ежедневная необходимость оставлять маму переносилась хоть немного легче.
____
Я все еще планировала выйти замуж за Мэтта, но мы пока не выбрали дату. Мама помогала мне шить свадебное платье из бледно-желтого материала, покрытого цветочками. Она, сидя в кровати, вручную пришивала кружево вокруг выреза крошечными изысканными стежками. Платье получилось длинным с облегающей талией. Самое чудесное платье, которое у меня когда-либо было.
Всего в двух домах от нас, в маленьком холодном уголке, огороженном тремя соседними заборами, рос единственный во всем квартале остролист. Его посадили много лет назад – тогда здесь было много зеленых и ярких деревьев. Старые дома, облицованные вагонкой, постепенно сносили: на их просторных задних дворах бульдозеры расчищали сады от деревьев и кустарников для новой застройки. От покорных хозяев откупились пенсионерскими квартирами, где многие из них доживали одинокую старость.
Остролист оказался одним из немногих деревьев, переживших атаку бульдозеров, и застал «новый образ жизни», который закрепился в бесконечных рядах тусклых и унылых квартир, блоков и кирпичей, холодного и бесцветного бетона и камня. Затем построили высокие и голые заборы, охраняющие остатки уединения, позволенного каждому владельцу жилья. Нижние ветки остролиста спилили, и теперь заборы стискивали ствол, тем самым почти не оставляя места для его дальнейшего роста.
Каждое утро мама, поднимаясь в постели, смотрела на этот остролист, тихого стороннего наблюдателя, и приговаривала:
– Доброе утро, Остролист. Мы с тобой пережили еще одну ночь.
Ей нравилось наблюдать, как солнце меняет цвет листьев, прилетают и улетают птицы. Дерево стало маяком для нее.
Ближе к вечеру мама слушала, как папа насвистывал, и я видела радость на ее лице, румянец на ее щеках. Я сажала ее на диван, расчесывала ей волосы и наносила крем для лица и рук на ее тонкую кожу.
– Как сегодня моя любимая? – всякий раз спрашивал папа, заходя домой, прекрасно понимая, что с каждой минутой жизнь постепенно покидает не только маму, но и его самого.
Как-то вечером он сказал:
– Я только что услышал от соседа, что они собираются срубить остролист. Позорище, ведь он никому не мешает и не вредит.
Мама была шокирована этим, ее глаза наполнились слезами.
– Не может быть, я не верю!
Последние несколько месяцев мама жила в гармонии с этим деревом. Мысль о том, что оно тоже умрет, была слишком тяжела для нее.
– Рути, сходи к ним, узнай, что происходит, – умоляла она.
Я подошла к дому, одному из последних старых деревянных домов, и постучала в его дверь. Меня поприветствовала пожилая женщина в фартуке и очках на переносице.
– Чем могу помочь, дорогая?
– Я хочу спросить про остролист. Слышала, его собираются срубить.
– Очень грустно, правда? Но, судя по всему, новые владельцы смогут пристроить на его месте еще одну квартиру. Я уже продала дом, присматривать за ним и за садом я больше не могу.
Я чувствовала в ее словах покорность судьбе.
– Мы можем как-нибудь спасти дерево? – спросила я.
– Нет. Мне сказали, что оно слишком старое, чтобы его пересаживать, да и срубить дешевле, видимо. Но они не сделают этого, пока я не выеду отсюда, – по крайней мере, это я их заставила пообещать.
Я рассказала ей о маме и о том, насколько важно для нее это дерево. Потом я поспешила уйти, пока женщина не увидела слезы в моих глазах.
Папа покачал головой, когда я рассказала ему об этом.
– Не говори пока маме.
Папа хотел провести последние несколько недель жизни мамы с ней наедине, поэтому я забронировала билеты в Папуа – Новую Гвинею. Мэтт был в восторге, он терпеливо ждал десять месяцев. Мы наконец решили, что поженимся через несколько дней после моего прибытия в Рабаул.
Я научила папу делать маме инъекции морфина, во всех подробностях объяснила, как укладывать ей подушки, делать массаж рук и ног, а также показала, как записывать все для врача. На все это время он взял отпуск.
В день отъезда я чувствовала себя опустошенной, измученной, раздавленной. Мама сказала мне, что именно так они и хотели: провести время вместе напоследок, попрощаться. А еще она была наконец-то счастлива, ведь я готовилась создать семью с таким особенным мужчиной, как Мэтт.
– Сколько мужчин ждали бы так долго, Рути? – спросила она. – Он любит тебя. Езжай, ответь ему взаимностью.
Дядя и тетя отвезли меня в аэропорт. Отец проводил меня из дома. На пороге он выглядел сгорбленным, изнуренным и обессиленным. Мы обнялись, он поблагодарил меня, а затем в своей традиционной резкой манере ясно сказал:
– Давай, в путь!
С полуулыбкой и грустными глазами он повернулся и закрыл дверь.
Глава 15
Земля уходит из-под ног
Когда я снова покидала Новую Зеландию, на этот раз зная, что моей мамы скоро не станет, мне хотелось закрыть еще одну дверь, полностью погрузиться во тьму, заглушить эмоции. Во многом я приветствовала темноту, которая позволила мне отбросить болезненные воспоминания и двигаться дальше.
Моим противодействием такой печали были очередные приключения и риск. Я ничего не боялась: хуже собственной смерти со мной уже ничего не могло произойти.
Я осознавала, что постоянный хаос стал для меня нормой. Единственная возможность двигаться вперед – это заблокировать прошлое, сосредоточиться на будущем и не стоять на месте.
Мэтт ждал меня в аэропорту Рабаула. Его улыбка была искренней и полной любви. Я упала в его объятия и заплакала слезами счастья, стыда и… растерянности. Мы были очень разными. Он был на три года младше меня, ждал меня почти год, ни разу не поставил наши отношения под сомнение. Все было готово для нашей свадьбы, которая состоялась 1 июня 1972 года, через три дня после моего прилета. В окружении друзей я в тот день стала его женой.
Моя мама умерла четыре дня спустя, 5 июня, но я узнала об этом лишь 7-го числа, когда получила телеграмму:
Мама умерла тихо в 5 утра в понедельник сегодня спокойные похороны
С любовью папа Джилл Колин и тетя
Некоторые воспоминания впечатываются в память настолько, что эти моменты видишь максимально отчетливо, незамутненно. Я помню, как сидела на краю кровати с Мэттом, держа в руках эту телеграмму. Затем я закрыла глаза и вспомнила лицо мамы, услышала ее голос, почувствовала ее прикосновения и даже ощутила ее запах.
Хоть мы и попрощались, телеграмма повергла меня в отчаяние. Я знала, что мама ушла не без мучений, ведь я видела своими глазами, как она страдает, особенно перед самым моим отъездом.
Смерть стала настолько частым