Читать интересную книгу Тысяча вторая ночь - Франк Геллер

— Хитростью, кражей и обманом, — крикнул Башир. — Последний раз: откуда ты знаешь это? Кто ты? Говори сейчас же, или…

Марабу вскинул худые и черные, как иссохшие ветви, руки.

— Не смей оскорблять любимца звезд, — закричал он. — Опомнись, прежде чем грозить тому, кто вышел невредимым из Чертова Купанья.

— То, что я знаю, — сказал профессор, — я знаю из документа, написанного покойным Тотлебеном, а ныне принадлежащего здравствующему Тотлебену, который под маркой швейцарского гражданина проживает в «Финиковой гостинице». Он приехал в Тозер найти клад своего прапрадеда. То, что он отважился на столь сомнительную экспедицию, объясняется мрачным положением его отечества. Во всяком случае, в эту малодоступную французскую колонию он втерся при помощи одного француза, с которым дружил еще до войны. Французский друг выговорил себе половину добычи. К сожалению, к ним примкнул невольный товарищ в лице англичанина. Где примазался к ним англичанин, я не знаю. Но как только он сообразил, что имеет дело с немцем и что Тунис для немцев закрыт, он потребовал пятьдесят процентов дохода с предприятия как отступное за молчание. Пятьдесят процентов ему дали, разумеется, из доли немца. Эти трое господ с утра до вечера изводили друг друга спорами о преимуществе своей национальности. Француз называл себя воином, англичанин — купцом, а немец — человеком науки. Немец говорил, что француз с англичанином паразиты и хотят его ограбить; англичанин говорил, что ремесло воина презренно, а француз находил презренным купеческое ремесло. Француз и англичанин вместе уличали немца в недобросовестных поползновениях на их законную часть. Из документов немца (мне удалось их достать и снять с них копию) я узнал историю Соляного озера. Зовут немца фон Тотлебеном, и он происходит по прямой линии от того Тотлебена, который был рабом в доме Абдаллы, сына Башира.

— Ты произнес уже довольно слов, — сказал Башир, — но одного ты мне не объяснил, а именно: при чем здесь твое появление в моем доме?

— После всего, что я сказал, оно ясно как день. Я пустился в экскурсию на Соляное озеро — отыскать вехи, потерянные старым Тотлебеном и ускользнувшие от молодого Тотлебена и его невольных компаньонов, так как они искали клад по новой тропе. Я нашел эти приметы, несмотря на некоторые осложнения (профессор покосился на марабу). Но у самой цели встретилось неодолимое препятствие, а именно: камень, пущенный в мою голову.

Марабу поднял над головой руки и громко сказал:

— Прости мне, любимец звезд! Прости мне, вышедший сухим из Чертова Купанья!

— Не будем больше об этом говорить, — сказал профессор. — Довольно долго я оставался без сознания. Когда я очнулся, было уже поздно. Заходящее солнце отсвечивало во множестве кроваво-красных соляных кристаллов, — я определил их количество приблизительно в сто центиллионов — сумма, почти равная бумажной наличности их Германского банка. Я поднялся и ощупал себя. Оказалась лишь рана на голове. Мне удалось по наступлении тьмы выбраться на главную тропу Соляного озера. Отсюда верблюд пошел ровно, как заведенные часы. Понемногу взошла луна, и Соляное озеро стало желтым и зеленым, как искрящийся кошачий глаз. Верблюд по-прежнему шел как заведенный и сам выбирал дорогу. Еще не оправившись от потрясения, я не мог им управлять; но все шло гладко. Наконец мы прошли последний, опаснейшим пояс, там, где накануне я выкупался в иле, и вступили в пустыню. Здесь верблюд почувствовал себя дома, и мы делали по три километра в час. У меня было время обдумать свое положение. Будущее представилось мне весьма туманным. Клад был потерян, друзья исчезли, исчезло даже то, что связывало меня с сигарного цвета спутником, — я разумею коврик. Еще раз Башир захотел его прервать, но профессор продолжал без передышки:

— Я приближался к оазису, когда от песчаного холма отделилась чья-то фигура. Человек держал за узду верблюда. Он трижды поклонился до земли. Он передал мне кошель с сокровищами и другой кошель с золотом и сказал… Что ты сказал?

Марабу, впивавший слова рассказа с почтительной дрожью, поднял руки и просто сказал:

— То же, что и теперь! Прости, любимец звезд! Сжалься, хозяин и повелитель коврика!

— Совершенно верно, — сказал профессор. — Дело в том, что, очнувшись на островке, я, между прочим, хватился коврика, того самого коврика, о котором я уже упоминал, коврика, которым я завладел накануне по всем правилам искусства. Но на острове коврика не было. Так, по крайней мере, мне показалось. Но должно быть, я ошибался. Когда появился мой смуглый друг и приветствовал меня поклоном под сенью песчаного холма, я увидел коврик под моей седельной лукой.

