Читать интересную книгу Эпоха Обамы. Наши интересы в Белом доме - Александр Терентьев

Чтобы успокоить традиционных союзников США, Обама заявил, что, несмотря на разоруженческие инициативы, Америка не собирается отказываться от ядерного зонтика над Сеулом и Токио. Кроме того, он дал понять новому японскому правительству, которое возглавил лидер Демократической партии Юкио Хатояма, что его желание проводить независимую внешнюю политику вполне законно и сокращение воинского контингента на Окинаве не станет ударом для американской стратегической системы в Азии. И это несмотря на то, что министр обороны США Роберт Гейтс требовал от японских властей соблюдения достигнутых три года назад договоренностей, согласно которым Соединенные Штаты обещали лишь перевести военную базу на побережье, не сокращая своего присутствия на острове. Обама надеялся, что стратегия уступок позволит ему навести мосты с Демократической партией Японии и укрепить военно-политический союз Токио и Вашингтона. Однако эксперты полагали, что принимая правила игры, навязанные ему Хатоямой, американский лидер ставит крест на концепции «особых отношений». «Япония, – писала The Washington Post, – постепенно становится для США более серьезной проблемой, чем КНР» [244] .

Конечно, ключевым пунктом азиатского турне Обамы был Китай. Выступая перед студентами в Шанхае, Обама отметил, что Вашингтон и Пекин «вовсе не обречены на соперничество» [245] . Более того, Соединенные Штаты, по его словам, заинтересованы в усилении роли Китая на мировой арене. Формирование восточноазиатской политики было поручено дипломатам, прославившимися своими симпатиями к КНР. Азиатский департамент в Национальном совете безопасности возглавил известный китаист Джеффри Бадер, помощником госсекретаря по делам Восточной Азии и Тихого океана стал Курт Кэмпбелл – убежденный сторонник диалога с Пекином. А заместителем госсекретаря был назначен Джеймс Стайнберг, который считался главным архитектором китайской политики Билла Клинтона.

Традиция дружественного подхода к Китаю в США уходит корнями в XIX век, когда путешественник Уильям Рокхил написал книгу «Земля лам» [246] , в которой восхвалял Поднебесную и ее многотысячелетнюю культуру. Среди его продолжателей можно назвать американских миссионеров начала XX века, философа Джона Дьюи и журналиста Эдгара Сноу, который романтизировал китайских коммунистов и провозгласил, что «мир не знает более великой мистерии, чем история красного Китая» [247] . Если говорить о недавней истории, очень показательна реакция администрации Буша-старшего на события на площади Тяньаньмэнь. Уже через несколько дней после расстрела демонстрации эмиссар американского президента Брент Скоукрофт провозгласил на банкете в Пекине, что «США не собираются слушать тех, кто стремится помешать американо-китайскому сотрудничеству» [248] .

Советники Обамы сформулировали новый подход к отношениям с КНР, получивший название «стратегическое заверение». Смысл его заключался в том, что Соединенные Штаты обязуются не мешать китайскому восхождению к власти, в том случае если Китай согласится на «мирное сосуществование». Критики заявляли, что этот подход напоминает «доктрину умиротворения», тем более что в Пекине все чаще рассуждали о новой внешнеполитической модели – модели «всесильного дракона», обреченного на роль мирового лидера.

Созданию «большой двойки» или Киамерики мешали экономические разногласия, которые существовали между двумя гигантами. Соединенные Штаты были недовольны экономической экспансией Китая, растущим внешнеторговым сальдо (в 2008 году этот показатель достиг $ 270 млрд.) и заниженным курсом юаня. Американцы требовали ревальвации китайской валюты, надеясь таким образом сократить дефицит в торговле с КНР. Китай, в свою очередь, обвинял Америку в политике слабого доллара. За несколько дней до визита Обамы председатель Комиссии по регулированию банковской деятельности КНР Лю Минкан заявил, что падение курса американской валюты и снижение кредитных ставок способствует глобальной спекуляции на фондовых рынках и может привести к новому витку финансового кризиса. Поскольку львиная доля валютных резервов Китая хранится в долларах, неудивительно, что китайские финансисты были обеспокоены тем, что Соединенные Штаты ничего не делают для спасения собственной валюты.

Резкую критику в Поднебесной вызывала и протекционистская политика Обамы. По мнению китайцев, антидемпинговые пошлины на ввоз шин и металлических труб из КНР были введены лишь для того, чтобы удовлетворить «коммерческие интересы ряда американских концернов» и стали серьезным препятствием для «стратегического диалога» Соединенных Штатов и Китая. «Когда в Пекине Обама рассуждает об отмене запретительных мер – писала The Financial Times, – это как раз то конкретное предложение, которое может удовлетворить технократа Ху Цзиньтао» [249] .

