Поняв это, я по-другому взглянул на растущее влияние мулл в Башкирии и написал в Оренбург Путятину, чтобы искал там турецкие связи. Кстати, он их нашел, и несколько мулл были арестованы, недовольство среди народа и элиты было нейтрализовано демонстрацией предательской переписки. Вот тут турецкое влияние на процессы стало очевидно всем и отпугнуло колеблющуюся часть Башкирской верхушки от националистической идеи. В результате в Башкирии всё совсем успокоилось. А в Калмыкии ещё продолжалось.
Обнаружилась, что Калмыцкая экспедиция Коллегии иностранных дел мышей не ловила совсем. В Калмыкии активно орудовали и китайские агенты, агитировавшие за возращение калмыков на тамошние земли. До манчжурских императоров наконец дошло, что вырезать всех в джунгарской степи была плохая идея, люди-то нужны — с кого-то надо налоги собирать. Что ж такое, в наших землях действуют агенты двух недружественных нам государств, как у себя дома, а мы об этом даже не знаем?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я потребовал ответа от Бекетова, который был Астраханским губернатором и формально курировал калмыков, а он в ответ на моё жесткое письмо прибыл сам и привез мне копии писем, которые он неоднократно писал в Коллегию иностранных дел, ведущую калмыцкие дела. На эти письма ответов не было.