— Тебе вернул его джинн, — прохрипел марабу. — Я кидал в тебя каменьями! Я взял коврик силой! Но не силой, а хитростью, не покупкой, а кражей, не правдой, а обманом — так переходит из рук в руки священный ковер.

Здесь я, Ибрагим, сын Салиха, осмелился вставить слово дрожащим голосом:

— Племянница моя Амина, — сказал я, — только что рассказывала о чудодейственном коврике, принадлежавшем некогда трем багдадским нищим. Он переходил из рук в руки именно так, как объяснил марабу. Наверное, это тот самый ковер, о котором идет речь.

— Безусловно, — сказал профессор. — Итак, мой смуглый друг поднялся и приветствовал меня упомянутым поклоном. Что я сказал тебе, марабу?

— Ты сказал, господин: «Видишь коврик? Я сначала его не заметил, а теперь вижу. А ты его видишь, марабу?»

— Правильно. А что ты ответил, марабу?

— Я ответил: «Вижу и повинуюсь. Он добыт хитростью, кражей и обманом. Коврик твой, и сила коврика к твоим услугам».

— А я что ответил?

— Ты сказал: «Я хозяин волшебного коврика и хочу видеть его джинна. Вызови джинна!»

— Правильно. А ты что ответил?

— Я сказал: «Господин, этот джинн свирепого вида. На него нельзя глядеть без содрогания. Это — невероятный джинн, чудовищно злобный, и Аллаху угодно было наделить его всей силой, доступной джиннам. Не нужно, господин, отмени свое приказание!»

— Так ты сказал. Верно! Тогда я спросил тебя, видел ли ты сам джинна. Ты видел его?

— Часто, господин, но не чаще, чем было нужно. Вид его таков, что люди бросаются ничком на землю, чтоб от ужаса не потерять сознания. Страшный пар струится из его ^ноздрей и ядовитого насмешливого рта. Он может раздавить, как червяка, человека, который его потревожил. Не надо джинна, отмени свое приказание, господин!

Марабу говорил с шипением, как шипят сырые дрова, и глаза его пылали неистово. Все, кто был в комнате, от Башира до вооруженных людей, содрогнулись. Профессор выждал мгновение и снова обратился к марабу.

— Что сказал я тогда? — спросил он, понижая голос.

— Господин, — закричал марабу, — ты сказал: «Пусть земля и небо разверзнутся, пустыня станет морем и все черти вылезут из своих купален, все равно, вызывай джинна!»

Все в комнате содрогнулись. В наступившей мертвой тишине профессор прошептал:

— На это я ответил: «Два моих друга странствуют в опасности бесчисленных ночей. Ты, марабу, открыл мне это сам. рассыпая песок на коврике. Я хочу знать, в чем заключается опасность. Я хочу знать, где эта опасность. Я хочу знать, где мои друзья. Вызови джинна!» А ты что ответил?

— О хозяин коврика, не стоит заклинать джинна. Я знаю, где твои друзья. Прежде чем ты отнял у меня ковер хитростью, кражей и обманом, я прочел это в узорах песка с помощью духа. Ради этого не стоит тревожить страшилища.

Все присутствующие испустили стон облегчения. Все, от вооруженных людей до Башира, боялись, что рассказ дойдет до заклятия джинна и что будет описано его лицо. Профессор сказал:

— Так сказал ты, а я крикнул: «Ты знаешь, где они? Веди меня к ним немедленно!» И тогда ты привел меня в этот дом. в дом Башира, сына Абдаллы.

Он помолчал немного и, повысив голос, прибавил:

— Башир, сын Абдаллы, в восьмом колене сын Абдаллы, сына Башира, я рассказал тебе, как я сюда попал и почему я здесь в неурочное время.

Башир обмахнулся веером.

— Ты рассказал мне сказку, как Амина. И одного ты не сказал: зачем ты, собственно, сюда пришел?

— Я пришел за моими друзьями.

— Тебе нелегко будет увести их против моей воли.

— Я и не думаю уводить их без твоего согласия. Я приношу более чем достойный выкуп за их освобождение.

— А что же?

— Коврик твоих праотцев, украденный двести лет тому назад другом Тотлебена Абу-Лагдаром и с тех пор укрепившийся в его семье.

Башир презрительно фыркнул:

— Ты приносишь тряпку и говоришь: вот коврик твоих праотцев. Почему ты знаешь, что это тот самый коврик?

— Коврик твоих праотцев был белый, красный и желтый?

— Да.

— Он уже тогда был старый и потертый?

— Да, — неохотно согласился Башир.

— Были у него особые приметы? Слышал ты когда-нибудь о них?