В надежде урегулировать экономические противоречия, команда Обамы старалась не раздражать Пекин нравоучениями на тему прав человека (Как мы видели это началось еще с пробного визита Клинтон в Пекин). Джеймс Стайнберг запретил даже американским дипломатам встречаться с китайскими диссидентами без позволения Госдепа. А накануне азиатского турне Обамы Белый дом отказал в аудиенции Далай Ламе. «Несмотря на уступки нынешней администрации США, – писал эксперт Центра стратегических и международных исследований Виктор Ча, – Китай отказался идти ей навстречу в таких вопросах, как курс национальной валюты и борьба с изменением климата. Президент же, отменив встречу с духовным лидером Тибета, превратился в глазах всего мира в послушную марионетку Пекина. Осталось только согласиться с официальной точкой зрения КНР, которая гласит, что Мао стоит в одном ряду с Линкольном, поскольку он упразднил рабовладельческую систему в Тибете» [250] .

Обаме не удалось даже выполнить традиционную для него задачу по продвижению американского имиджа. Китайские власти отказались транслировать по национальному телевидению очередную «эпохальную» речь президента США перед шанхайскими студентами. И хотя Обама был в ней предельно корректен, избегал критики китайских властей и говорил лишь об абстрактных «универсальных» ценностях, руководству КПК не понравились его призывы обеспечить свободный доступ в интернет. В китайских СМИ речь была подвергнута цензуре, а Ху Цзиньтао пожурил Обаму, заявив, что его встреча с молодежью прошла «чересчур оживленно». И американский президент вынужден был довольствоваться бытовой обамаманией, охватившей Китай: яйцами с собственным портретом, футболками с надписью «Оба Мао» и своей волосяной статуей, созданной парикмахером Хуан Синем.

«МУДРАЯ ОБЕЗЬЯНА» ИЛИ «ВСЕСИЛЬНЫЙ ДРАКОН»?

В эпоху Буша-младшего экономический диалог, начавшийся по инициативе министра финансов США Генри Полсона, привел к настоящему прорыву в американо-китайских отношениях. И команда Обамы не собиралась отказываться от достижений своих предшественников. «Демократы надеялись не только сохранить, но и приумножить наследство Буша в Тихоокеанском регионе, – отмечал директор внешнеполитических программ New America Foundation Стив Клемонс. – Они планировали привлечь КНР к решению глобальных проблем и никто не сомневался, что китайцы мгновенно согласятся, стоит только Америке пригласить их повальсировать вместе» [251] .

Правда, скептики отмечали, что повышенное внимание к Китаю лишь увеличит амбиции азиатского гиганта. «Администрация Обамы переборщила с реверансами в адрес Пекина, – утверждал Дэвид Лэмптон, заведующий кафедрой китаистики в университете Джонса Хопкинса. – Америка предстала в роли просителя и дала понять китайцам, что заинтересована в них намного больше, чем они в ней» [252] .

Китайские эксперты провозгласили, что глобальный финансовый кризис доказал превосходство их экономической модели, которая может теперь рассматриваться как разумная альтернатива западному либерализму: ведь если Соединенные Штаты переживают упадок, то в Китае продолжается «золотой век». «КНР, действительно, представляет собой альтернативную модель экономики, – отмечал президент Института экономической стратегии известный китаист Клайд Престовиц, – Китайцы не препятствует развитию рыночных отношений, но частные компании фактически работают у них в связке с государством. Я называю это неомеркантилизмом. На данном этапе эта модель выглядит более предпочтительной. Однако не стоит забывать об опыте другой неомеркантилистской страны – Японии. В 80-е годы она очень быстро развивалась и считалась главным вызовом для американской экономики, однако через десять лет погрузилась в затяжную депрессию. То же самое произошло с Кореей. И не факт, что Китаю удастся вечно сохранять высокие темпы роста» [253] . Однако большинство экспертов оптимистически оценивали перспективы КНР, отмечая, что в XXI веке «богатство и власть перемещаются на Восток». И хотя, говорили они, до 2030 года экономика Китая переживет несколько периодов спада, она вырвется на первое место в мире, обойдя американскую. Ведь в КНР проживает в четыре раза больше людей, чем в Соединенных Штатах. С другой стороны, на Западе настаивали, что китайцам не удалось бы добиться экономического успеха, не имей они доступ на американский рынок (в США направляется четверть китайского экспорта). «Китайское чудо» стало возможно лишь благодаря экспорту в Соединенные Штаты, – писала The Wasington Post. – Но в дальнейшем зависимость от экспорта и инвестиций может негативно сказаться на стабильности политической системы КНР» [254] .